Лаврентьев долго всматривался в противоположный склон. Каждый кустик глазами ощупывал, искал несоответствие в системе склонения ветвей. Но обнаружить капитана или кого-то из его сопровождающих не смог. Второе отделение спряталось хорошо…

– Ладно, хватит в игрушки играть, за дорогой смотри… – Самурай легко переходил от шутливого тона к тону приказному, и в этом случае следовало забыть про происходящее минуту назад. Подчиненные давно научились своего командира понимать и слушаться.

Белая трехдверная «Нива» без номеров показалась минут через пятнадцать. Все это время никто не нарушал тишину даже в эфире. Несколько дыр в крыше – следы от пуль – показали, что это не посторонняя машина, а та самая, которую они ждали. «Нива» ехала медленно, перемешивая черную вязкую грязь в колее. Колеса с грубой ребристой резиной словно не торопились вырваться из земляного плена. Машину по грязи слегка заносило, но водитель хорошо владел рулем и легко возвращал готовую свернуть в сторону склона машину на нужный путь.

– Внимание! – сказал Самурай. – Они… Всем «умереть»… Не дышать… Пропускаем…

Это была разведка… Солнце светило навстречу автомобилю, и хорошо было видно человека на переднем сиденье, который, наклонившись к стеклу, всматривался в окружающие дорогу сопки, вправо, влево, потом опять и опять… Всматривался нервно, что было заметно даже со стороны. Когда спокойно смотрят, не перебегают глазами с одного участка на другой так часто. Так ничего рассмотреть невозможно. Впрочем, все равно ничего рассмотреть было невозможно, потому что невозможно было запомнить, как располагались кусты рядом с многокилометровой дорогой, даже если ездить по этой дороге каждый день…

На заднем сиденье сидели автоматчики. Их стволы торчали над плечами водителя и сидевшего рядом с ним пассажира, и наблюдатель часто задевал щекой ствол. Охрана хотела быть внимательной… Но одного желания мало. Внимательным можно быть, но ничего не увидеть. Надо уметь видеть…

Бывало, когда спецназ выходил на задания и после успешного боя отрывался от противника, окружающие сопки точно так же представляли опасность. Тогда частенько подобные места до приближения к ним на опасное расстояние простреливались насквозь, чтобы выбить возможно засевшую там засаду. И только на памяти младшего сержанта Лаврентьева было два случая, когда превентивный обстрел давал результаты и кусты отвечали ответным «огнем». Но делалось это только тогда, когда приходилось отходить из района, где боевиков было много. На пути к месту операции, естественно, никто не демаскировал себя раньше времени. Но спецназ никогда, если была возможность, не добирался до места операции транспортом. Лучше два дня по горам пройти и с успехом сделать свое дело, чем приехать за два часа к месту и никого не застать. Сейчас они от места, где оставили машину, шли шесть часов пешком…

Так же неторопливо, как и до того ехала, «Нива» скрылась за поворотом…

– Всем внимание! – деловито сказал Самурай. – Слышим звук? Едут…

Звук двигателя второй машины слышали все. Напряжение дошло до высшей степени накала. Младшему сержанту Лаврентьеву казалось, что пальцы деревенеют от сдерживаемого желания ощутить, как бьется в руках горячий автомат. Даже мышцы в предплечьях сводило.

«Терпеть…» – послышалась со стороны команда Самурая.

Она, конечно, только послышалась… Самурай ничего не сказал, иначе голос бы не со стороны прозвучал, а из прочно засевшего в ухе наушника «подснежника». Но эта команда так прочно сидела в подсознании, словно ее молотком вбивали. Лаврентьев хорошо знал, что терпеть следует не только физические нагрузки и неудобства, но и, даже в первую очередь, терпеть бешеную нагрузку на психику. Нельзя срываться… Терпеть… Надо терпеть…

– Они… – вот теперь Самурай сказал, и из-за поворота показался темно-зеленый «Лендровер Дискавери», почти новенький, поблескивающий лаком.

«Лендровер» ехал тоже медленно, чтобы не нагнать ненароком «Ниву» и не помешать разведке. В принципе, здесь, в предгорьях, места считались почти безопасными. Это чуть южнее, на окраинах гор, там уже стояли гарнизоны, там присматривали за всеми подозрительными людьми. А здесь еще можно расслабиться… Тем не менее меры предосторожности соблюдались…

– Предупреждаю, – сказал Самурай, – стрелять сначала по колесам, потом по людям, одиночными выстрелами, прицельно… Никаких гранат, их применение запрещаю… Родионов работает автономно, согласно плану…

Вообще-то инструктаж на эту тему был уже проведен перед выступлением на операцию. А сейчас командира слышали только два командира отделений, которым капитан Рудаков выделил по «подснежнику», обычно не предназначенному для солдат, снайпер прапорщик Родионов и больше никто. Но командиры отделений сидели в своих укрытиях, бойцы в своих, рассредоточившись по обеим склонам сходящихся к дороге сопок, и, чтобы дать им команду, пришлось бы кричать. Впрочем, они и без крика обычно повторяют то, что делают командиры, и не лезут вперед без надобности.

«Лендровер Дискавери» приближался. Красавец автомобиль! В такой и стрелять жалко! Младший сержант Лаврентьев смотрел сквозь прицельную планку то на «Лендровер», то на условную линию, которую лазерным целеуказателем час назад прочертил капитан Рудаков. Команды для открытия «огня» не будет, «огонь» открывать после пересечения машиной этой линии, начинающейся от черно-белого придорожного камня. Из всех десяти стволов первого отделения по колесам и пассажиру, сидящему впереди. Водителя «обслуживает» прапорщик Родионов. Все работают одиночными выстрелами, чтобы пуля не улетела куда не следует, что всегда случается при стрельбе в автоматическом режиме даже при предельно коротких очередях. Второе отделение сразу стрелять не будет. Оно к захвату машины готовится. Спецназовцы сидят к дороге ближе и ниже, можно сказать, сверху нависли, готовые на непрострелянную, в отличие от «Нивы», крышу «Лендровера» прыгнуть. Конечно, в действительности никто прыгать на крышу не собирается. Это ни к чему, поскольку напрасно рисковать будет только дурак. Но первое отделение машину останавливает и ликвидирует двух человек, видимых со стороны. Второе отделение работает по сидящим на заднем сиденье. Это их клиентура, и стрелять будут только при условии видимости, зная, в кого стреляют. Опять же, чтобы пуля не прошла мимо и не попала туда, куда не следует. Все предупреждены, что в машине есть что-то, что следует от пули уберечь…

«Лендровер» медленно месил колесами чернозем. Резина на колесах хорошая, чистая. Есть такая резина, на которую грязь не липнет, она и грязь и снег из углублений выбрасывает, едва колесо проворачивается. Но казалось, что машина ползет неестественно медленно, хотя шла она вполне уверенно.

Десять метров до черно-белого камня…

Пять метров до камня…

Младший сержант положил большой палец на предохранитель и прижался щекой к обмотанному шерстяным мягким шарфом прикладу. Мама шарф вязала. Думала, что сын на шее будет его носить… Но он «утеплил» приклад, чтобы можно было к нему щекой приложиться и не ждать сильного удара отдачи в скулу.

Два метра до камня…

Предохранитель опустился на одно деление ниже в положение одиночного огня, указательный палец сразу лег на спусковой крючок, дыхание задержалось само собой, как всегда бывает при прицеливании, и…

Цели были распределены заранее. Из десяти бойцов первого отделения в пассажира, сидящего впереди, стреляли только двое – по паре выстрелов на каждого. В водителя стрелял снайпер прапорщик Родионов, потому что водитель мог быть в бронежилете и вывести машину из-под обстрела. Автомат может бронежилет и пробить, и не пробить. А снайперская винтовка пробьет наверняка. Остальные целились по колесам машины. Литые колесные диски большого диаметра, резина низкопрофильная… Резина разлетелась сразу, разорванная в клочья выстрелами. Причем пули летели не под прямым углом, и потому не просто пробивали, а рвали ее. И с водителем, и с пассажиром, что сидел впереди, было покончено тоже сразу. Каждый получил по две пули. Больше стрелять не стали. Машина не остановилась сразу, только светящиеся легкосплавные диски вдавились в грязь и проехали еще пару метров, углубляя колею своими острыми краями, пока не ослабла нога убитого водителя, давящая на газ.