В зале раздались скептические смешки.

— Так что, товарищи, — продолжал Ланской, — я думаю, нам не стоит торопиться. Идею товарища Брежнева нужно изучить, обдумать, согласовать…

Он говорил еще долго. Говорил правильные, казенные слова о необходимости учиться, о планах, об отчетности. И я видел, как постепенно гаснет энтузиазм в глазах ребят, а их горячий порыв тонет, увязает в этом липком, бюрократическом болоте.

Когда собрание закончилось, я был в полном недоумении. Что это было? Почему он так холодно, так формально отнесся к идее, которая вызвала такой живой отклик у всех остальных?

— Слушай, Вась, — спросил я своего соседа, когда мы вместе шли по коридору из аудитории в сторону общежития. — Я что-то не пойму нашего секретаря. Идея-то, вроде, хорошая, все загорелись. А он ее, по сути, «замылил». Почему?

Василий покосился на меня, усмехнулся.

— Эх, Леня, Леня. Провинция ты, хоть и с головой. Аппаратных игр не понимаешь!

— Каких еще игр?

— А таких, — он понизил голос. — Ты думаешь, ему твоя идея не понравилась? Не-ет! Понравились, еще как. Зато ему не понравился ты.

— Я? — удивился я. — Чем же?

— А тем, что ты его подсиживаешь, — просто ответил Василий.

— Как это — «подсиживаю»⁈

— А вот так. Ты кто такой? Приехал из Харькова, с блестящей характеристикой, с путевкой из ЦК. Сразу старостой стал. В Харькове был секретарем всего института. Опять же, вышку эту свою затеял, на весь Союз тогда прогремел. Теперь вот — приехал, без году неделя, и вот, со станками лезешь. Понимаешь, что получается? Ты отбираешь у него инициативу, становишься самым заметным, самым активным комсомольцем на факультете.