— Да, старина Рэт, прилив твоих сил явно сменился отливом, — заметил Мореход, — чего не скажешь о нашем Тоуде: этот готов хоть сейчас отправиться в плавание к героическим свершениям.

— Это точно, — соизволил согласиться Тоуд, в последнее время воображавший себя если не адмиралом Королевского флота, то уж капитаном дальнего плавания как минимум. — Если бы не некоторые обязанности, привязывающие меня к оседлой жизни (я имею в виду воспитание Мастера Тоуда и поддержание в должном состоянии родовой усадьбы), я бросил бы все и махнул с тобой куда-нибудь в Дальние Страны. Чего стоит один твой вчерашний рассказ о лихом сражении с дикарями в Нишрахе, когда ты…

— Да, я, а вместе со мной — и мой сын со своим палубным гвоздем, который я подарил ему как талисман. Если бы не это и не везение, благодаря которому мы раздобыли двух верблюдов и благополучно пересекли пустыню, наш дерзкий побег был бы обречен на провал и тогда я бы сейчас не рассказывал вам об этом приключении.

Немало вечеров скоротали друзья, слушая истории Морехода. Они допоздна засиживались в гостиной Тоуд-Холла, на кухне у Рэта или порой в домике Крота, что, впрочем, бывало не так часто, потому что Мореход чувствовал себя неуютно, если долго не видел в окно Реку или не слышал ее голос.

Хорошее это было время — счастливое и почти беззаботное. Крот даже позволял себе — ни капли не чувствуя себя виноватым — иногда на несколько дней освобождать Рэта от своего присутствия. Друг чувствовал себя превосходно. Мореход, как мог, просветил Крота относительно природы и нравов Ближнего и Среднего Востока, но в том, что касалось навигации и прочих морских премудростей, Крот по-прежнему ощущал себя полным профаном (нисколько, впрочем, не страдая от этого).

Как-то раз под вечер, уже ближе к концу февраля, к Кроту забежал Портли и передал ему записку от Рэта. В своем послании Рэт просил Крота зайти к нему в гости (несмотря на столь поздний час), так как, по мнению Водяной Крысы, им следовало поговорить один на один, как старым друзьям, как в старые добрые времена.

— Ну конечно, я сейчас же собираюсь и иду! — радостно засуетился Крот, польщенный столь искренним дружеским призывом.

Немало порадовался и Племянник, которому в последнее время казалось, что Рэт стал забывать своего верного друга.

Не успел Крот показаться в дверях дома Водяной Крысы, как Рэт поспешил извиниться перед ним за, как он выразился, «проявленное в последние недели невнимание».

Поставив на стол соблазнительно звякнувшую корзинку, Крот поспешил заверить Рэта в том, что ничуть не сердится.

— Успокойся, дружище, — сказал он. — Я же все прекрасно понимаю. Вы с Мореходом столько лет не виделись, и вам, естественно, есть о чем поговорить. Я очень рад, что тебе было хорошо, что ты вволю наслушался морских историй, пообщался с коллегой-моряком.

— Нет, Крот, все-таки ты парень что надо. — С этими словами Рэт сердечно хлопнул друга по плечу. — Только ты меня так понимаешь. Да, кстати, ты не принес… ну, я тебя просил… разумеется, только за встречу и в медицинских целях.

— Принес, принес, — улыбнулся Крот. — Даже две бутылки. Одну — для нас обоих, чтобы вместе выпивать по рюмочке-другой, когда я буду приходить к тебе в гости, а вторую — так уж и быть — тебе персонально.

Рэт отправил Сын Морехода пожить несколько дней в Тоуд-Холле — в компании с Тоудом и отцом. Дом был свободен, и друзья могли спокойно побеседовать в свое удовольствие, не отвлекаемые абсолютно никем. А поговорить Рэт хотел очень о многом.

Наговорились они действительно всласть. Так долго, спокойно, неторопливо и безмятежно могут говорить только прекрасно знающие друг друга приятели, чья дружба основывается на полном взаимном доверии и не менее полном взаимном понимании. Лишь когда разговор коснулся мрачной темы уходящих один за другим лет и приближающейся старости, Крот вежливо, но настойчиво прервал обернувшуюся болезненной стороной беседу.

— Хватит болтать о всякой ерунде! — заявил он и распахнул окно, в которое тотчас же ворвался свежий ночной воздух. — Послушай лучше Реку, послушай, о чем шепчет ночь! Скоро весна, и вот увидишь, все еще переменится!

Но Рэт, хоть и кивавший в знак согласия, похоже, не был так уверен в благоприятных переменах, о которых говорил Крот. Поглядев в ночную мглу ослабевшими в последнее время глазами, он поежился, закрыл окно и пробормотал себе под нос:

— До первого дня весны.

— Точно! — подхватил Крот, не совсем уловив перемену в настроении друга. — Это будет особенный — наш — день! Мы опять спустим на воду твою лодку и поплывем…

— В этот день уедет Мореход, — перебил друга Рэт. — Он пообещал, что, как только начнется весна, он тотчас же отправится на юг, сядет на пароход и поплывет обратно — в Египет. Представляешь себе: Египет, Нил, пирамиды! Аравия, Восток! Неужели тебя это не вдохновляет?

— Да-да, конечно… — сбивчиво пробормотал Крот, садясь поближе к камину; он действительно не знал, как ответить Рэту, чтобы меньше обеспокоить его.

С точки зрения Крота, Рэту и по сей день не хватало душевной бодрости. Даже общение в течение нескольких недель с Мореходом не вернуло его в прежнее деятельно-доброжелательное расположение духа. Не удавалось поднять его настроение и Барсуку, время от времени наведывавшемуся в гости. А уж болтовня и бесконечное бахвальство Тоуда и вовсе стали раздражать Рэта еще сильнее, чем раньше.

Когда же пришел март с его бурями, дождями, заморозками и оттепелями, март, принесший с собой весенний подъем воды в Реке, заставивший немало поволноваться Выдру и Рэта, Крот вдруг ясно почувствовал, что если Водяной Крысе удастся справиться с первыми весенними трудностями, не пав при этом духом, то все будет хорошо и к концу весны прибрежные обитатели вновь увидят прежнего — веселого, работящего и общительного Рэта.

Дни становились длиннее и теплее, небо — все голубее, резкие порывы ветра уже сбрасывали порой в Реку первые весенние сережки с деревьев. Вода начинала спадать, и Кроту стало казаться, что все это пошло Рэту на пользу.

Каждый день Крот говорил Рэту:

— Весна уже почти наступила! На лужайке Кротового тупика уже зацвела мать-и-мачеха. Эх, если бы ты только видел, как это красиво!

В один прекрасный день Крот был изрядно обрадован, застав Рэта не в доме, а на крыльце, — тот сидел на скамеечке и рассматривал Реку.

— Видишь, чувствуешь — воздух уже пахнет весной! — воскликнул Крот. — И ты правильно сделал, что вылез из дома. Свежий воздух будет тебе только полезен!

Но, присмотревшись, Крот понял, что его надежды рухнули: Рэт, постаревший и несчастный, смотрел на Реку усталыми, погасшими глазами, да и сама Река, казалось, постарела и с той же готовностью, с какой раньше отражала весеннее голубое небо и первое солнышко, теперь раскрывала свои объятия сумеркам и тучам.

Но с того дня, когда бы Крот ни заходил в гости, он заставал Рэта у Реки: он сидел или стоял на берегу и пристально всматривался в воду, словно напряженно ища что-то давно потерянное и очень важное.

— Уже почти весна, хотя и не совсем, — как-то раз заявил Рэт. — И уже почти самое время вытаскивать лодку и открывать прогулочный сезон. Согласен, старина?

— А что, ты действительно собираешься поплавать по Реке? Нет, я понимаю, не сейчас, но когда потеплеет?

— А почему нет, дружище, почему нет? — заявил Рэт, усилием воли стараясь приободриться, словно желая соответствовать настроению Крота и времени года. — Зима у меня выдалась тяжелая, но весной все трудности отступают. А я уже чувствую весну, она вот-вот придет к нам. Первая травка уже зеленеет по берегам Реки, цветут первые подснежники… Ничего, Сын Морехода поможет мне подремонтировать лодку и спустить ее на воду, мы посадим тебя на весла — а в гребле ты за последние годы стал настоящим мастером, — и в путь!