С этими словами сотрудник почты исчез, и друзьям ничего не оставалось делать, как отправиться под визг и хрюканье на поиски нужной клетки, где их дожидался столь нежданный Живой Груз. Следовало признать, что нумерация клеток оказалась безукоризненной. Вот и нужный номер: А и Б — перуанские козлы, на всеобщее обозрение (и, увы, ко всеобщему обонянию), В — груда соломы и сена, из которой торчат два чешуйчатых хвоста.
С опаской друзья приближались к клетке Г. Ближайшее к ней окно находилось в районе перуанских козлов, так что в этом углу помещения царил полумрак. Сначала ничего не было видно, но, чуть привыкнув к сумеречному освещению, они заметили в самом дальнем конце клетки какое-то живое существо — неясную тень, вдруг уставившуюся на них двумя немигающими, горящими бусинками глаз.
Это создание было облачено (или, скорее, обмотано, но уж никак не «одето») в несколько ярдов ткани, некогда, по всей видимости очень давно, имевшей белый цвет. На голову неизвестного существа была нахлобучена весьма странная шапка: легче всего ее было принять за свалявшуюся груду старого тряпья.
— Ну и что же это такое? — Племянник лишь озвучил мучивший всех троих вопрос.
— Это… — не очень уверенно отозвался Крот, — скорее всего это могло бы быть…
Зато Рэту не понадобилось и секунды, чтобы понять, какое животное находится перед ними. Теперь его куда больше занимало, кто и с какой целью прислал это ему. Рэту было изрядно не по себе.
— Это крыса, — с натужным спокойствием произнес он.
— Молодая крыса, — уточнил Крот.
— Самая странно одетая крыса из тех, кого мне доводилось видеть, — добавил Племянник. — Этот зверек выглядит так… словно он…
— Словно он жил где-нибудь в Египте и привык прятаться от палящего солнца, — сформулировал общую мысль Крот.
Рэт, зверь практичный и деловой, не тратя зря времени, открыл дверь клетки.
Ее обитатель не шелохнулся и лишь продолжал пристально разглядывать незнакомых гостей. Затем, действуя явно машинально, по выработавшейся за долгое время привычке, он поднял правую переднюю лапу, к запястью которой двойной толстой бечевкой была привязана Сопроводительная карточка Королевской почты с крупным штампом: «Оплачено», несколькими красными сургучными печатями и штампиками поменьше, вся исписанная черными чернилами.
Надпись на карточке в графе «Куда, кому» гласила:
«Водяной Крысе Рэту, Дом Рэта, Берега Реки, Река; рядом с Городом, окрестности Столицы».
— И что? — буркнул Рэт. — Толк-то нам с этого какой? Где я живу, мне и так известно.
Впрочем, ниже графы с адресом он обнаружил сделанную мелким почерком приписку:
«Река протекает к юго-юго-западу от Города, три дня пешком (в хорошем темпе), день на лодке».
Перечитав эти слова, Рэт пожал плечами:
— Ладно, с этим тоже все ясно. Писал моряк. Но кто?
Он в растерянности обернулся к Кроту, но тут незнакомец снова поднял лапу и ткнул пальцем в небольшой рулончик пергаментной бумаги (незаменимой для письма там, где есть риск, что послание намокнет), привязанный к запястью вместе с Сопроводительной карточкой. Сняв и развернув рулон, Рэт отошел к свету и прочитал вслух письмо — самое странное и трогательное из тех, что он получал за всю жизнь:
«Дорогой Рэт Водяная Крыса!
Несмотря на то что прошло уже столько лет с тех пор, как мы виделись в последний раз, я все же, набравшись дерзости, смею надеяться, что ты не забыл меня, не забыл то прекрасное время, что мы провели в твоих краях, когда ты, как истинно морская душа, устроил мне такой пир и отдых, которых у меня не было ни до, ни после этого. Да, я тот самый…»
— Да, Крот, мои подозрения подтвердились, — вздохнул Рэт. — Это от Морской Крысы — Морехода. Помнишь его? Сколько же лет прошло!
Еще бы Кроту не помнить! Он слишком хорошо помнил всю ту историю, бессчетное число раз пересказанную им Племяннику с назидательной целью: научить юношу не отзываться слишком уж порывисто на стремление побывать в дальних краях, стремление, которое по осени начинает бередить души немалого числа самых разных зверей. Сколько раз было рассказано о том, как появился на берегах Реки незнакомец, околдовавший Рэта волшебными сказками о дальних краях; о том, как только своевременное появление Крота уберегло Рэта Водяную Крысу от того, чтобы бросить все и, покинув Ивовые Рощи, махнуть куда глаза глядят — чтобы окончить свои дни в безымянной могиле на дне какой-нибудь чужеземной гавани, у какого-нибудь неизвестного причала (по мнению Крота, подобные авантюры с дальними странствиями имели тенденцию заканчиваться именно таким печальным образом).
Прокашлявшись, Рэт продолжал читать послание старого друга:
«…Да, я — тот самый Мореход, которому ты оказал такое гостеприимство, к которому оказался так добр, когда мы встретились в твоих краях, на берегах Реки.
Что ж, друг моряк, моя игра сыграна: мне осталось жить совсем немного — несколько дней, может быть, всего несколько часов, и к моменту, когда ты, мой верный товарищ, прочтешь эти строки, я уже буду покоиться на дне морском».
В первый раз за все это время Живой Груз отреагировал на происходящее, кивнув с печальным вздохом. Стало ясно, что мрачные пророчества Морехода исполнились точно и в срок.
«Теперь позволь мне перейти к делу. Я знаю, что ты — парень деловой, как и большинство из нас, крыс, обитающих на реках и морях, так что обойдемся без лишних предисловий. Итак, оставив твой гостеприимный дом, я вскоре был заброшен судьбой, тогда еще благоволившей ко мне, в заливы и проливы Малайзии, где я на время прервал морские скитания и осел на берегу, подыскав себе работенку на каучуковых плантациях. Но затем фортуна отвернулась от меня: я потерял не только все, что заработал, но и самое дорогое для меня в мире существо, а именно мать сорванца, которого ты сейчас видишь перед собой».
— Бедный ребенок! — воскликнул Крот, расчувствовавшись от услышанного.
«Я решил заработать на билет домой и подрядился для этого на судно, следовавшее в верховья Нила. На борту были нужны опытные матросские руки — то, что я мог предложить; кроме того, мне разрешили взять в команду юнгу, и к концу рейса мой мальчик должен был стать не меньшим профессионалом в корабельном деле, чем я сам. Но госпожа Удача снова покинула меня — пару недель назад я подцепил лихорадку, „кошмарики", как мы ее тут называем.
Я уже сказал, что мать этого парнишки была ярчайшей жемчужиной всей моей жизни. К этому мне остается лишь добавить, что и сам он едва ли в чем уступает ей. Что касается матросского труда, это дело ему знакомо, парень вполне может тебе пригодиться. По крайней мере, его не придется учить тому, как заработать себе на пропитание. Он свободно говорит на пяти языках и еще на двух сносно изъясняется, хотя тебе вряд ли будет много толку от его познаний в разных диалектах малайского и уж тем более — китайского языка в Ивовых Рощах на берегах твоей Реки.
Я долго ломал голову над тем, как быть с ним. Оставаться здесь после моей смерти парню нельзя: тут кругом ошибается столько всякой шушеры — не успеет оглянуться, а его уже в рабство продадут, если вообще жив останется. Мореплавание для нас, крыс, считай, кончилось. Парусных судов почти не осталось, а без них и удовольствие не то, да и не по душе нам эти пароходы. А уж если совсем начистоту, то признаюсь: бродячая жизнь вовсе не так уж хороша, какой кажется поначалу. Вот почему я хотел вернуться домой и успеть научить юнца крестьянскому, фермерскому делу, но не получилось, и теперь уже не получится.
В конце концов после долгих размышлений и подсчетов (хотя считать-то особенно было и нечего: денег у меня осталось, прямо скажем, немного) я решил, что лучшее, что я могу сейчас сделать ради этого существа, ради надежды, с которой я мог бы спокойно отойти в мир иной, надежды на то, что кто-то поможет ему в самом начале самостоятельного жизненного пути, — это отослать его к тебе. А так как денег на пассажирский билет у меня хватило бы только до Сицилии (где его шансы выжить я не оцениваю слишком высоко), то я решил переслать его Королевской колониальной почтой, которая обязалась бы кормить его, поить и, главное, обеспечить ему такую же безопасность, как и фамильным драгоценностям Королевского Двора (чем, впрочем, он для меня и является).
Вот, в общем, и вся история. На почте меня заверили, что оплата доставки произведена с запасом и что даже скорее всего останется кое-какая мелочь. Если так — буду рад, располагай этими деньгами по своему усмотрению. Теперь пара слов о моем сыне: уверен, он в итоге вполне оправдает все доставленные тебе неудобства. Кстати, не удивляйся: вдалеке от воды парень не слишком разговорчив да и вообще чувствует себя не в своей тарелке, если поблизости нет достойного водоема. Теперь — прогцай, старый друг, присмотри за юнцом и попытайся втолковать ему, что не стоит начинать жизнь
морского бродяги, пока не научился обустраиваться на одном месте. Я думаю, это у тебя получится более убедительно, чем у меня, ибо я не лучший пример в этом отношении.
Да, „Правила" разрешают отправлять с „Живым Грузом" багаж, но мы, настоящие морские волки, путешествуем налегке. А на память о себе я повесил мальчишке на шею морскую свайку — старый палубный гвоздь. Этот талисман я хранил с первого своего рейса, с самого первого корабля. Пусть он поплавает еще, но уже не со мной.
Остаюсь твоим верным другом
Мореход».
