– Сколько же надо средств на такое дело? – спросил Второв.
– Да я полагаю, со всего московского купечества собрать миллионов триста и начать закупку хлеба немедленно.
– Вы сколько дадите?
– У меня есть шесть миллионов. Отдаю все. А вы, думаю, сможете и пятнадцать выделить?..
– Могу. Дам пятнадцать миллионов.
– Вот и хорошо, да подберем еще кое-кого…
Договорились, согласились. И даже оба перекрестились перед иконой, попросили всевышнего стать на их сторону, дабы избавить Москву от голода. Решили в ближайшее время собраться и обсудить первые результаты предварительной договоренности с московскими капиталистами.
Сытин пошел к мануфактурщице Варваре Морозовой, у нее на фабриках сорок тысяч рабочих. Морозова выслушала и согласилась выдать на закупку хлеба пятнадцать миллионов рублей.
– Назначьте время и место, деньги будут доставлены…
– Вот и спасибо, Варвара Алексеевна, я этого от вас и ожидал!..
Пришел Сытин к директору торгового банка с таким же предложением. Тот сказал:
– Это глупости. Вот если соберется Городская дума, да подумает, да решит, тогда другое дело…
– Господин банкир, думать уже некогда. Понимаете ли вы, что происходит вокруг? Какой же еще гром должен грянуть над вашей банкирской головой, чтобы вы почувствовали нависшую беду?..
Так и ушел Иван Дмитриевич от банкира ни с чем.
Пришел Сытин еще к одному фабриканту, суконщику. Тот сказал:
– Понимаю, но надо посоветоваться с женой. Тогда я авось сумму определю… – И уклонился от дальнейшего разговора.
Первое собрание отложили из-за гриппа у Второва. Сытин возмутился:
– Грипп? Мелочь, что значит какой-то грипп? А голод?.. Время не терпит, надо решать и действовать.
Собрались через несколько дней московские тузы: купцы, фабриканты, известные профессора, бывший князь Трубецкой, бывший министр Кривошеин и многие богатые люди из разной среды.
Пришли, поболтали, одни отговаривались, – надо передать такое дело думе, другие просто не хотели принимать никакого участия. Зачем? Голод их не касается, а народ Москвы как-нибудь перебьется на крохах и на мешочниках.
Сытин сообщил, что он собрал подписи на закупку хлеба более чем на тридцать миллионов.
Второв подтвердил, что он отпускает пятнадцать миллионов…
И все это начатое Сытиным дело оборвалось.
На другой день в семье фабриканта Второва случилось загадочное происшествие.
Был у Второва внебрачный сын. Выдавал ему Второв на пропитание десять рублей в день. Потребовал якобы этот внебрачный сразу двадцать тысяч рублей. Второв будто бы отказал… В кабинете раздались выстрелы: убит сам фабрикант Второв, и застрелился его внебрачный сын… Не пятнадцать ли миллионов послужили поводом к трагической кончине отца и внебрачного сына?..
Дело темное – так и понял Сытин. И на этом происшествии закончилась его инициатива борьбы с голодом.
Опечаленный убийством Второва, одного из самых интеллигентных, европейски образованных фабрикантов Москвы, и тем, что начатое дело сорвалось в угоду жадным тяжелодумам, сидящим на мешках николаевских кредиток, Сытин поехал в Петроград узнать, как там раскошеливается буржуазия на закупку продовольствия. Буржуазия, способная наживаться на народном голоде, на призыв со стороны «временного» министра внутренних дел Протопопова ответила:
– Ни копейки…
Буржуазия двух столиц рассчитывала костлявой рукой голода задушить надвигавшуюся пролетарскую революцию. Сытин рассуждал иначе. Ему было противно слушать раздраженные речи крупнейших в России собственников. Он махнул рукой и только мог вымолвить:
– Поистине так и получается, кого господь бог захочет покарать, того он лишает разума…
Но «лишенные разума» пока еще имели слабую надежду на восстановление монархии, на помощь извне и на то, что отсталая Россия пропадет без буржуазного правительства, ибо никакая партия не может управлять страной.
В дни Октябрьского вооруженного восстания Сытин отсиживался у себя на Тверской, а когда узнал, что снаряды рвутся на кровлях кремлевских зданий, зажег перед иконой лампаду и, проливая слезы, твердил:
– Господи, упаси древние храмы Кремля…
Отгремели залпы Октября. Несколько дней прошло без особых тревог. Газеты выходили. Продолжало существовать и «Русское слово».
Редакция газеты не учла предупреждений Сытина. Благов пропустил мимо ушей сказанное Иваном Дмитриевичем о том, чтобы непроверенные материалы не печатались в газете. И вот клевета проскользнула после Октябрьской революции в сытинском «Русском слове». Десятого декабря в газете появилась заметка о том, что ставка Верховного командования была занята большевиком-прапорщиком Крыленко по указанию германского штаба. Постановлением Моссовета «Русское слово» закрыли, типографию и бумагу передали для рабочих газет…
Так Октябрьская революция коснулась одного из крупнейших издателей. И это не было для Сытина неожиданностью. Ленин не раз в своих устных и печатных выступлениях упоминал о «Русском слове». Сытин, если сам не примечал, то ему докладывали об этом сотрудники редакции. Незадолго до Октябрьской революции в одном из сентябрьских номеров (№ 11) большевистской газеты «Рабочий путь» Ленин писал, что свобода печати буржуазного общества состоит в свободе богатых систематически неуклонно, ежедневно в миллионах экземпляров, обманывать, развращать, одурачивать эксплуатируемые и угнетенные массы народа, бедноту…
«Посмотрите на „Русское слово“, „Новое время“, „Биржевку“, „Речь“ и т. п. – вы увидите массу частных объявлений, которые дают громадный, и даже главный доход капиталистам, издающим эти газеты. Так хозяйничают, так обогащаются, так торгуют ядом для народа все буржуазные газеты во всем мире».
Через десять дней после Октябрьской революции на заседании ВЦИК Ленин настоятельно выдвигает вопрос о прекращении лжи в буржуазной печати, о передаче всех буржуазных газет и типографий в полное распоряжение советской власти…
Сытин едет в Петроград, в Смольный, к Ленину.
С тревогой думает, как его примет Ленин. Что Владимир Ильич ему скажет? Пригоден ли будет он, Сытин, при новой власти?.. Ленин родился на Волге; Горький, Шаляпин тоже волгари. Но тех Сытин знает близко, встречается с ними. А тут Ленин – организатор новой власти, вождь…
В длинном коридоре Смольного, на втором этаже, Иван Дмитриевич спросил, как пройти к Ленину. Показали дверь кабинета. Его встретил кто-то из сотрудников. Сытин, по старому обычаю, соблюдая должный, как казалось ему, этикет, подал свою визитную карточку. Через несколько минут вышел к Сытину молодой человек.
– Батюшки! Да это же моего старого друга, директора печаткинской фабрики Петра Михайловича Горбунова сын… Николай Петрович, вы как здесь?
– Служу при Ленине, секретарствую. Вы что, хотите видеть Владимира Ильича?
– Да.
– Он просит вас, заходите…
Заходят вдвоем с Горбуновым. Ленин за письменным столом. «Узкий кабинет, не по ленинскому размаху!» – подумал Сытин.
– Здравствуйте, Владимир Ильич!..
– Здравствуйте, прошу садиться…
– А вы-то, Владимир Ильич, крепко ли сидите? – добродушно улыбаясь, спросил Сытин.
– Да, кажется, крепко! – Владимир Ильич рассмеялся.
– Ну, тогда и я к вам присяду. И позвольте вас занять на две-три минуты. У меня в Москве национализировали «Русское слово».
– Знаю, гражданин Сытин, знаю. Да и другие ваши учреждения подлежат национализации…
– Я понимаю, Владимир Ильич, власть советская, народная, возражать тут не приходится. Не препятствую, больше того, сам с удовольствием помогу, чтобы все в руки народа переходило в полном порядке, без сучка, без задоринки. Но вот моя просьба к вам, Владимир Ильич, – тяжело вздохнул Сытин и слегка ударил себя в грудь. – С этим «продуктом», то есть со мной, как поступите? Подлежу ли я национализации?..
Владимир Ильич усмехнулся и в тон Сытину сказал:
– А этот «продукт» мы национализировать не будем, предоставим его самому себе, оставим его в покое. Если он не против нас, то и мы не против него.
