— На юг, к Чёрному морю, — спокойно ответил Винделор.

— А, ты из этих? — вдруг спросил Саймон, сделав странный жест у головы. — Ну, фанатиков?

— Впервые слышу, — удивился Винделор, приподняв бровь.

Саймон вздохнул, оглядел зал и с азартной улыбкой посмотрел на него.

— Тогда слушай…

Глава 2

Глава 2.

Винделор рывком вырвался из сна, словно вынырнул из густой чёрной воды. Город под номером шестнадцать пылал — языки пламени жадно лизали стены, пожирали дома, ещё недавно наполненные голосами. Крики разрывали ночь, искажённые лица тонули в дыму, и он снова видел их: мать, отца, сестру, исчезающую в тенях жителей города и всадников с острыми клинками. Говорили, таких городов было несчётно — когда-то у них были имена, но огонь и варвары стёрли их с земли. Этот кошмар цеплялся за него десятилетиями, как гарь, что разъедает лёгкие. Он вскочил, сердце колотилось, вырывалось из груди, словно само пыталось сбежать туда, где всё ещё полыхало.

Утренний свет сочился сквозь занавески, тусклый, словно чужая милость. Винделор сидел на краю кровати, сжал виски ладонями, прогоняя призраков огня. Проклятье этого сна было не в пламени, а в его бессилии — он не мог ничего изменить тогда и не мог теперь. Дыхание выровнялось, но жар в груди остался, как угли, тлеющие под пеплом. Он плеснул холодной воды в лицо, смывая пот и тревогу, собрал рюкзак и шагнул в коридор. На ресепшене сменились лица — такие же пустые, как вчера, — но он прошёл мимо, не глядя.

На улице его ждал Саймон, прислонившись к стене. Густой дым самокрутки вился над его головой, а в глазах плескалось ленивое любопытство. Он заметил Винделора, вскинул руку, и уголки его губ тронула насмешливая улыбка.

— Доброе утро, северянин! — голос Саймона был бодрым, почти слишком живым для этого серого города. — Кричал во сне? Что-то про огонь, да?

Винделор замер, взгляд стал твёрдым, как сталь револьвера под плащом. Он кивнул — коротко, неохотно, но тень кошмара всё ещё лежала на плечах, тяжёлая, как угольная пыль.

— Доброе, — бросил он, махнув рукой. — Просто сон.

Саймон хмыкнул, выпуская дым в холодный воздух.

— Сон, говоришь? У таких, как ты, сны — это не просто сны. Старые города, да? Они горят в тебе, как в байках стариков у костров.

Винделор не ответил, шагнув вперёд. Плащ качнулся, задев компас в кармане — ледяной, как память, что не отпускает.

— Куда направляешься, приятель? — с легким энтузиазмом спросил Саймон.

— В ломбард, — Винделор слегка нахмурился, обдумывая свои слова. — Потом к оружейнику и на рынок.

— Пойдем, дружище Вин, — Саймон без колебаний положил руку на плечо Винделора, его лицо сияло от радости, словно он только что предложил великое приключение. — Я покажу тебе самые злачные места этого унылого города.

— Пойдем, — кивнул Винделор, сдержанно улыбнувшись. Его взгляд был спокойным, но в голосе сквозило легкое любопытство. — Заодно я хотел бы послушать о двадцать седьмом, он по пути, и было бы интересно узнать о нем побольше.

Утренний туман обвивал жалкие домишки, лишая их даже проблеска света. Редкие горожане, встречающиеся на улице, шли, опустив головы, словно укрывались от неизменной серости, которая обволакивала не только город, но и их души и тела. Их лица искажались в вечном унынии, а глаза были тусклыми, полными усталости и безнадежности.

Каждый шаг по тротуарам, покрытым пожелтевшей и потрескавшейся серой плиткой, отдается глухим эхом. Запущенные парки, где когда-то играли дети, теперь напоминают поля битвы: неухоженные скамейки и заросшие травой площадки, где резвится лишь ветер. Жизнь здесь течет ужасно медленно, как старая ржавая река, унося с собой надежды и мечты, заменяя их лишь серостью повседневности.

— Если говорить о двадцать седьмом, то это действительно то место, где хочется жить. Сравнивать его с этой богадельней нет смысла. Наши жители — яркие, счастливые и целеустремлённые люди. Посмотри вокруг, Вин, это не город, а помойка. Здесь даже пообедать негде, ни одного приличного заведения. Не представляю, как здесь живут люди. Я бы либо повесился, либо пустил себе пулю в лоб.

Утренний туман стелился над улицами, серый, как дыхание догорающего города. Винделор шагал рядом с Саймоном, и каждый его шаг отдавался гулким эхом по потрескавшейся плитке. Саймон затянулся самокруткой, густой дым вился над его усами, спутываясь со словами.

— Кстати, о пулях, — он прищурился, скользнув взглядом по Винделору. — Какой у тебя аппарат? В двадцать седьмом есть толковые лавки, мой зять там держит одну. Скажешь, что от меня, — он хмыкнул, — скинет пару монет, если будет в настроении.

Винделор оттянул край плаща, показав кобуру. Револьвер Уэбли лежал на ремне — старый, с потёртой рукоятью, металл тускло блестел в утреннем свете.

— Вот, — его голос был хриплым, словно натянутый канат. — С переломной рамой. Знаешь такой?

Саймон замер, дым повис в воздухе. Его глаза сузились, потом он расхохотался — громко, резко, и эхо отразилось от серых стен.

— Боже, северянин, это же рухлядь! Где ты патроны берёшь? Таким уже лет пятьсот, как место на полке в музее! — Он хлопнул себя по колену, будто услышал лучшую шутку за неделю. — Выбрось его, Вин. Купи что-то, что не развалится в руках.

Винделор остановился. Рука сжала рукоять револьвера, пальцы на мгновение побелели. Его взгляд стал твёрдым, как сталь, что резала его кошмары. Тень прошлого шевельнулась в груди — голос отца, крики в огне, треск горящих стен. Этот револьвер был с ним тогда, в городе шестнадцать, когда он не успел выстрелить. Когда не успел спасти. Челюсть напряглась, но он ответил ровно:

— Он был с моим отцом. Пока работает, я его не брошу.

Голос его дрогнул, и на мгновение в глазах мелькнула боль — острая, как осколок стекла, вонзившийся в память.

Саймон замолчал, дым развеялся, оголяя выражение его лица. Он смотрел на Винделора, прищурившись, будто видел его впервые. Улыбка сползла с губ, сменившись чем-то более задумчивым.

— С отцом, значит, — протянул он, голос стал ниже, суше. — Ну, дело твоё. Только не жди, что эта железка вытащит тебя из могилы. В дороге такие игрушки — как память: греют, пока не ломаются.

Винделор не ответил. Пальцы скользнули в карман, сжали компас — ледяной, как обещание, что он дал у башни. Возможно, его сеьмя была где-то там, у Чёрного моря, и этот револьвер — не просто оружие, а нить, ведущая его через гниль и серость. Один из уцелевших жителей павших городов, однажды шепнул о слухе: у Чёрного моря, много наших, парень, многие идут туда в поисках нового дома.

Он шагнул вперёд, и плащ качнулся, скрывая кобуру.

— Мы почти пришли, — сказал Саймон, указав на неприметную вывеску, выцветшую от времени. Его голос стал мягче, но в глазах ещё тлела насмешка.

Туман сгустился, закрывая за ними улицу, пока их шаги не растворились в серой дымке

Неприметный ломбард расположился в закутке за пределами центральных улиц, его серый фасад сливался с городом, а окна, завешенные пыльными занавесками, хранили тишину. Внутри время текло иначе: полки ломились от хлама — антикварные часы, ржавые приборы, поблёкшие украшения, каждый предмет нёс на себе шрамы чужих историй. В углу, стоял старый граммофон, его игла скользила по потёртой пластинке, выпуская занудную, завывающую песню — тоскливый голос пел о потерянных днях, растягивая ноты, как ветер над полями. Винделор замер, звук царапнул память: такие мелодии гудели в ночи, когда город шестнадцать ещё дышал.

Мужчина средних лет и мальчишка лет двенадцати лениво перекидывались фразами за прилавком, не замечая гостей. Над ними, на облупленной стене, висела выцветшая карта — пожелтевшая, с рваными краями. Глаза Винделора невольно зацепились за неё: среди россыпи номеров городов, выведенных чьей-то дрожащей рукой, алела отметка — «16». Чёрная точка рядом с ней, будто пепел, упавший на бумагу, жгла его взгляд. Он сжал кулак, пальцы врезались в ладонь — тот самый город, где огонь забрал всё.