– Эти люди со мной, – успокоил я его. – Откройте.

Зотов, сверкая глазами, ворвался в комнату. Битое стекло хрустнуло под его каблуками, но Зотов этого не заметил. За ним вошли Прудников и Миша Кожемяко.

– Чертовы лабиринты! – прорычал Зотов. – Мы битый час блуждали по коридорам! Никто не может толком ничего объяснить. А, господин тайновидец, вы уже здесь? Как вы умудрились найти эту чертову дверь?

– Меня проводил билетер, – с улыбкой объяснил я.

– Вы успели что-нибудь выяснить?

– Немного. Артист Спиридон Ковшин должен был играть главную роль в новой постановке господина Кастеллано. Но исчез перед самой премьерой прямо из театра. Пришлось срочно вводить дублера.

– Сбежал! – презрительно фыркнул господин Кастеллано. – Испугался выходить на сцену. Щенок! Я сегодня же уволю его.

– Где он живет? – строго просил Зотов.

– Откуда я знаю? – изумился Кастеллано. – У меня хватает забот с театром. Где-то живет, я полагаю.

Он стремительным жестом взъерошил свои волосы.

– Найдите того, кто знает, – жестко произнес Зотов. – Немедленно. У меня очень мало времени. И покажите нам его гримерку.

– Мария! – крикнул Кастеллано.

Дверь спальни распахнулась. На пороге появилась Мария – на этот раз без одеяла. Сквозь тонкую ткань блузки просвечивала высокая грудь, а юбка оказалась такой короткой, что короче было просто некуда.

Полицейский следователь Прудников закашлялся и покраснел от смущения. Затем выхватил из кармана платок и стал торопливо протирать стекла очков.

Кастеллано деловито распорядился:

– Мария, найди эту, как ее…

Он защелкал пальцами, вспоминая.

– В общем, старуху-служанку из третьего акта. Я видел, как на репетициях они перемигивались с Ковшиным. Пусть явится в его гримерку, мы будем там.

– Еще нужен дублер, – напомнил я. – Тот, который заменил Ковшина. Кажется, его фамилия Удашев?

– Да, – подтвердил Кастеллано. – Алексей Георгиевич Удашев. Но его сейчас нет в театре. Алексей Георгиевич всегда приезжает за час до начала спектакля.

– Мы поговорим с ним позже, – недовольно нахмурился Зотов.

Мария вышла, бросив на Прудникова такой взгляд, что бедный следователь снова закашлялся.

Кастеллано церемонно кивнул нам:

– Прошу за мной, господа!

*****

Кастеллано стремительно шагал по коридорам театра.

Догнав его, я спросил:

– Фамилия Удашева попадалась мне в газетах. Давно он работает в театре?

– Тридцать лет. В прошлом году мы отмечали его юбилей. Сам император прислал поздравление.

– Вот как? – удивился я. – Тогда почему он всего лишь дублер? Почему вы отдали главную роль не ему, а Ковшину?

– Мы ставим “Ромео и Джульетту” великого Шекспира! – гордо заявил Кастеллано. – Новое прочтение классики. Вы знаете, сколько лет Ромео?

– Шестнадцать, кажется, – припомнил я.

– Вот именно! Алексей Георгиевич играл эту роль последние двадцать лет, и играл замечательно. Но публика привередлива! Она требует молодого Ромео.

Кастеллани выразительно закатил глаза к лепному потолку.

– Публику можно понять, – улыбнулся я. – Но как Удашев умудрялся играть Ромео в своем возрасте?

– Алексей Георгиевич в отличной форме. Кроме того, есть зелья перевоплощения.

– Понимаю, – кивнул я. – А где артисты берут эти зелья?

– Покупают у зельеваров на Стеклянном рынке.

Господин Кастеллано легко сбежал по черной лестнице, заваленной старым театральным хламом. Я поторопился за ним, на бегу заметив оскаленную волчью маску, которая таращилась на меня пустыми глазницами из кучи мусора. Позади громко пыхтел следователь Прудников.

– Пришли! – объявил Кастеллано, указав на дощатую дверь под лестницей.

– Так это же кладовка, – удивился я. – В таких дворники хранят метлы и лопаты.

– Отдельную гримерную надо еще заслужить! – гордо произнес Кастеллано. – А Ковшин недостоин и этого.

Я подергал дверь.

– Заперто.

– Конечно, – кивнул Кастеллано. – Ключ у Ковшина.

– Разрешите, Александр Васильевич, – сказал Зотов.

Я посторонился.

Зотов нетерпеливо хлопнул ладонью по замку. Замок жалобно щелкнул, и дверь открылась.

Комнатушка была крохотная. В ней едва поместились обшарпанное трюмо с треснувшим зеркалом и колченогий табурет. Табурет лежал на боку, одна из ножек треснула.

Словно кто-то с силой шваркнул несчастным предметом мебели об пол.

– Смотрите, Александр Васильевич, – сказал мне Зотов, шагнув вперед.

Через всю полированную столешницу трюмо тянулись три свежие царапины. Лак был безжалостно содран, под ним белело дерево.

Похоже на следы когтей.

– Интересно, – усмехнулся я.

Дар напомнил о себе коротким толчком в груди. Я повернулся к господину Кастеллано:

– Далеко отсюда до служебного выхода?

– Дверь сразу за этой лестницей, – поджав губы, ответил Кастеллано.

– И она не запирается? – уточнил я. – Воров не боитесь?

– А что здесь красть? – всплеснул руками Кастеллано. – У нас ничего нет, мы нищие! А дверь закрывается на задвижку изнутри.

– То есть, выйти через нее из здания может кто угодно?

– Ну, конечно! – непонимающе воскликнул Кастеллано.

Я выдвинул левый ящик трюмо. Он оказался пустым.

В правом ящике жил паук. Когда я нарушил его уединение, паук испуганно заметался из угла в угол, скользя длинными ногами по гладкому дереву.

– Здесь нет никакого грима, – сказал я Кастеллано. – Ковшин им не пользовался?

– Может быть, мерзавец унес его домой? – предположил режиссер. – Эти актеры вечно все тащат!

– Опишите его, – попросил я.

– Коренастый, волосы русые. Глаза… серые, кажется. И зубы очень ровные, белые.

– Не похож на Ромео, – заметил Зотов.

Надо же, оказывается, занятой начальник тайной службы знаком с творчеством Шекспира!

Я взглянул на Зотова с уважением.

– Это и не нужно, – отмахнулся Кастеллано. – В актерском деле все решает талант и перевоплощение. А Ковшин очень талантливый, поверьте. Подлец!

– Талантливее Удашева? – предположил я.

Кастеллано пожал плечами, подтянув их к самым ушам.

– Он моложе, это огромное преимущество. Господа, вы позволите мне заняться делами? Я должен готовиться к спектаклю.

За стеной хлопнула дверь.

– Пустите меня! – выкрикнул женский голос.

Оттолкнув Прудникова, в гримерку ворвалась старушка. Она была в длинном старомодном платье и черной кружевной накидке, из-под которой выбивались седые волосы. На левой руке старушки болтался кожаный ридикюль.

– Где Спиридон? – требовательно спросила старушка. – Вы его нашли? Что с ним?

Ее голос был молодым и звучным, без старческой хрипотцы. Это меня удивило.

– А вы кто, мадам? – вежливо поинтересовался Зотов. – Мать или бабушка?

– Я? – грозно спросила старушка. – О, черт!

Она быстрым движением выхватила из ридикюля крохотный пузырек. Выдернула пробку и одним махом проглотила содержимое пузырька.

Мы во все глаза смотрели на нее.

На мгновение я заметил, что лицо старушки расплылось. Я растерянно моргнул и вдруг увидел перед собой молодую девушку.

– Так что со Спиридоном? – требовательно повторила девушка.

Полицейский следователь Прудников сдавленно охнул.

– Почему вы молчите? – воскликнула девушка. – Вы из полиции? А это что такое?

Она бросилась к трюмо и уставилась на царапины.

В треснувшем зеркале я видел, как ее карие глаза расширились от ужаса.

– Это следы когтей? Я так и знала, что с ним случилось что-то плохое!

Девушка порывисто повернулась к нам, взмахнув ридикюлем перед самым носом Прудникова. Следователь вовремя отшатнулся, хватаясь за очки.

Девушка даже ничего не заметила.

– Вы здесь главный? – спросила она Зотова, требовательно глядя ему в лицо.

Зотов не успел ответить, а она уже повернулась ко мне: