Безымян посмотрел на Арпашку. От него не скрылось, как тот густо покраснел. «Стыдно за вчерашнее, — подумал полянин. — Не бойся, рассказывать не стану».
Степан вывел к Анинке короткой дорогой, напрямик через болото. Все это время он рассказывал истории о том, где ему доводилось бывать. Получалось, что стрелок исходил славянские земли вдоль и поперек. Забредал к варягам, видел Дунай, наведывался к Русскому морю, мимоходом через степь. Воевал на стороне русичей, состоял на службе у Печенежского хана. И все это в неполные тридцать пять лет.
Когда приблизились к выселкам, стрелок замолчал, пропуская Безымяна вперед. Полянин засунул руку за пазуху, проверяя на месте ли подарок. Убедившись, что все в порядке, он дознался про Марью — гусятницу и зашагал к ее дому. Мать Мила оказалась зажиточной селянкой. Стоило шагнуть за ворота, как навстречу бросились два огромных пса. Безымян отступил назад, но звери начали вилять подрубленными хвостами, оглашая двор звонким лаем.
— Можно? — Спросил полянин у моложавой женщины в просторном, украшенном орнаментом сарафане.
— Заходи, коли, не шутишь.
— Мне бы Марью, мать Мила видеть. — Промолвил Безымян. Женщина изменилась в лице.
— Я Марья. Не случилось с ним чего? — Взволновано спросила хозяйка.
— Нет. Все в порядке. — Поспешил ответить полянин. — Второго дня видел сына вашего. Мил просил кланяться вам и передать, что жив — здоров.
— Что ж я на пороге-то вас держу? — Спохватилась гусятница. — Заходите. Располагайтесь. К вечеру баньку истоплю. Вымоетесь, отоспитесь. А завтра с утра на праздник.
— Что за праздник? Я уже долго брожу. От людских дел отвык. — Поинтересовался Степан.
— Урожай собрали. Пора и свадьбы справлять. Девок на выданье у нас много. Может, себе кого присмотрите.
Марья засуетилась, накрывая на стол.
— Не серчайте, если что не так. Как Мил на службу ушел, без мужика в доме живу. Отца его десять лет как в живых нет.
— Может, подсобить чем? — Спросил Безымян.
— Если не трудно. Дров наколоть и воды наносить.
— Это мы мигом. — Пообещал полянин.
— Сначала за стол. — Настояла хозяйка.
* * *
За резными ставнями начало темнеть.
— Шалит нежить? — Спросил Безымян.
— Давно не случалось. Если стариков послушать, может, что узнаете. Мил тоже горазд был такие байки рассказывать. — Собирая посуду, ответила хозяйка.
— Совсем запамятовал. — Хлопнув по лбу рукой, с досадой произнес Безымян. — Сын ваш платок передать просил, чтоб сомнений не было, что мы от него пришли.
— Какой платок? — Насторожилась гусятница. Безымян вытащил из-под рубахи подарок Мила и молча протянул Марье. Женщина взяла ткань в руки и, покачав головой, промолвила:
— Дурачок он у меня. Кто ж с такой вещью по доброй воле расстается?
Заметив удивление на лицах гостей, гусятница поспешила пояснить:
— Не простой это платочек, а наговоренный. Если вдруг ноги не идут или из сил выбился, то утрешься им, и усталость, как рукой, снимет. Только почем зря использовать лоскут нельзя. Заклинанье с каждым разом свою силу теряет.
— Так может, Мил его исчерпал давно? — Предположил Безымян.
— Нет. Видите, узор на ткани голубой. Когда платочек чудодейственную силу утратит, то белым станет. Эта вещь в нашем роду давно храниться. Мне от отца досталась. Тому — от деда. Когда Мил на службу уходил, я ему платок в дорогу дала. Если он вам его передал, значит, чувствовал что-то. Не хотел, чтобы платок в нехорошие руки попал. Не стряслось ли с ним чего худого?
— Напрасно волнуетесь. — Успокоил женщину полянин. — Наверняка, Мил решил, что здесь он нужнее. Хозяйство все на ваших плечах висит. Такое и здоровый мужик не потянет.
— Чему быть, того не миновать. Раз уж Мил так им распорядился, не могу платок принять. Твой он теперь. — Марья протянула заговоренную тряпицу Безымяну. — Ради Мила, не отказывайся. Чутье у него на добрые дела. Знал, что суждено тебе заговор для блага использовать.
Безымян увидел, что спорить с гусятницей бесполезно и, поклонившись, взял. Не верилось ему, что и впрямь этой тряпкой чудеса творить можно. Хотя, всякое бывает. Не зря же, когда тонул, первым делом за платок ухватился. Придет время, на что-нибудь да сгодится.
Давно Безымян не чувствовал себя так хорошо. После бани кровь заиграла сильнее, словно не веником его хлестали, а платком чудотворным. Побрившись, Безымян оделся в чистое, выстиранное белье. Проходя мимо кадки с водой, он не удержался и глянул на свое отражение. Вместо румяного и посвежевшего лица на него с самого дна уставилась зеленая морда болотника. Она подмигнула полянину мутным желтым глазом. Безымян отпрянул, заслонившись рукой.
— Что с тобой? — Спросил спутника Степан — стрелок.
— Домовой шалит, — надевая на шею оберег, произнес полянин.
— А говорили, нечисть здесь спокойная.
— Прогуляемся перед сном? — Предложил охотник.
— Пойдем. Посмотрим, чем здесь народ живет.
— Я с вами. — Услышав разговор, попросился Карп. После случая на постоялом дворе, он не отставал от Безымяна ни на шаг.
— Где Арпашка? — Спросил Степан.
— Спит. Сморило после баньки. — Завязывая ворот, ответил Карп.
— Сам, что в бане не был? — Поинтересовался Безымян.
— А в баню с сумкой не пускают. — Ответил за рычанского Степан. Друзья засмеялись. Карп покраснел и, закинув вещи за плечо, обиженно произнес:
— Вдруг украдут. Не удобно без подарка.
— Что же там за подарок? Точно, кусок золота тащишь.
— Так мы идем? — Прекратил насмешки Карп и первым вышел за ворота.
К вечеру похолодало. Запахнувшись в телогрейку, Безымян принялся считать звезды.
— Не разевай рот, ворона залетит. — Посоветовал стрелок. Полянин усмехнулся. В деревне было пустынно. Люди отсыпались перед предстоящим праздником.
— Пойдем, постоялый двор поищем. — Предложил Безымян. — Там всегда людно.
— Зачем тебе люди?
— Поговорить.
— А ты со мной поговори. — Сказал Степан. — Знаешь, к примеру, какая у нас, стрелков, самая лучшая работа?
— Нет.
— Стрелки князьям забивать.
— Это как?
— Вот смотри, решат удельные князья разборку друг с другом учинить. Выяснить, значит, у кого дружина крепче, конь лучше, денег больше. Одна проблема: где встретиться. Тогда выбирают лучшего стрелка. Выходит он в поле и пускает стрелу не глядя. Среди князей это «стрелку забить» называется. На равнине далеко видно. Где стрела воткнется, туда дружины и съезжаются.