— Пейн, — хрипло ответил я, нащупывая сигареты на прикроватной тумбочке.
— Макс, это Бейкер, — голос старого детектива звучал напряжённо. — У нас тут ситуация на Риверсайд-авеню, 42. Какой-то новый культ... Анубиса.
Я сел на кровати, сжимая телефон так, что пластик затрещал.
— Что ты сказал?
— Культ Анубиса. Египетский бог мёртвых или что-то в этом роде. Макс, такого я ещё не видел. Тебе нужно приехать. Сейчас.
Связь оборвалась, а я остался сидеть, глядя в темноту квартиры, где тени казались живыми. Анубис. Тот самый, что преследовал меня во сне, теперь вышел в реальный мир.
Я потёр лицо, пытаясь стряхнуть остатки кошмара. Сон был предвестником, тенью будущего, падающей на настоящее. Я почти слышал тиканье часов судьбы, отмеряющих время до финала.
***
Пока я собирался, натягивая чёрную рубашку и кобуру, мысли возвращались к Моне. К той части сна, что ударила больнее любой пули.
Действительно ли я предал память о семье, позволив себе чувствовать что-то к Моне? Разве любовь — это измена? Или я тоже был достоин на крошечный кусочек счастья в этом проклятом городе, забравшем у меня всё?
Мишель не вернуть. Роуз не вернуть. Они ушли туда, куда не дотягиваются даже мои кошмары. А Мона... она была живой, тёплой, настоящей. Она понимала мою боль, потому что несла такую же.
Но теперь и её нет. Как и всех, кто имел несчастье подойти слишком близко к эпицентру катастрофы по имени Макс Пейн.
***
В ванной я включил холодную воду, подставив лицо под ледяную струю. Она смыла остатки сна, но не чувство неизбежности, прилипшее к коже, как пороховой дым.
Я посмотрел на своё отражение в зеркале — осунувшееся лицо с тенями под глазами, щетина, которая скоро превратится в бороду, если я не возьмусь за бритву. Волосы давно не стриженные, спутанные после беспокойного сна.
Может, побриться наголо и уехать в Бразилию? Начать новую жизнь где-нибудь на пляже Копакабана, где самая большая опасность — обгореть на солнце? Где нет мертвецов, встающих из могил, и древних богов, преследующих в кошмарах?
Я хорошенько умыл лицо ещё раз, вода стекала по подбородку, капая в раковину, как слёзы, которых у меня давно не осталось.
— Нет, — сказал я своему отражению. — Такое даже в страшном сне не приснится. Я слишком люблю свой мрачный город и освежающий дождь.
Этот дождь напоминал мне о слезах, которые я проливал на могилах родных. Когда он барабанил по плечам, я чувствовал с ними единение, словно стоял на границе между мирами.
— Возможно, это дело будет тем самым, — продолжил я разговор с зеркалом, — когда я почувствую последнюю боль.
Я развернулся, чтобы уйти, но краем глаза заметил что-то в отражении. Тёмный силуэт с головой шакала, стоящий за моей спиной. Анубис, наблюдающий, ожидающий.
Резко обернувшись, я нашёл за собой только пустоту ванной комнаты. Никаких древних божеств, только капающий кран и запотевшее зеркало.
— Нет, показалось, — пробормотал я, хватаясь за дверной косяк. — Слишком много обезболивающих.
Но, закрывая дверь ванной, я не мог отделаться от ощущения, что кто-то смотрит мне вслед из глубины зеркала. Кто-то, чьи глаза видели рождение и смерть цивилизаций, кто-то, для кого моя жизнь — лишь мгновение в бесконечном потоке времени.
И что самое странное — я больше не боялся этого взгляда. Скорее, ждал его, как старого знакомого, с которым давно пора завершить незаконченный разговор.
