Ингрид находилась в гостиной, когда Лили спустилась со второго этажа. Специально вертится поблизости, подумала Лили и задалась вопросом, догадалась ли Ингрид, что Отто рассказал ей о делах, которые таким бременем лежали на его душе.

– Ты долго пробыла у отца, – произнесла та уклончиво, но глаза смотрели настороженно и остро. Лили решила, что Ингрид догадывалась, о чем они разговаривали.

– Он просил прислать к нему Бейзила. Ты не знаешь, где он?

– Думаю, па кухне. Ладно, я передам ему.

Она вышла из комнаты, и Лили слышала, как на познала Бейзила. Лили стояла в нерешительности, покусывая ноготок на пальце и чувствуя себя так, будто все ее существо пришло в смятение от хаотических мыслей и эмоций. Ингрид тут же возвратилась и сразу перешла к делу.

– Значит, твой отец переговорил с тобою.

– Да, – сначала Лили думала, что не станет говорить о разговоре, но неожиданно поняла, что не сможет удержаться и не поделиться с кем-либо услышанным. – Думаю, ты знаешь, о чем он мне рассказал?

Ингрид кивнула.

– Да, знаю, но, как я сказала тебе раньше, мне не пристало комментировать. Я живу здесь сравнительно недолго и знаю о происходящем только косвенно. Ко мне это и в самом деле не имеет никакого отношения.

Лили открыла было рот, чтобы что-то возразить, но не решилась. Если бы Ингрид все не подтвердила в своей сухой, деловой манере, то у Лили появилось бы искушение отнести то, что рассказал ей отец, на счет фантазий одурманенного лекарствами сознания. Мандрепора, райский остров – центр огромной противозаконной корпорации? А ее отец торговец наркотиками и международный преступник? Ей было больно – или станет больно, когда пройдет отупение. Но в данный момент хуже всего, пожалуй, то, что Ингрид и раньше знала об Отто и Мандрепоре все, что самой Лили было неведомо. Эта мысль уколола Лили, и она крест-накрест обхватила себя руками, будто хотела этим притупить свою боль.

– Мне просто не верится, – молвила она. – Мой отец замешан в подобных вещах! Это ужасно, просто ужасно!

Лицо Ингрид оставалось невозмутимым.

– А разве ты не думаешь так же? – с жаром спросила Лили. – Как ты можешь оставаться такой спокойной, Ингрид?

– Дорогая моя, все это продолжается уже очень давно. – Ингрид сделал к ней шаг, примирительно потянув руку, но Лили отмахнулась нетерпеливым жестом.

– Это не меняет дела. Я видела, какой вред приносят наркотики. Не забывай, я четыре года прожила в Штатах.

– Лили, мы сейчас говорим о кокаине, а не о героине. Ты наполовину латиноамериканка, ты должна знать, что в течение столетий кока является частью вашей культуры.

Лили крепче прижала руки к груди. Верно. Она знала, что индейцы Андских гор с незапамятных времен жевали высушенные листья. Знала она также, что инки почитали это растение как священное; изображениями листьев коки из чистого золота украшали храмы солнца; только тем, кто держал во рту эти листья, позволялось подходить к алтарю; уверяли верующих, что им обеспечено место в раю, если перед смертью на земле они вкушали это зелье. Она знала, что даже сегодня кока рассматривалась как талисман, ее закладывали под угловые камни зданий, перуанские индейцы дарили эти листья новобрачным. Но все это не меняло ее инстинктивного отвращения, оно переполняло ее, когда она думала о многих судьбах в современном мире, исковерканных проклятием наркотиков. Лили думала о юношах и девушках, которые с такой одержимостью искали очередную порцию отравы, что все остальное для них теряло значение, – погасший взор, подорванное здоровье, самоубийства в периоды кошмаров, дикие убийства, все виды преступлений, связанных с наркотиками. Она вся содрогнулась. Ее отец – ее любимый отец – способствовал всему этому. Несомненно, он знает не хуже ее, какой ужасный вред он наносил. Она отчаянно пыталась найти этому оправдание.

– Полагаю, что все это их проделки – Фернандо и Джорге. Они заставили его принять в этом участие. Чем они ему пригрозили, если бы он отказался? Думаю, потерей Дома. Ублюдки! Но почему он поддался им? Почему не уехал обратно в Германию?

– Его дом там был разрушен, – объяснила Ингрид. Она умолчала о других вещах, которые тоже знала. О том, что после войны Отто разыскивался как военный преступник; он был не просто офицер германской армии, который служил своей отчизне по соображениям патриотизма. Не сказала она и о том, что Отто никто не заставлял, он охотно присоединился к предприятию, которое ему приносило огромные барыши. Не было смысла еще больше расстраивать Лили, незачем было полностью рассеивать ее иллюзии в отношении человека, которого они обе обожали и которого Ингрид принимала таким, какой он есть: что бы он ни сделал, он был для нее самым дорогим и любимым человеком. Но она не могла удержаться, чтобы не уколоть Магдалену, женщину, которая похитила у нее лучшие годы жизни и память о которой сохраняла Лили.

– Конечно, не надо забывать и о твоей матери, – продолжала она, лицо ее оставалось таким же невозмутимым, только в твердом взгляде голубых глаз проглядывала затаенная злоба. – Не забывай, что она – дочь Висенте Кордоба, – а Висенте Кордоба так же повинен в этом, как и все остальные.

Лили моргнула. Дедушка Висенте умер, когда она была еще ребенком, но она хорошо его помнила – видного старого джентльмена и уважаемого члена общества.

– Дедушка Висенте был политическим деятелем! – возразила она.

Уголки рта Ингрид шевельнулись от невеселой улыбки, которая, несмотря на все усилия скрыть подлинные чувства, очень напоминала презрительную усмешку.

– Да, не отрицаю. Но он вместе с тем был таким же продажным, как и остальные. Как ты думаешь, твоему отцу удалось приобрести Мандрепору, причем НИКТО об этом даже не знал? Разве могли бы торговцы Наркотиками продолжать свой бизнес, если б за их спиной не стояли хотя бы некоторые из наиболее влиятельных политиков? Висенте Кордоба был связан с наиболее коррумпированными группами, которые тогда существовали, а Магдалена – твоя мать – приходилась ему дочерью. Твой отец, глупый человек, боготворил ее. Она никогда бы не покинула своего отца, никогда бы не уехала из этой части света, а Отто никогда не смог бы расстаться с ней по своей воле.