Гуру лежал лицом вниз в лужице вонючей воды. Пиру, из носа у которого бежала кровь, склонился над ним. Завидев Родни, он ослабил шелковую петлю и рубанул ребром правой ладони. Резкий удар пришелся прямо под ухо Гуру, и его шея хрустнула. Пиру рванул за длинные волосы, выворачивая шею под неестественным углом. Потом коротко рассмеялся, и, опережая Родни, бросился в тростники.

Через мгновение они скрылись из виду. Пули летели следом и со свистом рикошетили от пересохщей земли. Из зарослей выпорхнули рисовые воробьи и, заливаясь щебетом, принялись кружиться над тростником. Недовольно загалдели тростниковые птички,[125] журавли тяжело замахали крыльями и поднялись в воздух. Через минуту стрельба затихла, и Родни с Пиру, раздвигая высокие стебли тростника и пробираясь через лужи, услышали гулкий топот бегущих по склону плотины солдат. Потом до них донесся завывающий вопль:

— Он мертв! Он мертв!

Он нетерпеливо пошевелился и в сотый раз прикинул даты. Понедельник, двадцать второе июня, и муссон уже совсем близко. Сегодня они достигнут Гондвары. Сегодня они должны достичь Гондвары, если он хочет успеть вовремя. На следующий день после того, как они покинули Найтал, один из буйволов пал, и их путешествие по джунглям было медленным, мучительным и опасным.

Каждый день вражеские кавалерийские патрули прочесывали дорогу перед наступающей армией; дважды он видел серебристо-серые мундиры всадников Шестидесятого полка, скакавших по долине вдоль горного гребня, по которому двигался Пиру. Вслед за патрулями должно было бы появиться и основное войско; но пока что они о нем ничего не слышали. Они так и не осмелились спуститься с Хребта. Но теперь, так близко к реке, это можно было сделать без риска — генерал наверняка выдвинул вперед собственные пикеты.

Двадцать второе июня, удушающая жара, облака медленно плывут по низкому, отливающему свинцом небу, и невидимое солнце пронизывает их темную горячую массу. Кэролайн спит, раскачиваясь в такт неровному движению повозки; миссис Хэтч тихим голосом рассказывает Робину сказку; Пиру бредет в пыли за одиноким буйволом. Родни окликнул его:

— Пиру, поворачивай! Надо рискнуть.

Пиру прищелкнул языком, буйвол тяжело качнулся, и повозка свернула направо. Они оставили позади запекшуюся до красноты горную почву, и через густую чащу стали спускаться вниз, в долину, где текла Нербудда. Там, где обрывался отрог хребта, дорога пряталась под нависающими развалинами стены — здесь некогда стояла крепость, охранявшая перевал. Спустившись ниже, они встретили две повозки, запряженные буйволами. Нагруженные огромными кипами сена, те медленно поднимались по склону. Пиру пробормотал приветствие и добавил несколько слов с гнусавым местным выговором. Родни услышал, как один из встречных ответил:

— Они уже близко, друг. Оттого мы и возвращаемся домой. Но до реки они еще не дошли. И будь осторожен: белые люди тоже лишились разума.

Слева от дороги, на заросшем побуревшими деревьями склоне, парил в раскаленном воздухе белый храм. Внутри бил колокол, воздух сотрясался от медленных гулких ударов, и во дворе суетились жрецы. Буйвол подался назад и принялся осторожно ступать по покрытой рыжей пылью дороге, немного скользя, так что пыль чавкала у него под копытами. Кэролайн вздрогнула и проснулась; миссис Хэтч оборвала сказку на середине. Все сидели, и, водя языком по пересохшим губам, смотрели друг на друга, пока Робин разговаривал сам с собой и вертелся у них под ногами. Родни сжимал винтовку, медленно проводя пальцами по стволу и предохранителю.

У подножия холма колеса заскрежетали, потом наткнулись на препятствие; перевалив через него, повозка мерно затряслась по разбитой щебенке Большого колесного пути, тянувшегося прямой и ровной линией вдоль брошеных людьми полей. Глядая в щелку в переднем полотнище, он различил справа от дороги рыжеватые развалины еще одной сторожевой крепости, а за ней — широкий разлив реки, упиравшейся в высокий берег, глинобитную стену и кучку домов. Скрип оси замедлился; тряска превратилась в отдельные толчки, и Пиру пробормотал:

— Гора лог — лалкурти![126]

Грубый голос закричал по-английски:

— Стой! Кому сказано, роко! Куда намылился? Куда джата, хрен черномазый? Счас мы декко, чего ты там прячешь. И джилди![127]

Рука рванула заднее полотнище, и два кирпично-красных лица заглянули внутрь. На их киверах горели бляхи с эмблемой в виде пылающей гранаты, над которой была выбита английская корона в окружении цифр. Королевские гренадеры. При виде загорелого до черноты лица и рваных брюк Родни один из них вскинул винтовку. Потом оба медленно опустили оружие, потому что люди в повозке плакали, а лицо Робина было искажено ужасом. Снаружи Пиру униженно бормотал и кланялся, засунув в набедренную повязку неприметный черный шелковый платок. Солдаты повернулись и окликнули остальных. По гравию дороги простучали сапоги, и с полдюжины плеч и лиц полностью заслонили выход. Они гудели что-то ругательное ласковым тоном, с их лбов и рук стекали струйки пота, и Родни никак не мог остановить слезы, прижав к себе Робина и вцепившись в руку Кэролайн.

Пиру наложил на дно повозки тяжелых камней, один из гренадеров пристроился сзади, и повозка загромыхала по воде. Переправившись через реку, они поднялись по крутому склону и въехали в Гондвару.

Улицы были покинуты горожанами и полны солдат. И пропитаны трупной вонью. В фарлонге[128] от реки узкий проулок сворачивал налево и переходил в ряды высоких домов. Если бы не раскачивающася над одним из них почерневшая и облезшая вывеска, было бы невозможно догадаться, что это — улица Раванов, прославленная на всю Индию богатством и мастерством своих ювелиров. Прямо под вывеской лежал иссиня-черный раздувшийся труп, неподвижно застывший под живым покрывалом из жужжащих мух. И на самой улице, и в боковых переулках были и другие трупы. Все — индийцы, мужчины и женщины, и белые черви копошились в ранах, которые принесли им смерть. Женщины лежали, бесстыдно раскинув ноги, и мухи возились в их разорванной плоти. В повозке сопровождавший их гренадер отрывисто бросил Пиру:

— Декко, скотина? И тебе устроим ке муафик,[129] вздумаешь обидеть этих леди и жантльмена!

У Родни защипало глаза от сожаления. О чем он думал на склоне холма над Чалисгоном? «Один шанс на тысячу лет», и этот шанс уже на девять десятых потерян.

Белые и черные солдаты достраивали брустверы на углах домов. По бляхам на киверах он понял, что Восемьдесят второй полк Бенгальской туземной пехоты занял левую сторону улицы, а гренадеры — правую. Первая линия обороны проходила по берегу реки, но приготовления показывали, где генерал собирался разместить свои резервы.

Завидев сипаев, Робин зарылся лицом в колени Кэролайн; у Родни пересохло во рту, и ладони стали скользкими от пота. Кэролайн, поглаживая Робина по голове, попыталась улыбнуться Родни, но он не мог отвести взгляда от сипаев. Он смотрел на них, как кролик смотрит на змею. Он замечал все оттенки их речи и каждое мимолетное выражение глаз. Они готовились к битве с неторопливой тщательностью и спокойными лицами профессиональных солдат. Они трудились уверенно, и офицерам не приходилось отдавать лишних приказаний — все шло, как надо, и они не нуждались в особых распоряжениях. Он видел это и раньше; он знал, что это значит.

Ночь на десятое мая — лицо Шамсингха! Родни ничего не понимал. Он мог поклясться, что у этих людей нет и мысли об измене, но был уверен, что все они — изменники. Что он скажет маленькому генералу с ледяными глазами? Как он заставит его поверить?

Пиру от усталости споткнулся на ровном месте. Гренадер сердито толкнул его и прорычал: