– Нет, красный диплом, – спокойно отвечал я.

Вот тут впервые и проявился интерес директора к моей персоне. Он снял очки, протёр их полотенцем, лежащим рядом на тумбочке, и только потом, вновь вооружив зрение оптикой, пристально посмотрел на меня.

– И на кой ляд ты мне здесь сдался? – спросил директор.

– По распределению обкома партии и управления направлен на усиление профессионально-технического образования, – отрапортовал я.

– Ты же из этих… блатников? – с явным раздражением спрашивал директор.

– Я убеждённый комсомолец. Оставляли в институте штаны протирать –я решил, что это не для меня, – сказал я.

– А тут, стало быть, штаны протирать не будешь… А может, у тебя какие иные планы? Пришел посмотреть?.. – с прищуром спрашивал фронтовик, как будто увидел во мне вражеского шпиона.

– Нет, – с усмешкой отвечал я.

– Ну, познакомились – и будет, ступай! Раньше конца июня не жду, – сказал Семён Михайлович и бросил мимолетный взгляд в сторону. – У меня ещё много дел.

Понял я, какие именно дела он имеет в виду. Чуть в стороне, за откидным календарём, стояла маленькая шахматная доска с расставленными фигурами. Я сильно отвлекал директора от разбора шахматной партии. Но это наблюдение – мне в копилку. Так-то в прошлой жизни я неплохо играл в шахматы. Да и профессия у меня была такая, что нужно постоянно поддерживать в работоспособном состоянии свою голову. А лучше книг и шахмат ничто не развивает мышление.

Из кабинета я вышел, а уходить из ПТУ так быстро не хотел. Потому прошёлся по этажам, заглянул даже в две аудитории, послушал ругань возле одной двери, так и не поняв, кто больше матерился: учащиеся или всё-таки их преподаватель. А ещё я чуть ли не покурил. Мой реципиент-то увлекался этим пагубным делом. А я вот на склоне прошлой жизни бросил из-за сердца курить, так психологически сейчас и не тянет. Зачем начинать? Хотя общество такое, что пристраститься к никотину может любой, даже не курящий. Куда ни зайдёшь, отовсюду пахнет дымом.

После я ещё вышел во двор. Между двумя зданиями, которые открываются прохожему человеку, во дворе, находились сразу две мастерских, где осваивались профессии на практике. И снова грязь, окурки, блуждающие по двору неприкаянные учащиеся, курящие и харкающие на изрядно потрескавшийся асфальт.

Первоначальной цели на сегодня я достиг. Познакомился с руководством, смог, пусть и поверхностно, понять ту степень расхлябанности и неорганизованности, которая здесь царит.

И вот что я могу сказать. Я рад подобному положению дел. Чем больше было бесхозяйственности до моего прихода, тем лучше будет виден результат моей деятельности.

* * *

– Кто тебе сказал, ну кто тебе сказал, что тебя я не люблю? – надрывался вокально-инструментальный оркестр ресторана.

– Святое дело – отпраздновать окончание института и пригласить в ресторан своих преподавателей! – сказал мой отец, когда я размышлял над тем, стоит ли мне идти на это мероприятие.

А почему бы и нет? Ведь, по сути, самый сложный период своего становления в новом времени я уже прошёл. Во время пьянки-гулянки вряд ли кто-то будет всерьёз интересоваться моими знаниями о прошлом.

А вот то, что связи с одногруппниками надо всё-таки поддерживать, очевидно. Многие студенты в инженерно-экономическом институте являются представителями Ленинградской элиты. И с этим мириться нужно, искать свои резоны в знакомствах. Если бы я стал самым жёстким антагонистом всех советских элит, то наиболее вероятным окончанием моей бурной деятельности было бы лечение в психиатрической больнице.

Да и невозможно что-либо изменять, не прочувствовав всю пагубность негативных явлений. Блат сейчас дороже денег. Деньги-то у людей чаще всего есть, купить бы то, что хочется или что нужно. Советскому Союзу нужны товары!

– Отчего такой солнечный мальчик не танцует? – мои размышления прервала Лида, подсевшая на стул рядом. – Что пьёшь? Хочешь Наполеона?

– Я не Жозефина де Богарне, чтобы Наполеона хотеть, – отшутился, будто отбрыкнулся я от девушки.

Но шутка, на удивление, зашла.

Из прошлой жизни я знаю, что, если женщина смеётся даже с глупых шуток мужчины, значит, он ей приглянулся. Вероятнее всего, у Лиды сработал рефлекс хищницы, собственницы. Когда я перестал за ней бегать, теряться в присутствии девушки, когда появилась Таня, то оказался вдруг нужен. Но такой геморрой не нужен мне.

– Как поживает Матвей? – задал я провокационный вопрос.

– Своей жизнью. А у вас с Танькой уже любовь? – хмельным голоском спрашивала Лида. – У вас было?

Джентльмены на такие вопросы не отвечают. Ещё не хватало, чтобы я вот так пошло хвастался собственными успехами и порочил имя Танюхи..

– Один раз в год сады цветут, – на разрыв голосовых связок пел уже изрядно пьяный солист ансамбля.

– Потанцуем? – Люда прищурилась.

– Пошли! – я коротко пожал плечами, желание красивой дамы – это закон.

Выйдя в центр танцпола, или как это сейчас называется, я было подал Лиде свою левую руку, но девушка схватила меня обеими руками за шею и прижалась всем своим захмелевшим и чуть потным телом. Такую стойку в танце в моей молодости называли "комсомольской". Она отличалась от "пионерской", при которой мальчик и девочка танцевали на расстоянии вытянутых рук. Комсомольцам, мол, можно прижиматься и плотнее. По логике вещей… Членам партии доступны оргии? Чтобы только не сказануть такую плоскую шутку в голос.

После того случая с Таней мы с ней виделись дважды, погуляли, словно шпионы, прячась от людей, чтобы целоваться до онемения челюстей. И я понимал, что не любовь это, но нахлынула такая ностальгия по юности, что я как-то сам увлекался и был с Татьяной искренним. А теперь здесь ко мне прижимается ещё более интересный женский организм со смазливой головкой.

– И что, я тебе уже вообще не нравлюсь? – прошептала мне на ухо Лида, практически касаясь своими губами мочки уха.

– Отнюдь, – ответил я.

Девица ждала продолжения, возможно, моей исповеди, жарких признаний и клятв. Но "отнюдь" – было единственное, чего она дождалась во время танца. Знала бы девочка, какие у меня возникали мысли! Но, воздержание от глупости – важная характеристика зрелого ума. А я, смею надеяться, всё же больше человек, проживший жизнь, чем юноша, только вступавший на тропу действительного взросления.

– Козёл! – Лида одарила меня нелицеприятным эпитетом, как только закончился танец.

– Вот шалашовка! – усмехнулся я ей вослед.

Ансамбль сыграл "Шизгара", в душном помещении еще больше стало попахивать потными телами, а я решил пообщаться с комсомолкой Машей. Нет, не ради того, чтобы закрутить интрижку с пухленькой девчонкой, которая, казалось, высыпала на себя целый мешок разноцветной штукатурки, так ярко была накрашена. Я хотел узнать у Маши подноготную городской организации комсомола, кто там за кого. Не упустившая возможности выпить шампанского, Маша наверняка рассказала бы мне много интересного.

Понятно, что пробиваться без того, чтобы стать своим в этой организации, не выйдет. Более того, мне нужна хорошая характеристика от комсомола, чтобы исключить возможные проблемы при вступлении в партию. И лучше Маши всю эту комсомольскую кухню никто не знает.

Что до выпивших, то трезвым мог считаться только я, хотя и выпил немного бренди с некоторыми преподавателями, как и с нужными мне студентами.

Удивительно, но на столах не было алкоголя, кроме пары десятков бутылок шампанского человек на сто, не меньше. И, по большей части, это шампанское так и не было открыто. Зато напиток "Буратино" чудесным образом стал карамельного цвета, а иногда так и вовсе прозрачным. А в туалете будто бы был ликёро-водочный завод, куда приходили уже бывшие студенты, гле наливали в тару предпочитаемые напитки. По шестьдесят рублей с носа – в такую астрономическую сумму нам обошёлся банкет.

–Толян, пойдем покурим! – подошёл ко мне Витёк.