Преступное решение дозрело и обрело завершенную утрированно-обвинительную форму. В записке с проектом решения Сталину от марта 1940 г. за подписью Берии констатирующая часть обосновывала разрешение на расстрел 25.700 поляков. Предлагалось оформить это в абсолютно незаконном, то есть так называемом «особом порядке». Существо этого порядка состояло в придании видимости законности акции по уничтожению поляков в глазах исполнителей расстрелов (поскольку никто другой об этом не должен был знать, так как акция проводилась в строжайшей тайне) и предусматривало провести рассмотрение дел на поляков «тройкой» в составе руководителей НКВД СССР В.Н. Меркулова, Б.З. Кобулова и Л.Ф. Баштакова, без вызова арестованных и предъявления обвинения, без постановления об окончании следствия и обвинительного заключения, а только на основании справок из их учетных дел.
5 марта 1940 года, вслед за Сталиным, деля с ним ответственность за тайное массовое убийство польских пленных, члены Политбюро ЦК ВКП(б) Ворошилов, Молотов и Микоян завизировали документ, превратив постановляющую часть (проект) в постановление Политбюро ЦК ВКП(б) (помета гласила: «Калинин — за, Каганович — за»). Этим постановлением предписывалось НКВД СССР выполнить все то, что предлагалось в записке.
На основании этого постановления в марте—апреле 1940 г. особая «тройка» в составе Меркулова, Кобулова и Баштакова рассмотрела дела на поляков, содержавшихся в Старобельском, Козельском и Осташковском лагерях НКВД, а также в тюрьмах и лагерях Западной Белоруссии и Западной Украины, и вынесла решение о применении к ним расстрела. Получая решения «тройки» о расстрелах поляков, Сопруненко формировал из них команды по 100—150 человек и включал в списки-предписания с приказами начальникам лагерей отправлять их в УНКВД Смоленской, Калининской и Харьковской областей.
С 1 апреля и по конец мая 1940 г. на основании списков, составленных П.К. Сопруненко и его заместителем И.И. Хохловым, из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей железнодорожным транспортом команды поляков отправлялись под охраной конвоиров 236-го полка конвойных войск НКВД СССР во внутренние тюрьмы УНКВД в Смоленск, Харьков и Калинин. По ночам их расстреливали. Часть военнопленных из Козельского лагеря была направлена непосредственно в Катынский лес, где их расстреливали на месте и группами захоранивали. Трупы расстрелянных в тюрьмах по ночам вывозили на грузовых автомобилях на территорию дачных участков УНКВД этих областей — в Катынский лес, 6-й квартал лесного парка г. Харькова и пос. Медное Калининской области. Там их хоронили в массовых могилах. Расстрелами и захоронениями поляков занимались сотрудники комендантской службы, тюремные надзиратели и водители УНКВД названных областей при участии коменданта НКВД СССР В.М. Блохина и его подчиненных. Все это полностью подтверждено следствием{15}.
Сводками о движении тюремных вагонов, подписанными начальником Главного транспортного управления НКВД СССР комиссаром государственной безопасности 3 ранга С.Р. Мильштейном, подтверждается перевозка военнопленных из Старобельского, Козельского и Осташковского лагерей в УНКВД по Харьковской, Смоленской и Калининской областям в апреле—мае 1940 г. Подтверждается также то, что общее руководство этой операцией осуществлял заместитель наркома внутренних дел СССР В.Н. Меркулов{16}.
Вся непосредственная работа по отправке военнопленных на расстрел контролировалась Управлением по делам военнопленных НКВД и непосредственно Сопруненко и Хохловым. Они неоднократно требовали строгого соблюдения порядка при отправке военнопленных в соответствии со списками-предписаниями, а также систематических докладов о ходе разгрузки лагерей. Сопруненко, в свою очередь, для отчета перед руководством НКВД о проведении операции составлял еженедельные сводки о движении военнопленных и справки о прохождении дел. Этими документами было подтверждено направление в УНКВД Калининской, Смоленской и Харьковской областей 14.700 военнопленных. Установлено, что после проведения операции по указанию Сопруненко и Нехорошева многие учетные документы о военнопленных были сожжены с целью сокрытия факта расстрела поляков. В связи с тем что в Старобельский, Козельский и Осташковский лагеря продолжали поступать запросы и письма от родственников расстрелянных, Сопруненко запретил давать на них ответы, а посылки и переводы предписал возвращать за ненахождением адресата. Это доказывает истинную роль руководства УПВ в убийстве польских военнопленных{17}.
В ходе следствия тщательно исследовались версии о расстреле и захоронении польских военнопленных как в Катыни, Медном и Харькове, так и в других местах. В частности, необходимо отметить, что впервые о предполагаемом захоронении польских граждан в Медном военные прокуроры узнали из публикации В.К. Абаринова{18}. Из сообщений польских прокуроров стало известно, что в г. Глубокое Витебской области также расстреливали польских офицеров. Непосредственная проверка с выездом на место подтвердила факты расстрелов в глубокской тюрьме. В ходе поиска был найден и допрошен бывший сотрудник НКВД Белоруссии П.Н. Майоров. Он еще до обнаружения постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., в котором содержалось решение о расстрелах поляков в Западной Белоруссии, рассказал о механизме применения репрессий к польским гражданам. Майоров пояснил, что уже в августе 1939 г. были созданы пограничные батальоны особого назначения, предназначавшиеся для сопровождения советских войск во время «освободительного похода в Западную Белоруссию» и оказания силовой поддержки органам НКВД в арестах «антисоветски настроенных» местных жителей, полицейских, осадников, провокаторов, разведчиков и представителей польской администрации. 17 сентября 1939 г. в составе подразделения этого батальона вместе с частями Красной Армии он вошел в г. Глубокое и участвовал в выявлении подозреваемых и их арестах. Непосредственно с арестованными «работали» сотрудники УНКВД, прикомандированные для проведения следствия. В тех случаях, когда по этим делам выносились постановления особого совещания или приговоры судов о расстрелах, для исполнения этих решений приезжали коменданты УНКВД областей. Расстрелы проводились в глубокской тюрьме и других местах{19}.
После обнародования документов из «особой папки» ЦК КПСС о расстреле польских граждан в 1940 г. встал вопрос о местах расстрелов и захоронений 7.305 человек из лагерей Западной Украины и Западной Белоруссии. Было обнаружено письмо Берии Кагановичу от 21 марта 1940 г., в котором шла речь о подготовке вагонов для выполнения срочного оперативного задания по перевозке в десятидневный срок 3 тыс. заключенных из тюрем западных областей БССР в г. Минск, 3 тыс. — из тюрем западных областей в центральные области УССР и 8 тыс. заключенных из тюрем НКВД УССР в Россию, и его приказ от 22 марта за № 00350 аналогичного содержания{20}. Необходимо было выяснить все обстоятельства, а также устранить противоречия между цифрами в решении Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. (расстрел 11000 чел.) и количеством поляков, расстрелянных в тюрьмах и лагерях Западной Украины и Западной Белоруссии, указанном в докладной записке Шелепина Хрущеву от 3 марта 1959 г. (7305 чел.). Для этого в ходе следствия выдвигалась и проверялась версия об отправке 8 тыс. поляков с территории Украины в Россию и уничтожении их не только методом расстрела, но и иными способами, похожими на несчастный случай (утопление, обморожение и т.д.). Основанием для выдвижения такой версии послужили письмо одного сотрудника НКВД, Тихонова, другому, Ивашутину, от 12 марта 1956 г., в котором говорилось об отправке тех же 8 тыс. заключенных с Украины в Россию, а также сообщение бывшего сотрудника НКВД А.И. Рыжего о массовом захоронении в Томске обмороженных польских офицеров. Кроме того, в периодической печати сообщалось о существовании в 1940-е гг. при НКВД СССР специальных (особых) террористических групп. Необходимо было выяснить, не занимались ли они поляками.
