— Воображалы! И я бы мог в Суворовское поступить. У меня тоже отец погиб, — сетует Вовка и достаёт из кармана папиросы. — А я на заводе вкалываю. Смотрите, как пальцы толстеют.

— Я бы к ним не пошёл, — резко обрывает его Руслан. — Дисциплина у них — будь здоров! Подъём, отбой. И так всю жизнь. Я не люблю военных. А ты, Гришка?

— При чем тут любишь, не любишь? Призовут — пойдёшь, как все. Раз надо, шинель наденешь. Мне другое противно.

— Что?

— Игра в Евгения Онегина. Тю-тю-тю… Дамы. Кавалеры. Послать бы этих цыпочек в колхоз картошку выбирать, посмотрел бы я на них.

Мы замолкаем. К нам подходит уже знакомый коренастый суворовец. В отблеске лампочки особенно чётко виден лиловый шрам на его выпуклом лбу.

— Дай прикурить! — просит он Вовку.

Тот вынимает изо рта папиросу, опускает её к полу, «вежливо» поучает:

— Ай-ай! Как-с не хорошо-с! Дисциплину-с нарушаете-с!

— Дай! — тихо, с присвистом повторяет суворовец. В его голосе чувствуется такое, что Вовка сразу протягивает спички.

— Отчего это у тебя шрам? — спрашиваю я у суворовца, чтоб скрыть нашу общую растерянность.

— От приклада. Чего здесь сидите?

Суворовец спокойно разглядывает нас.

— Так. Не умеем… А за что прикладом?

— Немцы! Бальные танцы скоро кончатся. У нас тоже большинство не любит бальные. Давайте, что ли, познакомимся? Мишка!

— Руслан!

— Вовка!

— Гришка! А родители живы?

— Из всей деревни я один убежал. Кончай курить!

Он бросает окурок на пол, тушит его каблуком, расправляет на животе складки гимнастерки и уходит в зал.

Начинается танец венгерка.

Мы идём следом. Мимо проходит директор женской школы, Елизавета Константиновна, которую за глаза ученицы зовут Лизаветой. Рядом с ней майор, дежурный воспитатель суворовцев. Лицо у него усталое.

— В восемнадцатом веке, — доносится голос Лизаветы, — эта мода пришла в Россию из Франции…

— Да, да! — соглашается майор, поглядывая на часы. — Вполне возможно.

В зале по кругу бегут пары.

Из всех бальных танцев венгерка, пожалуй, самый красивый и стремительный, не то что полусонный падепатинер.

Я с завистью смотрю на Мишку. Он танцует с Вовкиной знакомой. Шрам на лбу из сизого стал красным, глаза блестят.

— Эх! — вздыхает Вовка. — Я только одну линду выучил. И то учил, учил.

— А Мишка ничего! — вдруг заявляет Руслан. — Я-то думал, он маменькин сыночек.

Мишка летит по залу, как на крыльях. Я с завистью слежу за ним. Его партнерша замечает это и вдруг начинает как-то странно ставить правую ногу. То немножко вынесет вперед, то не дотянет. «Хромая? — думаю я. — Вроде нет».

Она точно понимает, о чём я думаю, совсем тушуется и сбивается с такта.

Оркестр замолкает. Мишка подводит девушку к нам и говорит растерявшемуся Вовке:

— Познакомьтесь! Лида Ковалева. Танцует, как пушинка.

— Владимир!

— Руслан!

— Григорий! В общем Гришка, только не Отрепьев, — по-школьному острю я и опускаю глаза.

На правой ноге у Лиды, на чулке, выбившемся во время танца из туфли, белеет штопка. «Во-о-от почему она пряталась у стены, как Вовка, — догадываюсь я. — Тоже мне дама великосветская! Нашла чего стыдиться! Штопаного чулка».

— Мы думали, вы ногу растёрли, — язвлю я.

Девушка вспыхивает, как мак.

— Фокстрот! — выручает её распорядитель.

Я тороплюсь к знакомым девчонкам, которым не надо врать, что учишься в девятом классе.

В зале становится тесно. Фокстрот умеют танцевать многие. Я вижу, как Вовка в стороне топчется на месте с Ковалевой, переваливаясь с ноги на ногу в модной на Чижовке линде.

— Прекратите! — вдруг раздаётся визгливый крик.

Музыка смолкает.

К Вовке от двери пробирается Лизавета.

— Безобразие! В нашей школе так не танцуют! Как твоя фамилия? Ты из какой школы? — спрашивает разъярённая Лизавета Вовку.

— Не из какой.

— Что? — говорит Лизавета и обводит собравшихся вокруг девчонок и мальчишек недоуменным взглядом.

— Я на заводе работаю. Учусь на токаря.

— Как же ты к нам попал?

— Пришёл. В гости. Я больше ничего другого танцевать ещё не научился.

— И костюм у тебя какой-то грязный! Неопрятный!

— На штанах не грязь. Машинное масло. От станка масло, — заступается Руслан за смутившегося Вовку.

— Откуда у тебя пригласительный билет? — продолжает допрос Лизавета, не обращая внимания на Руслана. — Мы рассылаем их по мужским школам, в Суворовское училище. У нас на вечере могут быть только те, кто учится. Отличники. А ты? Где ты взял билет?

— Я дал! — громко говорит Руслан.

— И я! — кричу я с другой стороны. — Что, разве нельзя?

— Товарищ дежурный! — всплескивает руками Лизавета. — Это какая-то группа.

Майор молчит, отворачивает рукав кителя и начинает заводить часы.

— Мы сами уйдем, ваше благородие! — резко говорит Руслан.

В дверях Вовка останавливается и вдруг запевает:

Не жди, Лизавета,

От друга привета…

Я и Руслан подхватываем припев известной всем песни, изменив умышленно слова:

Окончу с победой,

К тебе не приеду

На горячем боевом коне.

Мы мчимся вниз к раздевалке, хватаем шинели, с криком выбегаем на улицу.

— Знай наших, — смеётся Вовка, — отличников. Если я учусь на токаря, я не могу, что ли, на вечер прийти? Откуда такие тёти берутся? Из музея, наверное? От неё нафталином пахнет.

Нам с Русланом смеяться не хочется. Нам больно за что-то, не за Вовку, а за что-то большое и хорошее, что мы научились уважать с детства.

— За завод обидно! — находит нужные слова Руслан. — У меня на нём мать работает.

Я не успеваю ответить. Сзади раздается вкрадчивый, но полный издёвки смешок:

— И вас попёрли, ученички?!

Около забора, засунув руки в карманы, стоит Шишимора. С тех пор как мы «познакомились» около водопроводной колонки, прошло много дней. Я не раз сталкивался с Шишиморой в кино, в магазинах. Он всегда первый здоровался, подмаргивал, точно напрашивался в друзья.

Шишимора видел, как мы вылетели из школы. И от этого становится особенно обидно.

— Здесь нас надолго запомнят! — грозит светлым окнам Вовка.

— Разве так память о себе оставляют? — спокойно возражает Шишимора. Он медленно наклоняется, поднимает с земли камень и бросает в большое окно, в котором мелькают тени танцующих. Звенят стекла. Слышно, как визжат девчонки.

— Зачем ты?! — вырывается у Руслана.

— Сами же просили, — разводит руками Шишимора. — Чего глядите? Рвать когти надо! Иначе статья за хулиганство.

И он бросается бежать, пригнув голову, как тогда осенью, от нашей школы…

ДОЛГ

Под ногами хрустит снег. День солнечный. Необыкновенный. Скоро весна.

Сегодня в школе воскресник. Место сбора — райсовет. Мостовая кишит ребятами. Первоклассники играют в снежки. Один снежок попадает в Макара Моисеевича. Он хмурит брови, счищает с рукава снег.

Первоклассник нагнул голову, готов расплакаться.

— Я нечаянно! — тянет он. — Простите!

Макар что-то ворчит под нос, потом нагибается, сжимает пригоршню снега и швыряет в первоклассника.

— В расчёте!

Малыш оторопевает. Вечно строгий, грозный Макар, оказывается, тоже умеет швыряться снежками. Лицо мальчишки расплывается в довольной улыбке. Часть снега попадает ему за шиворот, он ёжится, потом визжит и пускается бежать вдогонку за товарищами.

— Зорин! — подзывает меня Макар. — Давай, комсомолия, пример показывай!

— А что будем делать?

— Школу восстанавливать. Надо расчистить развалины от кирпичей, землю и мусор вынести во двор.