— Прелести нашего быта. Слова «обыск», «арест» стали более популярными, чем «здравствуйте» и «до свидания».

Фомичев промолчал — он был еще во власти только что пережитого страха. Он тупо смотрел в стол, поглаживая скатерть противно вспотевшей ладонью.

Фомичев установил, что Аристархов обманывал руководство и посылал в Москву лживые донесения. Организации в Брянске, по существу, нет. Но, с другой стороны, разве можно сбросить со счетов самого Аристархова, сидящего на таком выгодном, а в случае чего самом выгодном месте, связанном и с оружием и с солдатами? Нет, нет, учинять расправу над Аристарховым не имело смысла, но нужно, чтобы Шешеня для укрепления руководства послал сюда верного человека…

В Орле представители организации встретили Фомичева на вокзале. Их было четверо, и оказалось, что это и есть почти вся орловская группа. Руководителем ее был учитель Тульчин — пожилой человек с болезненно-желтым лицом, остальные были такие серо-одинаковые, что Фомичев так и не запомнил, кто из них кто. Все они находились под тяжелым впечатлением происшедшего не так давно разгрома их организации чекистами и боялись теперь собственной тени. Спасла тогда счастливая случайность, придумать которую им было тем легче, что все они были сотрудниками орловского ГПУ и участвовали во всамделишном разгроме савинковского подполья. Однако было решено, если Фомичев вдруг пожелает увидеть и других членов организации, его свезут неподалеку в домик, где находятся приготовленные на этот случай три настоящих савинковца из числа находившихся в заключении.

По плану Фомичев должен был провести в Орле всего четыре часа — до следующего поезда на Харьков. Решили в город не ездить и поговорить здесь же, в вокзальном ресторане. Заняли столик в углу, где рядом других столов не было. Фомичев выслушал рассказ Тульчина о том, как была разгромлена организация и каких славных людей лишилось их движение. Рассказ, как можно догадаться, был весьма натурален и насыщен совсем не выдуманными подробностями, он произвел на Фомичева большое впечатление. И хотя, бесспорно, эти четверо выглядели в его глазах в общем жалко, Фомичев не мог не почувствовать к ним уважения за одно то, что они после такого страшного разгрома не потерялись и даже продолжают какую-то борьбу. Они-то центральное руководство не обманывали — Тульчин доносил в Москву, что они выпускают листовки против Советской власти, и это оказалось правдой — все четверо от руки писали листовки, а потом расклеивали их на заборах. Образцы листовок они вручили Фомичеву — это были до смешного наивные контрреволюционные вопли. Фомичев спрятал в карман несколько таких листовок — он непременно покажет их самому Савинкову и расскажет ему, какие трогательно-верные люди есть у него в России. Фомичев орловцев не ругал и даже не потребовал от них больше того, что они уже делали. Он считал, что в Орел следовало послать свежие силы, способные заново воссоздать организацию…

Скоро Фомичеву уже не о чем было разговаривать с этими четырьмя подпольщиками, и он тягостно ждал поезда.

В Харькове Фомичеву нужно было идти в камеру хранения ручного багажа, где его должен был ждать представитель организации — сорокалетний мужчина в брезентовом плаще с откинутым капюшоном, он должен держать в руках узелочек из зеленой материи.

Покинув вагон, Фомичев вместе с толпой пассажиров шел по гулкому крытому перрону вокзала, по лестничным переходам и вдруг остановился — впереди, прислонясь к стене и пристально вглядываясь в проходивших мимо него пассажиров, стоял Леонид Шешеня.

Предчувствие беды ознобом встряхнуло Фомичева, и он как загипнотизированный пошел, расталкивая людей, прямо на Шешеню. Они молча пожали друг другу руки и отошли в темный угол вокзала.

— Беда, Иван! Большая беда! — Шешеня протянул Фомичеву бланк телеграммы.

«Из Ростова», — механически отметил Фомичев и начал читать текст:

«Ваш родственник тяжело заболел, необходим приезд кого-нибудь из вас. Григорий».

— Кто?.. Григорий? — сдавленно спросил Фомичев.

— Атаман действующего на Кавказе отряда казаков-патриотов. Его настоящее имя Султан-Гирей.

Фомичев знал это имя. О Султан-Гирее он слышал еще за границей. Находящиеся в эмиграции грузинские меньшевики недавно провозгласили его национальным героем и писали о нем, что он негласный властитель Кавказа.

— Они друзья с Павловским, — продолжал Шешеня. — Это с ним Сергей Эдуардович списался, к нему и поехал. Они вместе готовили экс…

— Неужели Павловский убит? — спросил Фомичев, и сердце его до боли сжалось от мысли, что ему придется доставить такую страшную весть Савинкову.

Шешеня, не отвечая, протянул ему вырезку из газеты.

— «На днях поезд Москва — Ростов, — читал Фомичев, — ночью был остановлен шайкой бандитов, они пытались ограбить почтовый вагон, в котором находилась большая сумма денег, доставлявшаяся в Ростов из столицы. Однако проводники поезда во главе с помощником машиниста и находившимися в поезде военнослужащими оказали бандитам организованное вооруженное сопротивление. Завязалась перестрелка, в которой два бандита были убиты и самое меньшее четверо — ранены. Среди защитников поезда шестеро получили легкие ранения. Отбив нападение, герои убрали с пути положенные бандитами бревна, после чего поезд продолжал путь и прибыл в Ростов с опозданием всего на 40 минут. Ведется тщательный поиск банды…»

— Неужели Павловский убит? — еще раз спросил Фомичев.

— Я ничего не знаю, Иван, я знаю только, что случилась страшная беда… страшная беда. А тут еще в Москве все пошло кувырком.

— А в Москве что?

— Мы узнали, что элдэвцы снова направляют Мухина в Париж, и я предложил им сопровождать Мухина, но они наотрез отказали. А когда они узнали об этом происшествии с Павловским, ихний лидер Твердов прямо так мне и сказал — нам, говорит, не по пути с подобным мелким авантюризмом. В общем одно к одному. Я выехал сюда, чтобы срочно с тобой решить — что нам делать? Одно ясно: по телеграмме должен ехать или я, или ты. Больше некому, Иван. Я, признаюсь, потерял голову. Подумать только! Павловский! Никогда Борис Викторович не простит нам этого.