Утром от этих мыслей не осталось и следа. По темной спальне бродили тени – отблески факелов, горевших во дворе, – но Волот не без трепета думал о том, что его предшественники, новгородские князья, бывают в этой спальне гораздо чаще, чем он может предположить. Волот смотрел во двор и вспоминал, как он устал за этот год. О том, что никто его не любит, все только используют, рвут на части. Никто не даст ему совета просто так, за каждым советом встанет чей-то расчет. А он устал, устал! Устал путаться в мыслях, устал подозревать каждого, устал решать то, в чем ничего не понимает! Зачем нужна дума, если каждый в ней думает только о собственном благе? Зачем нужно вече, если им управляет Совет господ? Зачем нужен посадник, если вместо защиты новгородцев он печется лишь о том, как бы усидеть на месте? Зачем нужен тысяцкий, который в оплату своего полководческого дара обирает Русь? Наверное, тогда Волот впервые подумал о том, как правильно устроены соседние страны, где власть принадлежит самодержцам.

Когда к нему в спальню зашел дядька, юный князь вполне успокоился. Его любит Новгород. В нем нуждается Русь. Он станет постарше, и тогда никакие бояре не собьют его с пути! Он победит их, рано или поздно он их победит!

После обеда Млад задержался, разыскивая в Городище свою лошадь, – он никак не мог вспомнить, в каком дворе ее оставил, все они казались ему одинаковыми. Потом, проезжая мимо Новгорода, он все же заглянул на торг и в университет вернулся, когда совсем стемнело.

Ширяй с порога сообщил, что приходили декан и ректор, причем оба явно злились и велели Младу зайти в Большой терем сразу по возвращении. В Большой терем Млад не торопился – Миша в его отсутствие совсем расклеился: лежал на постели, сжавшись в комок, и дрожал.

– Ну? – спросил Млад, закрывая за собой дверь.

– Ты обманываешь меня… – безнадежно выдохнул тот.

– Я даже не подумаю оправдываться и что-то тебе доказывать. В чем я тебя обманываю на этот раз? – Млад присел на скамейку рядом с постелью.

– Они стащат меня в ад…

– Хорошо. Если тебе этого хочется, я с ними договорюсь – они так и сделают.

– Мне не хочется! Не хочется! – зарычал парень и рывком поднялся. – Ты нарочно издеваешься надо мной!

– Да. Нарочно. Я не собираюсь тебя успокаивать и лить масло тебе на сердце рассказами о том, что ада не существует: его выдумали для таких, как ты. Я устал. Если хочешь, я приведу к тебе темного шамана: он ныряет вниз, он знает, что там, внизу, он видел своими глазами.

– Он тоже мне соврет! Если он служит дьяволу, он нарочно мне соврет!

– Наверное, отец Константин говорил тебе правду, – усмехнулся Млад.

– Отец Константин – бескорыстен! Он хотел моего спасения!

– А я, можно подумать, собираюсь тебя выгодно продать.

– Откуда я знаю, что дьявол пообещал тебе за мою душу? – у Миши дрожал подбородок. Нехорошо дрожал: это могло закончиться судорогами.

– А что отцу Константину за твою душу пообещал бог, ты знаешь?

– Вы все, все мне врете! – выкрикнул парень и сорвался с постели. – Не ходи за мной! Я не заблужусь!

– Возьми огниво. Если заблудишься в лесу – разведи костер.

– Не надо мне твоего огнива! – прошипел он, запихивая руки в рукава шубы. – Ничего не надо! Ну и заблужусь! И замерзну!

– Надень шапку.

– Отстань от меня! Не хочу никаких шапок! Ничего не хочу! – Мишу трясло. Млад чувствовал, какие силы разрывают мальчика изнутри: он успокоится. Побегает по лесу, промерзнет и успокоится ненадолго. Так и должно быть, пока все идет так, как и должно идти. Огниво лежало в кармане шубы, а шапку Млад нахлобучил Мише на голову у самого порога. Тот сорвал ее, но не отбросил, а забрал с собой, тиская в руке.

– Пойти за ним? – тихо спросил Добробой, подойдя к Младу сзади.

Млад покачал головой.

– Ты б в Большой терем сходил, Млад Мстиславич, – назидательно сказал Ширяй, поднимая голову от книги, – пока он по лесу бродит, ты как раз успеешь.

Вот сопля!

– Схожу, – проворчал Млад и хотел добавить, что это не Ширяево дело, но подумал и промолчал.

– Млад Мстиславич, а правда, что ты сегодня в Городище грамоту про убийство князя Бориса не подписал? – спросил Добробой.

– Правда.

– А почему? Разве не татары князя убили? – поднял голову Ширяй. Млад всегда поражался его способности одновременно читать и слушать, о чем говорят вокруг.

– Я не знаю. Поэтому и не подписал, – Млад сжал губы. – А вы откуда знаете про татар?

– Так весь университет говорит. Некоторые даже в Городище ездили, чтоб все самим узнать. А я, например, так и знал, что это татары. Мне и гадания никакого не надо было.

– Ну-ну, – усмехнулся Млад, – и откуда же ты это знал?

– Да понятно же все! Кто еще нас так ненавидит?

– Не нас, а князя Бориса, – поправил Млад.

– А какая разница? Раз князя Бориса ненавидит, значит и нас тоже! – Ширяй посмотрел на Млада снисходительно.

– Нет, парень. Бояре тоже ненавидели князя Бориса, но к нам, наверное, ничего подобного они не испытывают. И мне кажется, догадки про татар ты повторяешь с чужого голоса.

– Ничего и не с чужого! А если у меня есть единомышленники, это еще не значит, что я говорю с чужого голоса.

– Единомышленники – это хорошо, – Млад натянул валенки. – Только предположение твоих единомышленников нарушает первейшее правовое утверждение, которое незыблемо для Новгорода: не пойман – не вор.

– А… а гадание? Разве гадание сорока волхвов – это не доказательство?

– Тридцати девяти, – Млад подмигнул Ширяю, надевая треух.

– Так ты что, за татар, что ли? – умное лицо Ширяя вытянулось от детской обиды.

– Я не за татар – я не против татар. Это разные вещи. И даже если бы я был против них, это ничего бы не изменило: Правда не зависит от того, за кого ты и против кого.

– Ой, Млад Мстиславич! – Добробой приоткрыл рот. – Как ты это здорово сказал!

– Ага, – кивнул Млад. – Пойду. Потом поговорим.

У ректора, в горенке на самом верху Большого терема, еловыми дровами трещала изразцовая печь, ректор с деканом естественного отделения сидели перед открытой дверцей на низких скамеечках и пили вино из серебряных кубков.

– Явился? – ректор кивнул на третью скамеечку возле печки. – Садись.

Млад стащил с головы треух и расстегнул полушубок, продолжая топтаться у двери.

– Ну что застыл? Часа полтора тебя ждем, – обернулся к нему декан. – Вино на столе, наливай.

Млад пожал плечами и повесил полушубок на крючок за дверью. Вина так вина… Он плеснул в кубок густой настойки и сел рядом со столпами университетской мысли.

– Я знал, что ты чудак, Млад Мстиславич, – начал декан, – и я прощал тебе любые чудачества за твой ум, и за твой опыт, и за любовь к тебе студентов…

Млад опустил голову.

– Ты хотя бы понимаешь, кому дорогу перешел? – вслед за деканом подхватил ректор. – Ты представляешь себе, что ты сегодня сделал?

– Я не понимаю. И не хочу понимать.

– Это, конечно, хорошо, – ректор посмотрел на него многозначительно, – можешь рассказать нам сказку о том, что власть имущие не смеют совать нос в дела волхвов. Да, волхву Белояру нечего опасаться. Но наставника университета, даже если он волхв, достанут, и еще как! Ты с княжьего помоста не ушел, когда здесь были люди Свиблова.

– А… Черноты Свиблова? – решил уточнить Млад. Он ожидал подвоха от Осмолова.

– Черноты, Черноты, – усмехнулся ректор. – Впрочем, люди Осмолова были здесь не намного позже.

– И что они хотели?

– Люди Свиблова выясняли подробности похищения христианского мальчика. Люди Осмолова подозревают в тебе казанского лазутчика. Мне стоило большого труда представить им доказательства твоей невиновности. Университет защищает своих питомцев, и тем более – наставников. Без моей грамоты никто тебя под стражу не возьмет. Но, Млад, чем ты думал, когда это делал?