– Ты руку-то покажи, – начал пивовар, родственник погибшего Микулы, сидевший напротив Нечая, – покажи! Матерого в лапу ранили, покажи руку-то.

Нечай с презрением приподнял верхнюю губу, но вызвал только озлобление.

– Скалится! Смотрите, скалится! – пивовар указал на него пальцем и отодвинулся, хотя через стол Нечай вряд ли смог бы его достать.

– Что, страшно? – Нечай усмехнулся, изобразил зверя, как это делала Груша, и рыкнул на пивовара, пригнувшись вперед. Тот выскочил из-за стола, перепрыгнув через скамейку.

Мишата дернул его за рукав.

– Ты што? – зашипел он Нечаю в ухо, – а ну прекрати.

Нечай только рассмеялся – от вина он всегда был доволен собой и чувствовал уверенность в себе.

Мужики, сидящие рядом с пивоваром, переглянулись и поднялись.

– А ну-ка руку покажи, – угрожающе сказал Некрас, тот самый, что когда-то поставил деньги на возвращение Нечая из леса.

– Может, подойдешь и сам посмотришь? – Нечай опять с презрением поднял верхнюю губу.

– Ты меня не подзуживай! Я не такой дурак! Всем известно, то оборотни нечеловеческую силу имеют.

– Заодно и проверишь, человеческая у меня сила или нет! – Нечай встал, опираясь руками на стол.

Мишата толкнул его плечом:

– Покажи им руку, Нечай. Пусть успокоятся.

– Да ну? А им какую: правую или левую? – Нечай растянул губы в улыбке.

– Обе покажи, – кивнул кузнец спокойно и вполне доброжелательно, – не отстанут ведь.

– Обе – так обе! – Нечай скинул полушубок и поднял до локтя правый рукав.

Но не успел он начать закатывать левый, как пивовар, все еще опасающийся вернуться за стол, заорал во все горло и начал тыкать пальцем в сторону Нечая.

– Вот! Вот! Глядите! Что я говорил!

Нечай посмотрел на него исподлобья:

– Чего ты там увидел-то?

– Шрам! – торжествующе выговорил пивовар, и его идею подхватил Некрас.

– Точно, шрам! Ну? И что ты на это скажешь?

– Обалдели? – Нечаю даже смеяться не хотелось, – этому шраму пять лет без малого!

– Заливай! – усмехнулся Некрас, – все знают, что у оборотней раны на глазах затягиваются!

– Ага! – Нечай плюнул и надел полушубок, запахиваясь поплотней, – идите вы к чертям собачьим!

– А вот мы завтра проверим, – предложил пивовар, – у оборотня шрам до завтра пропадет!

Радей кашлянул и поднял голову:

– Кто их знает, этих оборотней… – проворчал он, – может, шрамы у них на всю жизнь остаются.

– Это ты здорово придумал! – кивнул Нечай, завязывая пояс, – пропадет шрам – оборотень, не пропадет – тоже оборотень!

– А мне ничего доказывать не надо, – Радей сузил глаза и потянулся за остро отточенным колом, – я и так про тебя все знаю.

– Эй! Глаза-то налил! – рявкнул на него кузнец.

Но Радей не обратил на него внимания и начал, угрожающе сопя, вылезать из-за стола. Сыновья тоже похватали колья, но он остановил их, махнув рукой:

– Я сам.

Мишата положил руку Нечаю на плечо и сказал:

– Не связывайся. Пьяный он, не насмерть же с ним биться.

– Не связывайся, – подтвердил кузнец.

Нечай вообще-то не сильно обижался на Радея, ни после драки, ни из-за нелепого обвинения, но тут обозлился всерьез. Или это вино так на него подействовало?

– Нет уж! – он перебрался через скамейку, – вшестером все горазды со мной биться, пусть-ка один на один попробует!

Радей скинул армяк на руки старшему сыну, и Нечай последовал его примеру, отдавая полушубок брату.

– Нечай, не надо – попытался отговорить его Мишата.

– Отстань, – проворчал Нечай.

Кузнец протянул Нечаю такой же кол, как у Радея, но тот покачал головой:

– Ну его. Еще и вправду убью…

Радей не стал дожидаться, пока Нечай договориться с кузнецом, а кинулся на него с криком, оскалившись, используя кол как копье. Нечай едва успел отпрыгнуть в сторону.

– Ну ты даешь, батя… – пробормотал он и подождал, пока Радей развернется. Тот не заставил ждать долго, и кинулся во второй раз, с другой стороны. Нечай ушел в сторону, поймал кол руками, и развернул к себе, вместе с Радеем, так что глаза колесника оказалось напротив его глаз.

– Не страшно с оборотнем биться, а, батя? – рассмеялся Нечай Радею в лицо.

Радей взревел и рванул кол к себе, Нечай не стал ему мешать, только слегка подтолкнул кол в его сторону, снизу вверх. Кол ударил Радея под подбородок, челюсть глухо клацнула – колесник прикусил язык и застонал.

– Ну? Нравится? – со злостью прошипел Нечай, – а вот так?

Он ударил Радея колом по носу. Не сильно, только чтоб кровь потекла. А потом выдернул кол из рук колесника и одним ударом сломал его об колено, пока тот не успел опомниться. От кулака, намеченного в лицо, он прикрылся обломками, отбросил их в сторону, и со всей силы вломил Радею кулаком в подбородок. Колесник рухнул навзничь, откинув голову и закатив глаза.

– Убил… – прошептал в испуге пивовар.

Радей пошевелился, приподнял руку и уронил ее на землю. Его сыновья, переглянувшись, хотели кинуться на Нечая, но им дорогу преградили Мишата и кузнец.

– Эй! Двое дерутся – третий не мешай! – раздался голос Тучи Ярославича, – все честно было!

Радеевы сыновья сникли и опустили колья. Боярин подошел поближе и хлопнул Нечая ладонью по спине.

– Молодец! Кто следующий? – боярин оглядел рядковских мужиков, – никто? А кузнеца моего, Кондрашку, побьешь?

Нечай сжал губы и покачал головой.

– Вон боец лежит, – он кивнул на Радея, – а я так… охладил его просто…

– Жаль! Вот бы мы потешились!

Драться на потеху Тучи Ярославича Нечай не собирался, забрал у брата полушубок, оделся и пошел домой. Стоило заняться отчетом старосты, но Нечай, написав одну страницу, до самого вечера придумывал картинки к новым буквам и складывал слова из тех букв, которые успели узнать его ученики. Заодно к изученным буквам он пририсовал счеты со сдвинутыми костяшками, чтоб было понятно, какую цифру эта буква означает.[10] Занятие это увлекало его настолько, что он не спешил залезать на печь.

Вот и теперь, проснувшись, Нечай собрался, наконец, сварить чернил. И учеников у него прибыло: сразу после возвращения с охоты явился Федька-пес, тринадцатилетний товарищ Стеньки – длинный, худой и очень самостоятельный. Отец его, такой же тощий, да к тому же низкорослый, всю жизнь сидел под каблуком у жены, женщины дородной, высокой и властной. Федька с таким порядком мириться не желал, и, хоть матери побаивался, но уже претендовал на роль старшего мужчины в доме. Впрочем, к его отцу в Рядке относились с уважением – он шил сапоги, да такие, что проезжие покупали их по нескольку пар и везли на продажу в город.

Прозвище свое Федька получил за злобность характера, явно унаследованного от матери, потому что отец его за всю жизнь и мухи не обидел. Парень же бросался с кулаками на каждого, кто осмеливался ему не угодить, не раз бывал бит за это товарищами, но более покладистым от этого не становился.

Нечаю Федька сказал, что хочет изучать грамоту вместе со всеми, а если за это надо платить, то он велит отцу и тот заплатит сколько надо. Он, оказалось, давно собирается в город, хочет выбиться в люди, а без грамоты это никак невозможно. Три дня он завидовал бондаревым ребятам, но, узнав про Ивашку Косого и сыновей кузнеца, решил договориться с Нечаем сам. Нечай посмотрел на Мишату, тот дал добро и потребовал с Федьки рубль в год. Вечером приходил Федькин отец и предложил вместо денег привезти бумаги: жена его была настроена против грамоты, города и «всех этих выдумок», называла Нечая проходимцем, а бумагу по полушке за два листа давал за сапоги какой-то его знакомый купец. Мишата, покачав головой, согласился, а Нечай так очень обрадовался – идея с берестой ему вовсе не нравилась.

Но утром, как только позавтракали, в дом постучался староста. Он пришел не один – вместе с Афонькой, Некрасом и вчерашним пивоваром, родственником Микулы.

– Говорил я тебе, сиди дома… – проворчал староста Нечаю, не успев поздороваться.