Я был готов идти, снова надев перчатки, шёлк в кармане, нить циркуля и игла были намотаны на палец. Я повернулся к Тому, который яростно приседал, дико размахивая руками.

«Ладно, приятель, мы пошли».

«Немного осталось, Ник, да?»

«Нет, недолго. Пару часов, максимум». ii Шторм перешёл в метель, создав близкую к снежной буре погоду.

Мне приходилось останавливаться примерно каждые десять шагов, снова протирая иглу шёлком, чтобы восстановить магнитный эффект, прежде чем снова получить навигационное значение. При такой видимости я никак не мог двигаться по прямой. Мы неуверенно двигались на запад, всё ещё надеясь найти дорогу.

Мы шли уже около сорока минут. Ветер всё ещё дул встречный, и от обжигающего холода у меня на глаза навернулись слёзы. Мне нечем было защитить лицо; всё, что я мог сделать, – это зарыться головой в пальто, чтобы хоть на несколько минут передохнуть. Ледяные снежинки забивались в каждую щель моей одежды.

Я всё ещё шёл впереди, прокладывая путь, затем останавливался, но больше не поворачивался, чтобы позволить Тому догнать меня. Услышав, как он приближается ко мне, я делал ещё несколько шагов. На этот раз я остановился, повернувшись спиной к ветру, и едва мог разглядеть, как он идёт ко мне сквозь бурю. Я был так озабочен тем, как правильно сориентироваться, что не заметил, насколько он замедлил шаг. Я присел на колени, чтобы защитить шёлк, и намагнитил проволоку, пока ждал.

Он наконец поравнялся со мной, когда я пытался удержать ветер, обдувающий компас, который свисал у меня изо рта. Он засунул руки в карманы, а голову опустил. Я схватил его за парку и потянул к себе, уложив так, чтобы он тоже мог укрыть компас.

Я свернул компас, но на этот раз не встал, а остался стоять на месте и дрожать вместе с Томом, мы оба согнулись в снегу. Снег, налипший на его капюшон, замерз, и моя шапка, наверное, выглядела так же, как и перед наших пальто.

«Ты в порядке, приятель?»

Это был глупый вопрос, но я не смог придумать, что еще сказать.

Он закашлялся и поёжился. «Да, но ноги у меня очень замёрзли, Ник. Я их не чувствую. С нами всё будет хорошо, правда? Ты же знаешь всё об этих делах, связанных с отдыхом на природе, правда?»

Я кивнул. «Это, конечно, хрень, Том, но копай глубже, приятель. Нас это не убьёт». Я лгал. «Помнишь, что я сказал? Мечтай, вот и всё, что тебе нужно делать. Мечтай, а завтра в это же время — остальное ты знаешь, правда?» Его ледяная шерсть шевельнулась, как я понял, в знак согласия, и я добавил: «Скоро мы выедем в дорогу, и идти станет гораздо легче».

«Будет ли у нас машина, когда мы выедем на дорогу?»

Я не ответил. Хорошая тёплая машина была бы просто райским наслаждением, но кто будет настолько безумен, чтобы оказаться здесь в такую ночь?

Я выехал в снег, и он неохотно последовал за мной. Примерно через двадцать минут мы получили результат. Я не видел асфальта, но мог различить следы от шин под свежевыпавшим снегом и то, что снег вдруг стал не таким глубоким, как везде. Дорога была однополосной, но это не имело значения. Этого могло быть достаточно, чтобы спасти наши жизни.

Я запрыгал на месте, чтобы убедиться, что всё правильно. Том долго не мог меня догнать, и когда он добежал, я заметил, что его состояние ухудшилось.

«Пора привести себя в порядок, Том. Новая фаза: просто попрыгай вверх-вниз и заставь тело двигаться». Я попытался превратить это в своего рода игру, и он без особого энтузиазма присоединился.

Ещё совсем недавно он плакал. Теперь это был сарказм.

«Долго уже осталось, я полагаю?»

«Нет, совсем недолго».

Мы начали отходить, сбиваясь в кучу на перекрёстках, чтобы не загораживать компас. Мы шли по любой дороге, ведущей на северо-восток, северо-запад или даже на запад. Всё, что угодно, лишь бы выехать в сторону Таллина и железнодорожных путей.

Примерно через три часа Том резко замедлился. Мне приходилось всё чаще останавливаться и ждать, пока он приблизится ко мне. Снежная мука и сильный холод определённо сказались на нём, и он не мог перестать дрожать.

Он умолял меня: «С меня хватит, Ник. Всё идёт кругом, приятель. Пожалуйста, остановись».

Ветер хлестал нас по лицу снегом.

«Том, мы должны продолжать. Ты же понимаешь это, да? Нам конец, если мы этого не сделаем».

Единственной его реакцией был стон. Я откинула с него капюшон, чтобы он мог меня видеть.

«Том, посмотри на меня!» — я поднял его подбородок. «Мы должны идти дальше. Ты должен помочь мне, продолжая идти, хорошо?» Я снова подвинул его подбородок, пытаясь посмотреть ему в глаза. Но было слишком темно, и каждый раз, когда ветер попадал мне в глаза, они начинали слезиться.

Было бессмысленно пытаться хоть как-то его убедить. Мы теряли время и то немногое тепло, что у нас оставалось, просто стоя на месте. Я ничем не мог ему помочь здесь и сейчас. Нам оставалось лишь добраться до железнодорожных путей и сделать последний рывок к станции. Я не был уверен, сколько миль нам ещё осталось пройти, но самое главное — добраться туда. Я бы понял, когда он наконец насытится, и тогда бы настало время остановиться и что-то предпринять.

Я схватил его за руку и потянул за собой. «Тебе придётся копать глубже, Том».

Мы двинулись дальше: я с опущенной головой, а Тому было всё равно. Это был плохой знак. Когда тело начинает погружаться в гипотермию, центральный термостат реагирует, отдавая приказ отводить тепло от конечностей к центру. В этот момент ваши руки и ноги начинают деревенеть. По мере падения внутренней температуры тело также отводит тепло от головы, кровообращение замедляется, и вы не получаете кислород и сахар, необходимые вашему мозгу. Настоящая опасность заключается в том, что вы не осознаёте, что это происходит; одно из первых действий, которые делает гипотермия, — это отнимает у вас волю к самопомощи. Вы перестаёте дрожать и беспокоиться. По сути, вы умираете, и вам всё равно. Ваш пульс станет нерегулярным, сонливость сменится полубессознательным состоянием, которое в конечном итоге перейдёт в бессознательное состояние. Ваша единственная надежда — добавить тепла из внешнего источника: огня, горячего напитка или другого тела.

Прошёл ещё час. Вскоре мне пришлось подтолкнуть Тома сзади. Он сделал несколько шагов вперёд, остановился и горько заныл. Я схватил его за руку и потащил. По крайней мере, эти дополнительные усилия немного согрели меня. Холод тоже сказывался.

Мы двинулись дальше, мучительно медленно. Когда я остановился, чтобы проверить направление, Том уже ничем не мог мне помочь; он просто стоял на месте, покачиваясь, пока я поворачивался спиной к ветру, пытаясь укрыть компас.

«Ты в порядке, приятель?» — крикнул я себе вслед. «Уже недалеко».

Ответа не было, а когда я закончил и повернулся к нему, он уже валялся в снегу. Я поднял его на ноги и потащил дальше. Сил у него почти не осталось, но нужно было продолжать. Неужели так далеко идти?

Он что-то бормотал себе под нос, пока я тащил его за собой. Внезапно он перестал сопротивляться и побежал вперёд с безумной энергией.

«Том, помедленнее».

Он так и сделал, но лишь для того, чтобы, пошатываясь, отойти на несколько метров к обочине и лечь. Я не мог бежать к нему; ноги уже не могли нести меня так быстро.

Когда я подошел к нему, то увидел, что кроссовка на его правой ноге отсутствует.

Его ноги настолько онемели, что он этого не заметил.

Чёрт, он был там всего несколько минут назад. Пока я тащил его за собой, защищая лицо от ветра, я видел только его кроссовки.

Я повернул обратно и пошел по дороге, следуя за его быстро исчезающим знаком.

Я нашёл ботинок и поплелся обратно к нему, но надеть его обратно на ногу оказалось практически невозможно: онемевшие пальцы пытались завязать шнурки, обледеневшие от льда. Я приложил мизинец к большому пальцу, изображая старый индейский жест, означающий: «Со мной всё в порядке». Если не получается, то у вас проблемы.

«Тебе нужно вставать, Том. Пойдём, тут не так уж и далеко». Он понятия не имел, что я говорю.