Но тут господин шеф увидел, что пустой стул занят, что Мирко сидит на своем месте, он немного насупился и укоризненно на него посмотрел.
Мирко молодой человек, ему едва исполнилось девятнадцать. Лицо у него бледное от бесконечного сидения за столом, а может быть, и от печали, мягкий взгляд, меланхолическая улыбка, вечно блуждавшая у него на губах, выдавали его мирный и кроткий характер. Не в силах вынести строгого взгляда господина Крунича, Мирко опустил глаза и грустно смотрел на груду документов, которую ему оставил для переписки грозный шеф.
— Господин Мирко, вы опоздали на службу на тринадцать минут?
— Да, господин Крунич.
— Почему, позвольте спросить?
— Господин шеф, у меня болит грудь, точнее, что-то в груди, доктора сами не знают что…
— Однако гулять вы могли?
— Я ходил гулять как раз по причине слабой груди. Знаете, в Смилянину рощу, туда, где похоронили влюбленную бедняжку… Ах, как там приятно, как красиво! Как пахнут липы, как грустно выводят свои рулады соловьи!.. Сударь, это бальзам, «что больному лечит грудь!»
Господин шеф саркастически улыбнулся:
— Особенно когда вы идете в прекрасную рощу с прекрасной возлюбленной Стеванией? Вы гуляли со Стеванией?.. Это в самом деле полезно. Поздравляю вас и желаю поправиться…
Мирко побледнел, замолчал, а бумага, которую он сжимал в руках, задрожала, как зеленый листок липы на сильном ветру, липы, на которую бедняга Мирко с грустью любовался на восходе и заходе солнца.
Любовь — это тайна, которая открывается во сне… Кто хочет проникнуть в тайны влюбленного, пусть в глухую полночь засветит свечу, пусть приблизится к постели заснувшего страдальца — на бледном лице он увидит боль, муку, улыбку и печаль, а иногда и слезу.
Пусть приложит руку к больной груди, и он почувствует, как сильно бьется сердце влюбленного… Пусть приложит ухо к его губам, и он услышит несвязный шепот, клятву и благословение.
Мирко был наказан за свой проступок выговором и вычетом трехдневного жалованья.
У Мирко заболело сердце… Бедное сердце подчиненного!.. Это камень, который начальствующий попирает грубой пятой до тех пор, пока не блеснут слезы или пока сердце подчиненного не разлетится вдребезги… Бывает и взрыв… Вот настоящий ужас! Человеческое существо сотрясается до основания, слабые стены рушатся, трещат балки, слезы льются рекой, а из гневных глаз сверкают молнии… Вы не видели этого кошмара, вас не угнетали, вас не оскорбляли, и вы никого не оскорбляли и никого не угнетали. О, благо тем, кто не зависит от прихоти начальствующих!.. Душа их будет спокойной, сердце кротким и нежным, кровь не будут отравлять укоризненные взгляды и грубые оскорбления начальствующих.
Обычно у меня хорошее настроение; но бывает, лежит на сердце тяжесть, грустно, хоть плачь. А знаете, откуда такое грустное настроение?.. Просто оттого, что я не богат… Это не так смешно, как вам кажется; будь я богат, надо мной не было бы начальствующего. Иногда мне снится, что я независим. Что за прекрасные сны! Что за райское блаженство!.. Дом чистый, жена хлопочет по хозяйству, во дворе зеленеют деревья, в саду благоухают цветы, дети хорошо одеты и уже рассказывают своей маме милыми детскими голосами незатейливые сказочки из хрестоматии… Но на заре!.. Увы!.. Вереница начальствующих в полной униформе, с белыми лампасами и золотыми воротниками проходит передо мной, уничтожает меня тоном, взглядом, презрением… Мороз подирает по коже, сердце готово выскочить из груди… Какое благо, что над вами не было начальствующего!..
Господин Крунич повернулся к другому столу… Там задумчиво сидел практикант с двенадцатилетним стажем, бледный, глаза красные.
— Вы почему не работаете, господин Мича?
— Мне плохо, живот болит…
— Прекрасно, а почему у вас глаза такие красные?.. Наверняка кутили ночью?..
— Я и пил, сударь, и плакал…
— Это по-казацки… они тоже пьют водку и плачут…
— Да, сударь, когда у них друг погибает… И мы вчера пили за упокой души Тодора, который двадцать два года прослужил практикантом… А плакал я потому, что не умер с ним — видит бог, что и я поседею в практикантах. Ведь наверняка знаю, что в должности меня не повысят, пока наш милостивый господин уездный начальник слушает вас…
Господин шеф резанул его взглядом; а спустя три месяца Мича дрожащими губами читал свою служебную характеристику:
«Мита Веселинович, родом из Курьяча, Белопольского округа; способен, пунктуален, но поведения недостойного: привержен пьянству, к начальству непочтителен…» и т. д.
В тот день, когда Мича прочитал свою характеристику, бедняга напился — первый раз в жизни, но не последний, ибо с тех пор он напивался каждый вечер…
И вот как он себя оправдывал:
— Я бедняк, прошлое у меня печально, настоящее горестно, будущее погублено… А вино спасает от отчаяния…
Бедный подчиненный!..
Сейчас Мича сидит в тюрьме за то, что утаил 31 грош гербового сбора.
Я, видите ли, не создан быть начальствующим, да и мои друзья постарались, чтобы я никогда таковым не был, — спасибо им! От всей души спасибо! И должен признаться, что они хорошие психологи, мудрые люди! Они знают меня, знают, что я моих подчиненных разбаловал бы так же, как разбаловал детей. Разве я мог бы отдать человека под суд за то, что он осмелился утаить несколько грошей гербового сбора, чтобы накормить голодных деток?.. Разве в то же время мог бы я смотреть сквозь пальцы на тех, кто сотни дукатов крадет из кассы на свои прихоти.
Я на это не способен, даже ради того, чтобы мне доносили, что говорят за рюмкой вина или при других обстоятельствах о власть имущих… Ах, благо тем, над кем не стоит начальствующий.
Перевод И. Арбузовой.
Мысли одного пенсионера
Да, да, все перевернулось вверх дном! Просто беда!.. Ужасная беда! Все на свете изменилось, решительно все! Солнце, луна, звезды стали совсем иными. В молодости я охотно любовался бледным светом луны, юноши засматриваются на нее и по сей день… А я удивляюсь: как они могут глазеть на такую гнусность? Разве это прежняя прекрасная бледноликая луна?.. Теперь это, прости меня господи, подлинный еж, назло свернувшийся клубком, чтобы своими острыми иглами колоть людям глаза… Я без очков и смотреть на него не могу — чего доброго, ослепну… Да и в конце концов, какое мне дело до небес, мой рай был на земле, но сейчас и земля превратилась для меня в ад. Несчастье, сущее несчастье! Солнце жжет, лунный свет готов выколоть глаза, а земля и все, что на ней обитает, вызывает одно отвращение.
Поэты утверждают, будто самое прекрасное божье создание молодая девушка… Да, согласен, были когда-то в наше время истинные красавицы, а ныне?.. Остались одни кокетки — уставятся, прищурив глаза, на безусые лица испорченных мальчишек, а нам, старикам, даже руки не поцелуют… И это прекраснейшее божье создание! Чудесно! Изумительно, господин поэт… Неужели вы не видите, что это мерзость! Неужели вы не в состоянии представить себе, насколько прекраснее была бы земля, если бы на ней обитали только скромные, набожные старушки и мудрые, миролюбивые старички?.. Дамы преклонного возраста в черных шалях, поддерживаемые своими благообразными мужьями, чинно и спокойно ходят по улицам и при этом мухи не обидят, даже над ослом не посмеются… Тихие как тени! Уходят и возвращаются домой, чтобы спокойно, с наслаждением пользоваться ниспосланным богом капиталом… А при нынешних порядках — не смеешь пройти по улице, чтобы над тобой не поиздевалась всякая чиновничья шушера — мальчишки, что лишь вчера получили место, а сегодня за неповиновение уволены. Вот, например, чем мешает одному из них моя старинная феска и мое румяное лицо? Ничем, решительно ничем!.. А он говорит, будто мой нос краснее моей алой фески, другой же из его компании сравнивает мой почтенный живот с надутой банатской волынкой и публично присягает, что мне его когда-то мехами надули цыгане; а еще как-то в читальне, пока я доставал очки, чтобы почитать газеты, они обернули мою трубку из самого лучшего янтаря — давнишний подарок Кабул-эфенди — в листы газет «С.» и «В.», а «Р.» набили вместо табака{6}, будто я курю газеты. И опять тот же Мича, бывший мелкий чиновник, в глаза мне заявляет, что при случае газетой «Видовдан» спалит мне усы… Бедняга «Видовдан»!.. Несчастные мои усы!.. Разве для того вы поседели, чтобы вами забавлялись молокососы!.. И это называется жизнь, таков нынче мир… Есть ведь у нас старые, уважаемые люди, стоящие у власти, чего же они не уничтожат, не истребят этих головорезов, а наоборот, еще ведут с ними переговоры? А знаете, о чем идет речь на этих курортных переговорах? О том, что не надо пеленать младенцев, а когда у них прорежутся зубы, их не следует больше кормить грудью! Ну не глупость ли?.. Ведь если бы я не сосал материнскую грудь до девяти лет, разве была бы у меня такая могучая шея?.. Они говорят, что я с моей могучей шеей попросту глуп!.. А как же тогда мой трехэтажный дом со столь известной всем в городе террасой, вход на которую из подворотни? А мои несметные дукаты?.. Это они глупы, оттого и бедны!.. Говорят, будто бы и цыгане — люди и что грех их обирать… Хороша мудрость! Если бы и я придерживался такого мнения, разве накопил бы столько?.. Поговаривают, что немало бедноты из-за меня плакало, будто бог создал бедноту не для того, чтобы плакать, а торговцев и чиновников не для того, чтобы наслаждаться жизнью?.. Ох, ох! Проклятые мальчишки, несчастное время!.. Наш аптекарь — самый богатый человек в городе. Они говорят, что он с помощью отравленных пилюль переполнил кладбище, как будто оно и так не переполнилось бы… И в конце концов если бы кладбище пустовало, был бы пустым и карман аптекаря… А так все полнехонько — и кладбище, и карман, и животик моего любезного друга аптекаря мило так округлился — словом, любо-дорого поглядеть…