Так было из года в год, по установившемуся порядку вещей. Осенью, на откормленных степными травами лошадях, приходили печенеги и били русичей. Жестоко, злобно, без капли жалости, словно морские волны. Учинив разорение, они откатывались на юг, в степи. Весной же все становилось с ног на голову. Окрепшие за зиму славяне собирали дружину и шли в степь, где успешно давили голодных, ослабевших печенегов. Так было из покон веков, и ничто не могло поколебать ход истории.

Но однажды, когда первый мороз связал серебристой паутиной жидкую хлябь и сделал землю твердой, а с неба полетели белые мухи, это случилось.

Безымян достал дорожную суму, куда побросал оставшиеся продукты, затянул потуже веревку, заменявшую ему пояс, и пошел бить печенегов осенью. Приличного оружия у него не было, поэтому Безымян отправился в лес и выломал себе дубину покрепче. А чтобы не сойти за разбойника и не подставлять свою голову под мечи лихих витязей, соорудил из нее некое подобие посоха. Благо, руки были на месте.

Он решил уйти не вдруг и не сразу. Все шло к тому. Еда закончилась. Изба почти завалилась, а взяться за ум и подправить ее, Безымяну было недосуг. Помощи ждать не приходилось, потому, как рос Безымян сиротой. Матери и отца он не помнил по малолетству, и деревни родной тоже не помнил.

В тот год степняки нагрянули раньше срока. Они прошлись огнем и мечом по славянским землям. Кого посекли, кого увели в неволю. Безымяна нашли в погребе едва живого, мокрого, больного и грязного. Больше никто не уцелел. Сперва думали — не жилец. Но бросить не решились. Забрали с собой. Выхаживать его взялась бабка Анисья — местная ведьма. Ночами не спала. Все ходила по лесу, по первой росе травку искала. Потом варила из нее что-то одной ей ведомое. От этого варева по деревне дух шел, что у соседей скулы сводило. Стерпели. К Безымяну старуха никого не подпускала. И как людям ни было интересно, перечить ей никто не решился. Иначе можно было не досчитаться на следующий год скотины, а то и вовсе зачахнуть от хвори. Не верили, что сможет бабка внучка на ноги поставить, а та, знай, делала свое дело.

Получилось. Ребенок рос бойким и здоровым, да вот одна беда — забыла бабка, по старости, ему имя дать. А может, сама не захотела, посчитав, что только отец родной с матерью могут это сделать. Так и прозвали — Безымян. Через тринадцать весен бабка померла, оставив внучку избу и весь скарб. Незнающему человеку прока от тех вещей не было. Выбрасывать бабкино добро Безымян не стал, потому что хоть и был отроком, уже понимал — пригодиться. Видать, успела старая подучить внучка премудростям. От этой науки голова у Безымяна стала работать не как у остальных людей. Поэтому его начали сторониться.

С той поры Безымян возмужал. Жил тем, что нанимался за хлеб — соль к односельчанам в работники. Помогал всем, никому не отказывал. За это люди его благодарили, каждый по-своему. Да еще в лес похаживал, промышляя охотой и ягодами. То дерево свалит кому, то волчью шкуру снимет. К деревьям у Безымяна было особое, трепетное отношение. Перед тем, как взять в руки топор хозяйский, он у осины прощения попросит. За это лесной владыка его и не трогал. Мужики это тоже приметили, и сами в лес похаживать боялись, больше Безымяна просили. А тот слушал их страшные рассказы, про то, как лешие человека по листве и корягам таскают до полусмерти, и ухмылялся. Думал, врут. С ним такого ни разу не случалось. И лешего он в жизни еще не видел, хотя знал, как тот выглядит.

Несмотря на то, что руки у Безымяна были золотые, он считался плохим работником. А это оттого, что делал все не по-дедовски. И пахал не так, и дрова колол. Ежели, кому работу было под силу за день сделать, Безымян за час управится и сидит на траве в небо смотрит или с букашкой малой забавляется. Люди идут мимо и думают, — лентяй. За эти все странности начали его недолюбливать. Работу дадут, а к столу не позовут, — за порог вынесут.

Силу имел Безымян не дюжую. И хотя никого в жизни он первым не обидел, завидев его длинную, дородную фигуру, селяне спешили уйти в сторону. Всякое бывает. Что с человека взять, когда у него ни имени, ни возраста? Вначале, от такого отношения Безымяну было ни холодно, ни жарко. Но, повзрослев, стал он задумываться над этим. И взяла Безымяна за душу тоска смертная. Все к одному: еда закончилась, а работы не было; изба стала крениться. И еще, третьего дня зашли в их селение старцы. Их не ждали, и поэтому появились странники на околице никем не замеченные. Как только по грязи непролазной добрались? К вечеру, закончив работу, к площади потянулись люди, чтобы послушать новости да посмотреть на новые лица. Пришел и Безымян. Старикам вынесли по чарке меда, собрали продукты. Один из пришлых, самый древний и старый, весь седой, с головы до пят одетый в белое рубище, достал из котомки почерневшие от времени гусли и, не дожидаясь расспросов, начал песню:

Безымян слушал, и кулаки его сжимались все сильней. Он бы заплакал, но не умел. Сказал старец в своей песне что-то обидное и важное. Но что, Безымян не понял. Просто почувствовал. И чем больше он пытался в горячке разобраться, тем дальше уходил верный ответ. Парень отвлекся, забыв о том, что сказ продолжается. Спохватился, да было уже поздно. В гробовой тишине низкий и полный голос певца произнес: