Следует заметить, что за последние несколько месяцев Мастер Тоуд заметно подрос, возмужал и, скажем так, поправился. И хотя пока что ему еще недоставало той округлой основательности, что так безошибочно характеризовала силуэт Тоуда-старшего, было видно, что вскоре он обретет ее в полной мере.

Мастер Тоуд, не настолько привыкший к выступлениям на публике, как его уважаемый опекун, поначалу растерялся и даже начал говорить по-французски.

— Mesamis, — обратился он к друзьям, но, собравшись с мыслями, продолжил свою речь более или менее логично и внятно: — Не стану понапрасну терять время и перейду к главному: то, что мне удалось узнать, полностью подтверждает правоту внука Барсука и его информацию, полученную от рабочих, размечавших участки нашего леса под вырубку. Три человека, организовав то, что называют консорциумом, то есть группу, купили Дремучий Лес, канал и еще много чего, реку им не продали — это собственность короны, — как и территорию по другую ее сторону, так как эта земля принадлежит соседней Деревне.

— Да кто же эти три негодяя, решившие погубить Дремучий Лес? — грозно спросил племянник Крота.

Выдержав эффектную паузу, Мастер Тоуд заявил:

— Все они — старые знакомые моего дядюшки.

— Эй, Тоуд, ты уж как-нибудь вразуми своих знакомых, — сказал Крот. — Где ты разжился такими приятелями?

— В суде, — глухо ответил Тоуд. — Только и всего. Три мерзавца, о которых говорит мой любимый воспитанник, это его светлость господин епископ (которого мы с Мастером Тоудом имели честь как-то раз изрядно оскорбить), господин комиссар полиции (от которого нам доводилось убегать со всех ног) и всего-навсего его честь господин судья (пред светлые очи которого нам доводилось представать уже не один раз, и, к сожалению, результат этих встреч за редким исключением бывал не в нашу пользу).

— Это и есть наши противники? — ужаснулся Крот.

— Три самых могущественных человека в графстве, — кивнул Мастер Тоуд.

— Следовательно, наше дело безнадежно? — спросил Племянник.

Барсук, явно колеблясь, переглянулся с Тоудом, словно они вдвоем знали что-то, о чем остальные пока не догадывались.

— Скорее всего нам не удастся остановить это наступление на берега нашей Реки, — сказал наконец Барсук. — Но я не хочу сказать, что у нас нет выхода. Надежда есть, пусть и слабая. Для начала нам следует побывать на слушаниях и решить, что делать, исходя из их результата. В любом случае я чувствовал бы себя виноватым, если бы Рэт уехал, не узнав этих новостей, пусть даже и столь печальных, и не высказав нам своих соображений по этому поводу.

— Что я думаю? — Рэт пожал плечами и без особого энтузиазма сказал: — Полагаю, то же, что и вы: каким бы безнадежным ни казалось дело, мы должны бороться до конца. Протестовать и, если надо, противостоять в открытую. Сдаваться нельзя. Что касается моего голоса, то я всецело доверяю Кроту и отдаю ему право выступать от моего имени везде, где это потребуется. Держаться нужно до последнего, а потом…

— Да, Рэтти, а что потом? — спросил Выдра.

— Потом, друзья мои, главное — не забываться и реально смотреть на вещи. Нет смысла цепляться за безнадежно проигранное дело. Нужно искать другие пути — пусть трудные, кружные, обходные и опасные, даже кажущиеся невозможными. Так учил меня Крот, этим советам я буду следовать и во время путешествия, и, надеюсь, вы тоже сумеете воспользоваться ими — придумаете что-нибудь за те месяцы, что остались нам на раздумья. Больше мне нечего сказать.

Но и этих слов было вполне достаточно, чтобы подкрепить дополнительным голосом слова Барсука о еще не потерянной надежде. Все поняли, что, как бы далеко ни находился Рэт, душой он все равно будет с друзьями, с родными ивами, с любимой рекой.

Так закончился последний вечер Рэта в кругу старых друзей. Все стали расходиться, договорившись наутро собраться пораньше, чтобы проводить Рэта и Морехода в дальний путь.

Наступил рассвет — светлый и по-весеннему свежий, он был полон предчувствия нового: новой жизни, новых встреч и расставаний.

— Именно в такое утро мы впервые встретились с Кротом, — объявил Рэт, который в сопровождении Морехода, Крота и всех остальных (за исключением запаздывавшей, как всегда, делегации из Тоуд-Холла) в назначенное время появился у вечно шумящей плотины. — И знаменательно, что именно в такое же утро нам приходится впервые надолго расставаться.

— Как я буду скучать по тебе! — воскликнул Крот, который в равной мере испытывал радость за Рэта и жалость к себе.

— Я вернусь, друг. Я обязательно вернусь, когда придет время. Не ты ли говорил, что будешь ждать меня?

— Конечно буду, и буду вспоминать тебя каждый день. Только пиши мне хоть иногда, пиши, чтобы я знал, что ты жив-здоров и тебе все же удалось побывать в тех местах, названия которых ты знал лишь из атласа да по рассказам Морехода.

— Кстати, об атласе, — вспомнил Рэт. — Я хотел попросить тебя, чтобы ты взял его себе, по крайней мере до моего возвращения. Я буду писать тебе так часто, как это будет возможно, а ты будешь отмечать на его страницах мой путь по странам Востока.

— Здорово придумал, Рэт. Молодец! Крот болтал с Рэтом, Мореход прощался с сыном, обоим отъезжавшим пришлось выслушать немало добрых советов и напутствий от Барсука с Внуком, изрядно добавили груза в лодке последние принесенные провожающими свертки «кое с чем вкусненьким» на дорогу.

Вскоре появился запыхавшийся Тоуд, вскочил на кочку и поспешил произнести торжественную речь, в которой назвал Рэта отличным парнем, храбрым и мужественным, с именем которого у обитателей Ивовых Рощ связаны все надежды и чаяния. Тоуд сказал бы еще много чего, если бы его не прервало появление оркестра из соседней Деревни. Музыканты восседали в весьма опасных позах на выступающих деталях огромного парового трактора, специально арендованного по такому случаю и приведенного к плотине Мастером Тоудом.

Наконец, под свист пара и скрежет железных колес, под мощный голос труб и прочих музыкальных инструментов, сопровождаемые последними прощальными словами друзей, Мореход и Рэт Водяная Крыса забрались в лодку, Крысенок умело толкнул ее, они вдруг совершенно неожиданно отчалили и как-то сразу оказались далеко от провожающих.

— Счастливого пути! — донеслось с берега.

— Счастливо оставаться! — послышалось с лодки.

— Прощай, Мореход!

— До встречи!

— До свидания, папа!

— Всего доброго!

Так продолжалось еще некоторое время, потом крики стихли, и лишь один голос — один, но не одинокий, — усталый и охрипший, но не печальный, продолжал звучать на берегу Реки.

— До свидания, Рэтти! — повторял и повторял Крот, даже когда Мастер Тоуд двинул трактор по дороге, шедшей от плотины вдоль Реки, чтобы, сколько это будет возможно, сопровождать уезжающих музыкой и грохотом; а Крот все прощался с другом: — До встречи, старина. Счастливого тебе пути!

Незадолго до того, как изгиб речного русла должен был скрыть уплывавшую лодку, Рэт передал весла Мореходу, чтобы в последний раз помахать Кроту лапой.

Вскоре все стихло. Впрочем, нет, еще один голос, звучавший уже давно, продолжал напевать радостную песню. Как всегда, не всем было дано слышать этот голос — голос Реки, певшей тем, кто умел ее слушать.

— А песня-то не похожа на безнадежно прощальную, — заметил Крот, сумевший понять настроение Реки. — В ней говорится о счастливом возвращении домой того, кто не смог бы дожить свой век, не побывав в Дальних Краях. А значит, Рэтти еще вернется, обязательно вернется!

В первые недели после отъезда Рэта Кроту не пришлось сильно скучать: у него просто не было на это времени, ведь нужно было готовиться к общественным слушаниям, посвященным судьбе Дремучего Леса.

Крот и Тоуд как никто поддержали идею Барсука всеми силами противостоять вырубке леса. И именно им пришлось пережить позор, когда, явившись на слушания, они получили от ворот поворот.