В Варшаве их встретил Евгений Сергеевич Шевченко. Полковник генштаба Медзинский приказал ему быть на вокзале и отвезти гостей в лучший отель. Но у Федорова были свои планы и своя стратегия.

— Нет, нет и нет. Никаких отелей! — сказал он Шевченко. — Оформите мне билет в Париж на ближайший поезд. А у вас остается господин Шешеня, он все расскажет…

И только для того, чтобы ввести Шешеню в атмосферу игры, Федоров согласился провести краткую беседу с варшавскими деятелями. Она происходила в редакторском кабинете Философова и длилась чуть больше часа — Федоров торопился на парижский поезд…

— Перед лицом истории мы должны стать предельно объективны в оценке самих себя, — туманно говорил Федоров. — В нашем общем с вами деле наступил истинно исторический этап, когда не мы с вами, а только люди масштаба Бориса Викторовича Савинкова имеют право принимать решения. Господин Шешеня расскажет вам об обстановке в Москве, и вы можете быть уверены — он, как всегда, будет к нашей «ЛД» пристрастен, а свои дела будет видеть в более радужном свете.

— И я уж расскажу все как есть, — вставил Шешеня. — Действительно же обстановка историческая… Да…

Шешеня был необычайно важен, и Федоров подумал, как бы он не переиграл, но надо сказать, что к этому его располагали сами варшавские деятели, которые лебезили не только перед Федоровым, но и перед Шешеней.

— Не можете ли вы, хотя бы в совершенно общих чертах, сказать нам, что вы ждете сейчас от нашего союза? — вкрадчиво заговорил Философов. — Может так случиться, что Борису Викторовичу для встречи с вами понадобятся какие-нибудь данные от нас, — мы хотим быть к этому готовы.

— Только в самых общих, — благосклонно согласился Федоров, нисколько не желая унизить собеседников. — Полная обрисовка положения, даже самая краткая, заняла бы у нас массу времени. Все очень сложно, господа. Очень. Мы — руководство «ЛД» — оказались перед лицом серьезнейшего кризиса, вызванного и тем, что наши переговоры с господином Савинковым, не по нашей вине, крайне затянулись.

— Но согласитесь же, что и мы не могли очертя голову ринуться в переговоры, не проявив минимальной осторожности, — несколько нервно заметил Шевченко, который опасался, как бы Федоров там, у Савинкова, не свалил всю вину на них.

— Во всяком случае, я никогда не забуду, как вы, господин Шевченко, позволяли себе разговаривать со мной, — ответил Федоров. — Понимаете, господин Шевченко, есть почти неуловимая разница между настоящей осторожностью и мелочным страхом за свое теплое местечко и привычную жизнь без особых забот. И я понимаю, в этом смысле появление на вашем горизонте нашей «ЛД» было событием беспокойным.

— Ну что вы, Андрей Павлович, как можно так говорить? — мягко возразил Философов.

— Я шучу, — устало закончил Федоров, и не понять было, что из сказанного считает он шуткой.

— Возможно, я был излишне резок, прошу извинить, — через силу проговорил Шевченко.

— Господа, не будем заниматься этаким версальским церемониалом, — улыбнулся Федоров. — Ну, был кто-то излишне резок, а кто-то излишне настойчив в своих претензиях — я тут имею в виду себя, — все это уже необратимо и, как говорится, исправлению не подлежит. Но на будущее давайте договоримся — излишней работы друг другу не задавать. Кстати, господин Савинков предупрежден о моем приезде?

— Да, конечно, — ответил Философов. — Он ждет вас. А как там наш Павловский? — спросил он без паузы и так небрежно, что Федоров поднял на него удивленный взгляд.

Философов разозлился — сколько раз он просил, чтобы ему не давали поручений конспиративного характера!! Не умеет он! Не умеет и уже не научится. Но об этом попросил сам Савинков. Когда они говорили по телефону по поводу приезда Федорова, Савинков сказал: «Попробуйте-ка, очень между прочим, спросить у него, что там с Павловским, и посмотрите, как он встретит этот вопрос…» Вот и спросил и конечно же сделал это не лучшим образом!!

— Я видел его только один раз, — ответил Федоров, — он был на заседании, когда мы избирали объединенный руководящий центр.

— По моему предложению полковник Павловский введен в состав центра, — важно вставил Шешеня.

— Что я могу сказать о нем? — продолжал Федоров. — Павловский — мужчина очень красивый. На заседании молчал. А что он при этом думал о нас, вы, конечно, узнаете из его письма.

— Какого письма? — удивился Философов.

— Мы ничего не получали, — добавил Шевченко.

Федоров перевел строгий взгляд на Шешеню:

— В чем дело, Леонид Данилович?

— Да я… просто момента не случилось… беседуем ведь… — оправдывался Шешеня, вынимая из кармана запечатанный конверт и передавая его Философову.

— Ну вот, а господину Савинкову его письмо везу я, — добавил Федоров.

По тому, как Философов нервно распечатывал письмо, а подсевший к нему Шевченко внимательно оглядывал конверт, было ясно, какое большое значение придавали они получению письма от Павловского. Шевченко читал письмо через плечо Философова, и, когда тот, переворачивая лист письма, взял его в другую руку, Шевченко пришлось перейти к другому плечу. Все это не укрылось от взгляда Федорова, который, пока они читали письмо, вполголоса говорил Шешене:

— В случае если вы обратно отправитесь до моего возвращения из Парижа, попросите господина Философова поставить меня об этом в известность.

Письмо прочитано, и Философов откладывает его с нескрываемым вздохом облегчения.

— Кто будет рад, так это Борис Викторович, — говорит он, еще раз выдавая особый их интерес к положению Павловского в Москве. Все-таки они чего-то, очевидно, боялись, и молчание Павловского их тревожило…

— Капитан Секунда выдал вам билет до Парижа без задержки? — спросил Философов просто так, чтобы не висела дольше неловкая пауза, но его ожидал ответ весьма неожиданный:

— В услугах капитана Секунды я попросту не нуждался, у меня оплаченный билет Москва — Париж.

— Как это?

— Очень просто: теперь я действую уже не как оппозиционер-одиночка, а с согласия всего центрального комитета «ЛД», а значит, могу воспользоваться возможностью получить служебную командировку в Париж. Что я и сделал.