– Вам станет стыдно завтра! Завтра вы проснетесь на пепелище Alma mater и ужаснетесь тому, что сделали! Не кажется ли вам странным, что со всех сторон к вам бегут предатели и прихвостни врагов? Ваши наставники стали вашими врагами! Вы готовы убить каждого, кто с вами не согласен? Это вы называете путем силы? Вам придется убить сотню наставников, но устоите ли вы против тысячи своих товарищей?

Теперь чужак не мог заткнуть ему рот: он бы опустился в глазах студентов, несмотря на свою potentia sacra и умение звать за собой.

– Обманутые, запуганные люди! – незнакомец не посмел оттолкнуть Млада. – Они не ведают, что творят. Наставники не враги нам, а лишь те, кто не успел разобраться, понять, кто враг, а кто друг! И наше дело донести до них нашу Правду!

– Млад Мстиславич – тоже наставник! Слушайте Млада Мстиславича! – прокричал Ширяй, но его уронили на пол и заткнули рот.

Млад впивался глазами в толпу и чувствовал каждого, кто смотрел сейчас на него. Рук не хватало, бубна не хватало, но огонь, освещавший его лицо, делал свое дело.

– Правда – одна на всех! Нет Правды моей и вашей! Тушите огонь! Завтра мы соберем вече и решим – по-честному решим, – что нам делать. Вы пришли сюда ночью не от силы, а от слабости! Что же это за сила, которая действует исподтишка? Тушите огонь! Завтра вы донесете до всего университета то, что хотите сказать, завтра вам дадут слово и вы в открытую скажете, что надо делать. Тушите огонь!

– Тушите огонь, ребята! – выкрикнули сзади: наставники подоспели вовремя. – Скорей! Пока не разгорелось, тушите огонь!

– Тушите огонь, безобразники!

– Пока стены не занялись, тушите! Снегом, снегом!

Дана остановилась чуть в стороне – в ее осанке снова появилось что-то от княгини: она сверху вниз смотрела на суету и не двигалась с места, и Младу показалось, что он видит легкую улыбку, играющую на ее губах.

Студенты растерянно смотрели друг на друга: толпа исчезла, они перестали быть единым целым, стоило только посеять в их душах легкое сомнение в правоте.

– Смерть татарам! – неуверенно прозвучало перед крыльцом.

– Да что ж вы стоите! – крикнул кто-то из наставников сзади. – Шевелитесь! Займутся стены – не остановите!

– Быстрей, ребята! – двое наставников протиснулись вперед, подталкивая студентов, и первыми принялись забрасывать пламя снегом.

А Млад смотрел студентам в глаза и боялся моргнуть, чтобы не потерять с ними связи. Огонь начинал припекать с обеих сторон, клуб дыма влетел под крышу крыльца, и двое студентов за его спиной закашлялись. Млад привык к дыму, и слезы, выступившие на глазах, лишь придали его взгляду силы: дрожащая, прозрачная пелена смешала всех вместе – и студентов, и наставников. Он словно смотрел на всех одновременно и чувствовал всех одновременно, единым целым, и это было совсем не то единое целое, что двигалось к терему выпускников. Только одна тень отделилась от остальных и ушла в сторону: мимо охваченных огнем стен, мимо домов наставничьей слободы, по глубокому снегу – в лес.

А от коллежских теремов к ним бежали студенты, тысяча студентов: с лопатами и ведрами.

Пока не потушили занимавшийся пожар, Млад стоял на крыльце, хотя в этом не было необходимости. Он и сам не знал, боится ли чего, не слишком ли осторожничает, и не хотел признаваться самому себе, что не может выйти из того состояния, в котором оказался, – а это губительно для шамана. Шаман должен уметь войти и выйти из любого состояния сам, по своей воле. Этому он и учил Ширяя с Добробоем.

Запах гари еще стелился по земле, когда Млад сел на ступеньки крыльца и прислонился головой к перилам, ощутив, что связанные руки затекли и не чувствуют мороза. Люди потихоньку начали расходиться, татарчата так и не осмелились отпереть дверь. После битвы с огнем наступало умиротворение – голоса стали тише, спокойней.

– Младик? – услышал он голос Даны и тут же почувствовал ее прикосновение к волосам.

Глаза открывать не хотелось – даже на то, чтобы поднять веки, не осталось сил. Но это была Дана, и перед ней Млад не мог показаться слабым и беспомощным. Ему вдруг стало неловко из-за связанных за спиной рук. Он поднял голову и хотел встать, но Дана присела на корточки за его спиной и начала возиться с кожаным ремешком, стягивавшим его запястья.

– Руки отморозил, – проворчала она, нагибаясь еще ниже и хватая узел зубами, – и без шапки…

– Я… я сам…

– Что «ты сам»? – засмеялась она. – Руки себе развяжешь? Сиди! Чудушко…

Узел ослаб, и скоро Млад уже тер затекшие запястья негнувшимися пальцами.

– Ты идти-то можешь? – спросила Дана, накрывая теплыми руками его уши.

– Могу, – Млад схватился рукой за перила, но замерзшие, распухшие пальцы соскользнули, и от напряжения внутри все затряслось и разъехалось.

– Давай-ка я тебе помогу, герой… – Дана закинула его руку себе на плечо, – а то ты совсем замерзнешь.

Млад не чувствовал холода, – наверное, и вправду начал замерзать. И только поднявшись на дрожавшие ноги, вдруг подумал: а где же Ширяй? У него ведь тоже связаны руки! Млад оглянулся по сторонам, но шаманенка нигде не заметил.

– О твоем подвиге кощуны сложат песню, – Дана обхватила его за пояс, не давая осесть на землю.

– Ты опять шутишь? – Млад не хотел опираться на нее всей тяжестью, но подгибались колени, и земля уходила из-под ног.

– Почему я обязательно должна шутить? Ну ты хотя бы ноги переставляй!

– Да, я стараюсь, – Млад улыбнулся.

– И ты еще удивляешься тому, что студенты тебя боготворят? Если ты вкладываешь в лекции хотя бы сотую долю своей силы, они должны испытывать священный трепет! Я сама едва не кинулась тушить огонь вместе со всеми!

– Я не смог выйти из этого по своей воле… Мой дед вздул бы меня за это. Это напрасная трата сил.

– Ты поэтому не можешь идти? – спросила Дана, и Младу послышалась нежность в ее голосе.

– Так бывает всегда. Мне надо настойки глотнуть, и все пройдет. Если бы не гадание в Городище, я бы не так устал. Так часто нельзя, нужно время на восстановление.

– Сейчас дойдем до тебя, ты глотнешь своей настойки, и я уложу тебя спать, хорошо?

Дана умывала Младу лицо. Драка со студентами не прошла даром: кроме ссадин и синяков, в тепле у него пошла кровь носом. Прикосновения ее пальцев – нежные и осторожные – Млад находил необыкновенно приятными. Он перестал испытывать неловкость, настолько хорошо ему было в ее руках. И усталость сменилась расслабленностью и успокоением.

Дана разогрела мед, и это оказалось как нельзя кстати: Ширяй вернулся без шапки, промерзший до костей и весь в снегу.

– Ушел он от меня… – выдохнул шаманенок с порога.

– Кто? – не понял Млад.

– Кто-кто! Градята!

Млад сидел на лавке запрокинув голову, с подушкой под спиной, а Дана суетилась вокруг него с мокрым полотенцем в руках.

– Градята – это ваш верховод? – спросил Млад, скосив глаза на Ширяя.

– Да, – буркнул тот, снимая обледеневший полушубок.

– Откуда он взялся?

– Я не знаю… Он давно приходит. Я думал, он в Сычёвке живет, хотел узнать, у кого, – Ширяй повесил полушубок на гвоздь и скинул валенки, зябко поводя плечами, – а он через лес ушел, по тропинке…

Дана покачала головой, положила мокрое полотенце Младу на переносицу и подошла к двери: встряхнуть полушубок Ширяя. Млад вспомнил, что так делала его мама, когда он в детстве возвращался домой весь в снегу.

– В темноте я его быстро потерял, – продолжил Ширяй, – не увидел, где он сошел с тропинки… А может, он на Волхов вышел сразу. А может, и затаился где.

– Погоди, – сообразил Млад, опустив запрокинутую голову, – ты что, ходил за ним по лесу? Следил за ним?

– Ну да, – Ширяй сел за стол и придвинул руки к горячему чугунку с медом, как к печке.

– Младик, голову подними, – строго сказала Дана, – сейчас я снег приложу.

– Знаешь, мне показалось, что этот человек опасен… – Млад испугался, представив себе жесткое лицо незнакомца и семнадцатилетнего юнца, вздумавшего за ним следить. – Зачем тебе это понадобилось?