— Я не могу.

— Чего ты не можешь?

— Я не могу работать под началом человека, которому не доверяю.

— Тогда что мы будем делать?

— Верните доверие. Чего я ещё не знаю?

Генерал тяжело вздохнул.

— Да всё ты знаешь. Тебя завербовали в «Чёрные дрозды». Вместе с тобой завербовали Красса. Наши аналитики просчитали всю ситуацию. Ещё наши люди устроили пару диверсий против «Армии освобождения Либерии», чтобы подозрение пало на «Чёрных дроздов». Потом Красс расстрелял патруль. Дальше ты знаешь.

— Кроме нас с Крассом ктото ещё был завербован.

— Да. Ещё один человек.

— Скажите его имя.

— Зачем?

— Тебе его имя ничего не даст. Но ты можешь случайно проболтаться, и хороший человек погибнет.

— Ладно. Это действительно не важно. Что Вы собирались делать с компроматом?

— Я же сказал — это служебная тайна.

— Хорошо. Если Вы не доверяете мне, то я не доверяю Вам. Компромат Вы не получите, пока не скажете свои истинные цели.

— Вздумал меня шантажировать?

— Вы два года готовились к операции и вышли из себя, когда я решил отказаться. Это значит, что компромат для Вас крайне важен. Что Вы задумали?

— Не скажу.

— Тогда компромат Вы не получите в любом случае. Я сорву Вашу операцию и всё, что Вам останется — это выйти на пенсию.

— Думаешь, я так этого боюсь?

— Вот и узнаем, когда компромат окажется у меня в руках.

— Не окажется. Я тебе не позволю!

— А что Вы сделаете? Убьёте меня? Тогда мне придётся подстраховаться. Я позвоню в «Чёрные дрозды» и расскажу про компромат, расскажу, как Вы меня обманывали и использовали. Тогда уже Вам придётся договариваться с ними, а не с Юджином. Они будут рады шантажировать генерала ФСБ.

— Я сорву захват.

— Зачем? Тогда Вы потеряете кучу людей, и с позором будете уволены. У вас не будет никакой персональной пенсии, а на пенсию обычного военного пенсионера не особо и разгуляешься.

— Им нужны акции.

— Кому им, и какие акции?

— Очень важным людям в правительстве — Бобкову и Шульману. Они заместители министра экономики России. С помощью шантажа они хотят забрать те акции, что принадлежат Алексу Дэвису. Это сорок процентов акций «Лунной энергии».

— То есть ты хочешь сказать, что я иду на штурм здания и рискую всем, чтобы какието люди в правительстве смогли получить акции?

— Да, но ты сможешь отомстить за смерть своего брата и своих близких.

— Их посадят?

— Я не знаю. Обвинения очень серьёзные, но всё будет зависеть от того компромата, что мы получим?

— Что Бобков и Шульман тебе предлагали?

— Предлагали?

— Да. Ты ведь не просто так всё это затеял. Наверняка хочешь получить свою долю.

— Нет. Речь идёт не о деньгах. Они шантажируют меня. Если я не достану эти документы, то скорей всего сяду.

— Всё так серьёзно?

— Очень. Давай поможем друг другу, ты же этого хотел?

— Ты меня обманывал. Ты меня использовал, а теперь хочешь решить за мой счёт все свои проблемы?

— Если ты не дашь мне этот компромат, то сильно пожалеешь.

— Мне надо всё хорошенько обдумать.

— Обдумай, только не долго. До штурма здания осталось чуть больше двух месяцев.

Я выключил компьютер. Я был чрезвычайно зол! Меня обманывали и грубо использовали! А теперь меня хотят использовать ещё раз! Я со всей силы ударил кулаком в монитор. Монитор мигнул и погас. Я смотрел на свои разбитые костяшки пальцев. Почему я должен был их разбивать? Я взял в кладовке биту и стал крошить всё подряд. Всё что разбивалось, крошилось, ломалось — попало под мой удар. Я всё это ненавидел! Весь мой мир сжался до размеров этой комнаты, где стояла капсула аватара и монитор. А теперь этот мир разбился и рассыпался на мелкие кусочки. Я крушил всё, пока хватало сил, а потом, отдышавшись, продолжал крошить снова. Я успокоился только тогда, когда сломал биту. Я отбросил обломок биты и опустился на пол. Весь пол был завален осколками стекла, мебели и бытовой техники. Я взял с пола осколок стекла и порезал пальцы. Я стал удивлённо смотреть на свой порезанный палец.

«А ведь всё так просто — резануть по венам и из меня вытечет вся кровь» — пронеслась в моей голове шальная мысль. Осталось сделать один глубокий разрез, чтобы раз и навсегда прекратить эту безумную игру. Ведь я не должен это делать. Всё можно закончить здесь и сейчас, и тогда я окажусь «там», рядом с братом и невесткой. «Там» никто не сможет меня обмануть или использовать. «Там» хорошо и приятно. Я не очень хорошо понимал, что значит «там», но сейчас мне это казалось единственно правильным выходом. Я уже занёс руку, чтобы совершить надрез, но меня внезапно остановила другая мысль: «Значит, террорист уже победил. Он добился своей цели, и теперь я хочу убить себя». Но разве это не так, разве он не нанёс смертельную рану моей душе? И из этой раны из меня выходили все душевные силы, пока ничего не осталось, только пустая оболочка. Я ощутил себя безумно одиноким и потерянным. Весь мир, вдруг сжался в маленькую точку. Я чувствовал себя на глубине какогото глубокого колодца, где нельзя было увидеть ничего, кроме краешка неба.

Я просидел час, тупо уставившись в одну точку. Колодец, в котором была моя душа, был большой и глубокий. А стенки колодца были гладкими и скользкими. Не было ни малейшей трещинки, или уступа, за который можно было, зацепится, поставить ногу, чтобы выбраться наружу. Мой мозг лихорадочно искал выход, а сам я даже не мог пошевелиться. За окном уже стало темнеть. Скоро станет совсем темно, и я уже не смогу сделать точный разрез. Я разбил все светильники. Если не попаду куда надо, то потеряю немного крови и окажусь в психушке. Тогда я точно не смогу штурмовать здание. Надо было делать выбор, либо решить всё здесь и сейчас, либо продолжать жить.

«А ведь комуто хуже, чем мне!» — пронеслась в моей голове очередная мысль. Действительно. Мой брат невестка и племянники давно мертвы, а я ещё жив. Неклюдов стал инвалидом, а я лишь сломал ногу. Как ему жизнь на протезах? Я ощутил невероятно сильную потребность узнать это. Я порылся в карманах и достал телефон. Удивительно, но он никак не пострадал. Я набрал номер и услышал длинные гудки. «Только бы он ответил» — пронеслась в моей голове ещё одна мысль.

— Да.

— Артём.

Мой голос дрожал, и я сам его с трудом узнавал.

— Кто это?

— Сергеев…Миша.

— Что у тебя с голосом?

— Я… Мне плохо. Очень плохо.

— Что произошло? Ты в больнице?

— Нет. Я… Я не могу объяснить. Всё слишком запутано. У тебя бывает так, когда так плохо, что ничего нельзя сделать? Когда совсем плохо?

— Да. Я понимаю.

— Правда? — мой голос дрожал, из глаз лились слезы.

— Правда.

— Как? Как выбраться из этой долбанной ямы? Ведь у меня никого нет в целом мире. Все, мои родные мертвы, а люди, которым я доверился, меня предали и использовали.

— Расскажи мне всё — я помогу.

— Правда?

— Правда, друг.

— С чего начать?

— С чего хочешь.

Я начал свой сбивчивый рассказ о том, что со мной произошло, со времени нашей последней встречи. Он молча выслушал меня. Я давно закончил свой рассказ, а он всё ещё молчал.

— Ты меня слышишь?

— Конечно.

— Что скажешь?

— Мне нечего добавить.

— Что?

— Мне нечего добавить, кроме того что ты мне сказал там на лавочке. Помнишь в Мурманске?

— Не помню.

— «Иногда надо после удара судьбы сжать зубы и перетерпеть боль. Если этого не сделать, то тебя просто сломают. Другого пути просто нет».

— Кто это сказал?

— Ты. И ты был прав. Когда я потерял ноги, то я возненавидел весь мир. Как это так, думал я, у них есть ноги, а у меня их нет. Вот тогда я и вспомнил твои слова.

— Но ведь они меня обманули и использовали!

— «И что теперь? Жизнь продолжается. Они использовали тебя. Ты получил урок, что нельзя слепо доверять тем, кто пытается тебя использовать. Теперь ты используй их. Не подавай вида, что ты сдался. Борись до конца». Это твои слова.