Было много радости, веселых объятий, но, когда мы рассказали Гутману, что здесь побывали наши преследователи, друзья сразу стали суровыми.

– Все, даже обед побоку! – Гутман быстро оказался на «высоте положения». – Во-первых: обменяться одеждой! Фюлёп, ты такой же высокий, как твой бывший мастер, а ты, – указал он на другого товарища, – обменяйся одеждой с товарищем К. Живо!

– Эх, – заметил я, – теперь уж это не имеет значения.

– Что не имеет? Удивляюсь, как это вам самим не пришло в голову! Во всех описаниях вашей внешности указана парусиновая одежда…

– Они узнают нас в любом виде!

– Эти да, но полицейские на углу – нет! Ну, пошли, живо. И сбрей усы, они тоже упомянуты в описании.

Он достал бритвенные принадлежности, поточил бритву – все в один миг. Черт возьми, усов мне было жаль. В те времена они были в моде и очень мне шли. Ну ладно, отрастут другие!..

В самом деле, глупо, что мы не догадались раньше изменить внешность. Но ведь как было дело: каждую минуту мы собирались перейти границу и покинуть опасную зону.

За пять минут мы переоделись и, правда, почувствовали себя увереннее. На Беле были темно-синие брюки, белая рубашка, поношенный коричневый джемпер, на мне – серый парусиновый костюм, немного тесный, но со стороны это было незаметно.

– И от этих двух подозрительных предметов тоже надо освободиться, – продолжал распоряжаться Гутман. – Хотите вы этого или нет! – Он принес довольно большой лист оберточной бумаги, завернул наши плащ и куртку и сунул в руки Фюлёпу.

– Ступайте и выбросьте где-нибудь в окрестностях города. Поняли? Нет, лучше спрячьте в здании бывшего оружейного завода. Только не в бумаге! Бросьте так, словно кто-то позабыл… А теперь слушайте.

Он торопливо рассказал, что полиция наконец разрешила провести завтра праздник. Он уже заказал телегу, она скоро подъедет. Мы двое и третий наш друг положим в нее флаги, скамейки, музыкальные инструменты, – словом, все, что надо, – и повезем во двор трактира в Сигет. Там мы сможем отдохнуть на чердаке, в сене, якобы присматривая за вещами. Там нас искать не станут, а сюда полицейские наверняка вернутся.

– Ну как, хорошо я придумал? Только действуйте поживее.

Фюлёп и другой товарищ ушли со свертками. Как я узнал на следующий день, сыщик, притаившийся на углу, спросил у них документы: вызвала подозрение коричневая одежда. Шпик сказал, что не видел, когда они входили в дом. Парни сразу нашлись: они с утра работали во дворе, готовили реквизит для праздника, пусть их оставят в покое. Документы оказались в порядке, оба жители Дьёра, – сыщик вынужден был отступить.

А мы расположились было пообедать, но из этого так ничего и не вышло.

Около половины третьего в доме началось движение. Пришли платить профсоюзные взносы, сначала двое, потом пятеро. Буфетная и маленький зал внизу постепенно наполнились гулом голосов. А мы при появлении первых посетителей должны были немедленно спрятаться в кладовую. Мы надеялись, что Гутман и оставшийся с нами друг как-нибудь проложат нам путь, когда подойдет подвода. Однако, прежде чем она пришла, вновь появились две машины и мотоцикл. Вся эта пестрая орава, галдя и шумя, поднялась в канцелярию. Я узнал грохочущий голос подполковника, который тут же обрушился на Гутмана:

– Вы кто?

Мы хорошо слышали каждое слово, и я представил себе, как испугался бедный старичок.

– Извольте, я комендант здания и кассир профсоюзной группы.

Зазвенела крышка кастрюли.

– А это что?

– Я принес обед.

– Кому?

– Себе, если угодно.

– Хорош аппетит у вас, надо сказать! – Там было две порции, это мог видеть каждый.

– Да, с вашего позволения. Здесь и ужин.

– Гм! – ехидно прозвучал тот же голос. – Вы едите свинину?

– Да, ем.

– Какой же вы еврей после этого?

– Ничего, ем.

В голосе старика чувствовалось страшное волнение; он боялся, что ему при свидетелях придется уничтожить две порции гуляша, а ведь у него больной желудок и он недавно перенес операцию. Да вдобавок после того, как он в своем излюбленном трактире съел диетический обед. Что будет, что будет? Подполковник допросил его с пристрастием: не появлялись ли беглецы здесь, в котором часу пришел сегодня утром он, чем занимался в течение дня.

А Гутман – не зря говорят, что горбатый человек лжив, – лгал так мастерски, что мне ничего подобного еще не приходилось слышать. Он рассказывал и рассказывал, вспоминая все новые подробности своего времяпрепровождения. Подполковнику это скоро надоело.

– Оставайтесь здесь, не покидайте комнату! Обыскать дом от подвала до чердака!

В это время раздался голос, хорошо знакомый Беле, – я же слышал его впервые; как можно было определить по разговору, заговорил младший инспектор из Дьёра:

– Простите, господин подполковник, у меня есть одно предложение.

На мгновение стало тихо, как видно они советовались о том, не помешает ли беседе присутствие Гутмана. Эту мгновенную тишину использовал наш друг.

– Прошу покорно, ваше превосходительство, я и сам с большим удовольствием помогу господам в обыске, но поверьте, сюда никто не мог войти без моего ведома. И зачем им сюда идти? С. в городе знают многие, особенно здесь, вблизи Дома. Нет, нет, они не посмеют прийти сюда, поверьте! Когда-то он жил в поселке оружейного завода, там у него друзья, значит, там найдется человек, который его спрячет! Если они вообще отважатся идти в Дьёр, они пойдут в поселок оружейного завода. Не извольте обижаться, но… если позволите, я говорю то, что думаю. Может, и помогу господам…

– Вон! – рявкнул подполковник.

В комнате остались трое: подполковник, Тамаш Покол и начальник полиции.

– Говорите! – сказал подполковник.

– Господин подполковник, – начал младший инспектор, – я, осмелюсь доложить, считаю излишним обыскивать Дом. Как я мог понять из рапорта, договоренность о встрече в Доме относится лишь к тому случаю, если они расстанутся. Но ведь по всем признакам они пришли вместе! Зачем же им рисковать идти сюда? Впрочем, за Домом наблюдают мои люди. И, если они все-таки явятся, попадут в ловушку. Если мы здесь произведем обыск, в течение часа среди рабочих Дьёра распространится слух, что мы ведем повальные обыски. Я не знаю, угодно ли вам…

Подполковник что-то проворчал. Заговорил Тамаш Покол:

– Я считаю, что комендант прав. Их надо искать среди старых друзей в поселке оружейного завода. Я со своими людьми перейду туда. Обыскивайте Дом, а я прочешу поселок.

– Я вполне согласен с господином инспектором, – сказал начальник сыска, – и, если позволите, проверю в других местах. Надо обшарить все вокруг.

– Нет, – возразил Тамаш Покол, – я хочу, чтобы вы пошли со мной. Если вы подозреваете еще что-нибудь, мы потом отправимся и в другие места. Вы знакомы с местными условиями, а я знаю преступников. Господин подполковник, если считает нужным, пусть произведет обыск в Доме.

– Так не пойдет! – испугался подполковник. – Так не пойдет! Конечно, я с вами. Весь аппарат должен быть вместе. Это очень важно: держать весь аппарат вместе!

Сыщики между тем уже приступили к обыску. Однако производили его спустя рукава: лишь заглянули в несколько комнат, спросили документы у сидящих в буфете, и через несколько минут весь караван потянулся в поселок оружейного завода.

У меня камень с души свалился, но все-таки я сразу не понял, чему так радуется Бела.

– Ничего страшного, – прошептал он. – Ничего страшного. – У него, как у бывшего начальника отдела комиссариата внутренних дел, был известный опыт в подобных ситуациях – он заметил яростное соревнование трех соперников.

В конторе опять началось движение. Вернулся Гутман, и, как мы смогли определить по шуму, не один, а с несколькими людьми. Говорил хриплый, пьяный голос; я узнал бывшего начальника смены Сани, председателя певческой капеллы. Так вот кто здесь, этот коварный старый мерзавец!

– Слушай, Гутман, – орал он, – брось свои штучки, а не то, честное слово, я оторву тебе голову! Что здесь было сегодня утром? – И, как бы между прочим, спросил: – Это что такое? Неужели ты ешь гуляш с твоим больным желудком?… Ну, говори! – закричал он снова. – Зачем привалила сюда сегодня вся полиция?