Налитыми кровью глазами полковник уставился на капитана Белла:
— Белл, прикажи трубачу сигналить «Все по местам»! Почему джемадар, чертова задница, до сих пор этого не сделал?
Сипаи то собирались вокруг туземных офицеров, то снова растворялись во все пребывающей толпе. То тут, то там на мгновение появлялся какой-то порядок, и тут же исчезал. Родни никогда не видел, чтобы сипаи вели себя так по-дурацки. Они крутили головами, как будто кого-то высматривая. В неровном свете мерцали их хмурые лица, и на этих лицах был страх. Перед ним были чужие люди, готтентоты, с которыми никак не удавалось найти общий язык. Терпение полковника Булстрода окончательно лопнуло. Он взревел, как слон, и стал хлестать плеткой по плечам солдат. Родни ворвался в кучку, стоявшую поблизости от него и рявкнул:
— Назад, за Хребет!
Тщетно. Первый раз в жизни он ударил сипая. Он ударил его кулаком в лицо, но тот словно не заметил, как никто не замечал плетки Булстрода.
Толпа наводила жуть. Да еще этот огонь… Он глянул на здание суда, которое успело полностью охватить гудящее пламя, и внезапно подумал: неужели поджог? Дым относило в сторону, и над военным городком уже нависала черная туча, снизу окаймленная алым.
За его спиной опять что-то прокричали по-английски. Он обернулся.
Джеффри Хаттон-Данн пробирался сквозь толпу на пони для поло. Джеффри шатался в седле, слипшиеся пряди волос падали ему на лоб, вся рубашка была в грязных темных пятнах, монокль свободно болтался на ленте. Джеффри что-то говорил, но Родни никак не мог уловить смысл его слов. Лес киверов заколыхался; над ним белая рубашка — спина тоже в пятнах — приближалась к алому мундиру Булстрода.
В двадцати ярдах от Родни часовой, стоявший на левом конце веранды, поднял винтовку. Толпа следила за ним испуганными, блуждающими глазами, следили все — кроме Хаттон-Данна и продолжавшего надрываться полковника.
Остальные караульные на высокой веранде тоже смотрели на часового. Он прицелился, мгновение помедлил и спустил курок. Плечи дернулись от отдачи. При свете пожара оранжевая вспышка выстрела была почти незаметна. Над дулом завился пороховой дымок. На рубашке Джеффри, в центре живота, расплылось еще одно пятно. Джеффри, не выпуская поводья, повалился длинным телом на спину пони, и его светлые волосы смешались с гривой. Часовой быстро и уверенно перезарядил винтовку. Родни тупо наблюдал. Патроны нового образца действительно весьма эффективны. Часовой снова прицелился, мгновение помедлил и спустил курок. Родни не мог сдвинуться с места. Никто не мог сдвинуться с места, даже люди, стоявшие на линии огня.
Джеффри головой вперед падал в толпу. Родни успел увидеть его лицо. Умирая, он все еще пытался что-то сказать, и не мог. Пони рвался и ржал, к нему тянулись сотни рук. Они стаскивали Джеффри… да нет же, хотели помешать ему рухнуть на землю. Родни яростно потряс головой. Сердце бешено стучало, перед глазами были только широко открытые рты, только разинутые красные глотки. Отдельные выкрики утонули в согласном вое.
Яркая вспышка привлекла его внимание — это занялась крыша тюрьмы. При свете пылавшей напротив канцелярии он увидел, что в окнах торчат лица, и сквозь решетку тянутся руки. Заключенных так и не вывели. Он обернулся.
Полковник Булстрод так осадил своего коня, что тот присел на задние ноги. Он выхватил у кого-то кавалерийскую саблю, пригнулся и поскакал на часового. Родни поймал себя на том, что одобрительно кивает. В уставе было предусмотрено все, каждый знал, что должен делать. И полковник знал, и теперь он делал это.
«Когда вооруженный сипай начинает буйствовать, его действия следует немедленно пресечь, застрелив или зарубив его, дабы его безумие на заразило остальных».
Джемадар и караульные тоже знали устав. Но, видимо, в присутствии безумца другие индусы теряют всякое соображение. Безумие заразительно и кто знает, не таится ли оно за этими лишенными выражения лицами.
Булстрод заставил своего уэлера взбираться по ступеням. Лысая голова его сияла, на шее напряглись жилы. Сумасшедший держал винтовку над головой обеими руками, и даже не пытался защититься. Он кричал:
— Помни Мангала Панди! Помни! Помни!
Булстрод откинулся назад, вытянув руку с саблей. На спине алого мундира полопались швы. На верхней ступени уэлер споткнулся, и все двадцать стоунов веса перешли в силу удара. Булстрод вслед за саблей рухнул на каменные плиты. Здание затряслось. Удар пришелся по шее часового, прямо над высоким воротником. Крик захлебнулся и перешел в визгливый свист. Голова отскочила, несколько раз подпрыгнула по полу и упала в толпу с высоты в двадцать футов. Из шеи ударил фонтан крови. Звякнула винтовка, подогнулись колени, туловище скорчилось и покатилось по длинной лестнице.
Кто такой Мангал Панди? Недавно Родни слышал это имя. Речь шла о Барракпуре: сипай Тридцать четвертого полка сошел с ума и убил офицера. Это было как-то связано со смазкой для патронов. Бедняга часовой так долго думал об этом, что сошел с ума. Их караульные вели себя не лучше, чем караульные в Тридцать четвертом полку. А в тюрьме сидели два сипая за отказ пользоваться новыми патронами… Он тревожно огляделся. Собрать бы хоть несколько человек из Тринадцатого полка, тогда он будет готов ко всему.
Булстрод ухватился за колонну, с трудом поднялся на ноги и свирепо уставился на джемадара. Ропот толпы усилился, люди раскачивались, как колосья на ветру. Стояла испепеляющая жара; здесь, рядом с пожаром, было не меньше 130 градусов.[101] Огонь внезапно словно пробудился. Пламя взвыло, его языки взвились на крышу тюрьмы и устремились к небу. Хором завопили заключенные. Родни вспомнил тянущиеся руки, собрался, решительно протолкался через толпу и бросился к тюрьме.
Его обдало волной жара, обожгло лицо, опалило усы и брови. Он втянул в себя раскаленный, пахнущий горелым волосом воздух и прищурился — дым ел глаза. Он бежал, зная, что за ним, зажмурившись, бегут еще двое, положив руки ему на плечи. За ним в огонь отправились сипаи в темно-зеленых мундирах Тринадцатого полка. Он скосил глаза: неразлучные Рамдасс и Харисингх.
Он шарил по стене в поисках ключей. Со стропил срывались искры, в лицо бил огонь, от дыма нечем было дышать. На дальнем конце он нашел и сдернул с гвоздя раскаленную связку. Руку словно полоснуло ножом. Он стал совать ключ за ключом в замок той камеры, которая была ближе других к зданию суда, пока Рамдасс и Харисингх сбивали ржавые засовы. Наконец ключ подошел, и они, заходясь в кашле, налегли на дверь. Она распахнулась, и наружу вывалились пять полуголых людей. Родни на горящих ногах перебежал к следующей камере. На этот раз ключ подошел быстрее. Еще четверо. Следующая…
Крыша суда обрушилась. Их окружило море ревущего огня и на секунду поглотило, но они уже добрались до последней камеры. Ни один ключ не подходил. Они, как безумные, заколотили в дверь кулаками. Изнутри к решетке прижимались воющие лица. Рамдасс приложил винтовку к замочной скважине и выстрелил. Из камеры вырвалась дюжина оборванных чучел: бандиты и убийцы, все в ручных и ножных кандалах.
На Хребте, вдыхая вдруг ставший прохладным воздух, Родни набрел на туземного кавалерийского офицера и узнал Пир Бакша. Он велел ему собрать преступников и взять их под охрану. Пир Бакш отдал честь и не двинулся с места. Голова у Родни кружилась. Он опять сердито прохрипел приказ. Его никто не слушал. Джемадар Пир Бакш и его люди не сводили глаз с караульного помещения восемьдесят восьмого полка.
Тюрьма и суд словно взорвались. Во все стороны, как пушечные ядра, полетели балки. Искри и горящие щепки вихрем устремились через Хребет. На крыши караульного помещения и соседних с ним складов пролился огненный дождь. Только через полминуты Родни смог различить в адском шуме сухой треск винтовочных выстрелов.
Стреляли все сипаи Восемьдесят восьмого полка, и те, что в толпе, и те, что на веранде. Их алые мундиры сразу бросались в глаза среди темно-зеленых мундиров стрелков и серебристо-серых — кавалеристов. Родни видел, как какой-то наик выстрелил полковнику Булстроду в спину. Под градом пуль упал на колени и умер корнет Джимми Уоф. Десятки алых рук тащили с веранды Макса Белла. Последний рывок, вспышка штыков… Остальные стреляли в воздух. И все кричали что-то дикое, ни с чем не сообразное:
