Литмир - Электронная Библиотека

Я их не так давно положил туда, они даже пылью, как книги, покрыться не успели...

– Господи... – взмолилась Анжелина. – Не виновата я, но вину свою чувствую... Не виновата, но чувствую... Я там еще, рядом с этими бомжами, чувствовать начала... Откуда я знаю, как пакетики туда попали... Откуда я знать могу...

– Их нашли в твоем кабинете, где ты хозяйка... Только ты одна... – мои слова звучали как суровое обвинение, после которого не бывает послабления...

* * *

...Азам психического давления я в Чечне, кстати, первоначально и обучался. На собственной, можно сказать, шкуре... Еще на самых первых допросах, когда мы не знали даже, что нас ожидает, разговаривать с нами начинали с одной и той же фразы: «Зачем вы сюда пришли? Это наша земля...» Этот вопрос задавался каждому многократно и с разной интонацией, иногда без ударов или плевков в лицо, иногда с ударами и с плевками в лицо, иногда с полным избиением человека, не имеющего возможности сопротивляться. Чеченцы били, как наши российские менты, – большой группой одного, не имеющего возможности дать отпор, иногда даже связанного... Били и опять повторяли, тихо или громко, яростно или истерично: «Зачем вы сюда пришли? Это наша земля...» И никакой реакции на попытки сказать в собственную защиту, что – солдат не сам приходит, его посылают по приказу... «Зачем вы сюда пришли? Это наша земля...» – звучало рефреном. И так на протяжении всего плена в трех разных местах разными людьми. И, когда после допроса мы возвращались сначала в зиндан, потом в сарай, потом в камеры гауптвахты, куда нас перевели перед обменом, вопрос продолжал звучать в ушах и угнетать. Это уже потом я понял, что вопрос задавался не случайно. Он для того и задавался так часто, чтобы вызвать у пленников угнетенное состояние, чувство вины, даже если ты не виноват, даже если ты не можешь решать за себя, где и для чего ты должен находиться. Более того, даже если ты знаешь, что тебя послали по дурости какого-то очередного генерала и ради тщеславного показа его отсутствующего воинского искусства. «Зачем вы сюда пришли? Это наша земля...» – через короткий период времени фраза уже повторялась и повторялась в голове даже тогда, когда ты спал. Она давила на психику, вызывала чувство вины, угнетала до полной апатии ко всему происходящему.

А в угнетенном состоянии человек не способен к активному сопротивлению...

* * *

...Вертолеты выбросили нас на склон горы, покрытый грязным талым снегом. Около шести утра, как и предписывалось боевым распоряжением... Слишком теплым выдался декабрь, чтобы снег устоялся, и слишком низко нас высадили, чтобы снег здесь оказался горным, многолетним, который никогда не стаивает полностью... И высаживали отряд с таким расчетом, чтобы можно было быстро уйти в лес и потеряться там из поля обзора возможного противника. Но нам предстояло не от противника прятаться среди ущелий, а противника искать и определять его силы, вооружение, методы подготовки и боеспособность, маршруты передвижения, стационарные и запасные базы. То есть выполнять обычную работу армейских разведчиков.

Но и выбросили нас с опозданием на два дня против планируемого, поскольку низкая облачность, дожди, перемежающиеся с мокрым снегом, никак не позволяли вертолетам вылететь. Трижды за два дня нас сажали в вертолеты, трижды начинали шуметь над головами винты, но потом стихали, и объявляли отбой. Подождав еще пару часов на аэродроме, мы возвращались в часть, от ожидания уставшие больше, чем можно было устать от тренировочного марш-броска в полной выкладке и в противогазах...

Думали уже, что операцию отменят. Но потом все же солнце пробилось к земле, реанимировав надежды штабного генерала. Нас подняли ночью, задолго до его восхода, и наконец-то отправили. Этого «наконец-то» жаждали все мы, не воевавшие, но в себе уверенные, рвавшиеся к большому делу. Забылись недоумения, вызванные случайно подслушанным разговором. Мало ли у кого какое мнение. Если посылают, значит, так надо...

«Зачем вы пришли сюда? Это наша земля...» – это прозвучит потом и превратится в рефрен, не покидающий голову. А тогда мы еще были уверены, что эта земля и наша тоже. По крайней мере, так нам говорили с детства про Советский Союз, потом так стали говорить уже только про Россию, и мы не хотели, чтобы Россия повторила судьбу Советского Союза...

Прыгали с высоты метра в полтора, в рассвет и в наползающие со стороны низкие, обнимающие склон хребта облака. Вертолетчики подгоняли, потому что их эти облака пугали своей глубиной и скоростью передвижения. Не было гарантии, что, даже высоко поднявшись, попадешь в чистое небо. А в облачность летать в горах – смерти подобно... Но нас и подгонять не надо было. Мы сами торопились...

Куда же мы так торопились...

А вот этого мы еще не знали...

А торопились мы почувствовать собственную несуществующую вину, потому что не бывает вины объективной, всякая вина субъективна... «Вина – понятие относительное», – скажет потом командир роты капитан Петров в ответ на вопрос кого-то из солдат: «А в чем мы виноваты? Чувствую вину, а в чем виноват, понять не могу...» К тому времени капитан не мог руками махать, как обычно, – его избивали больше других и сильнее, но говорил пока еще все так же быстро и отрывочно, к концу фразы часто забывая, с чего начался разговор, и перескакивая на другое:

– Виноватые для противной стороны всегда найдутся... Перед собой как невиновным быть?..

Он думал только о том, что это он приказал нам сдаться в плен и что он создал ситуацию, когда плен стал неизбежностью. Он принял такое решение. Прав он был или не прав – капитан сам не понимал. Слишком много переплелось в один клубок...

Но вину он чувствовал остро...

* * *

Анжелина вроде бы и плакала без слез, и дрожала от горестного возбуждения, и не знала, что ей делать. Я специально так кресла поставил, чтобы иметь возможность на нее смотреть. Мой взгляд добавит ей чувства вины. А я могу себе позволить и порассуждать на эту тему до следующего звонка Волка.

– Если разобраться, то все мы виноваты... И я, и ты... Ты сама —пробовала?

Пробовала... Кто не пробовал... – она ответила уже чуть озлобленно. Это понятно. Вину на себя она принимать не желает. А надо бы принять не вину, надо почувствовать полностью угнетенное состояние, как мы чувствовали тогда, в Чечне... Вина – она сама потом придет, и в дверь не постучит... До такой степени угнетенное, чтобы не желать ничего, в том числе и избавления от обвинений... И только о спокойствии думаешь. О спокойствии, которое хочешь добыть любой ценой. Но разговор о цене еще впереди...

– Я не пробовал... – заявил я. – Не хочу и не буду... Но и ты, и я, когда видим, как другие «балуются», не обращаем на это внимания. Считаем привычным и почти нормальным явлением. А внимание обращать надо...

– Стучать, что ли?..

– А вот этого я не знаю... Стучать не обучен, а как обращать внимание, не знаю... Только сейчас наркота так уже по стране расползлась, что и тех задевает, кто даже «не пробовал»... Если это национальная беда, следует быть готовым к жизни в нашей обычной национальной действительности. А какая у нас действительность? На протяжении столетий – какая? Это все мы хорошо знаем: «лес рубят, щепки летят...» Вот одна из щепок тебя и стукнула так больно...

– Спасибо, утешил...

А я не утешал. Я «раскачивал» ее... Выше подниматься, больнее падать... «Раскачивание» нервы треплет... Не закаляет их, а калечит...

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

14
{"b":"94878","o":1}