— Освобождение прогрессирует не так хорошо, как следовало бы, — сказал он. — Это очевидно. Всемирная паутина перегружена разного рода толками.
Кирстен пригубила шабли.
— Да, «прогресс» — ключевое слово, — и рассказала ему о содержании виртуальной беседы.
Прежде чем ответить, он налил себе вина.
— У сержантов появилось нечто, не заложенное в программу? Гм. Интересно. Может, после того как все закончится, они откажутся идти в казармы?
— Понятия не имею. Экейша об этом ничего не сказала. Во всяком случае, меня эта проблема не слишком волнует.
— А если они начнут потом подавать заявления на присвоение гражданства?
— О Господи, — она уселась поудобнее. — Нет, об этом я сейчас думать не хочу.
— Мудрая женщина. Тебе нужно мое мнение?
— Вот почему я здесь.
— Ты не можешь игнорировать сержантов. Ведь, освобождая Мортонридж, мы от них полностью зависим. И долго будем зависеть.
— Сто восемьдесят тысяч людей освобождены от одержания, семнадцать тысяч умерли. Значит, надо спасти еще сто восемь миллионов.
— Верно. Мы на пороге ожесточенных сражений. Если все пойдет с той же скоростью, передовые войска подойдут к скоплению одержимых послезавтра. Ежели вы их сейчас придержите, сержанты понесут тяжелые потери. А это нехорошо. По-моему, пусть все идет, как идет. Вот когда передовые войска ударят по скоплениям одержимых, примени тактику генерала Хилтча, то есть возьми противника численностью.
— Это весьма логично, — она задумчиво смотрела в бокал. — Если бы только все дело было в численности войск. Они ведь зависят от меня, Эдвард.
— Кто?
— Люди, которых одержали. Мои подданные. Запертые в собственных телах, они, тем не менее, знают, что кампания идет, и что означает она практическое освобождение от непристойности. Они верят в меня, надеются, что я освобожу их от зла. У меня долг перед ними. Это одна из нескольких настоящих обязанностей, возложенных на нашу семью народом. Теперь я знаю: есть способ уменьшить количество убитых. И игнорировать это не могу. Это было бы предательством их веры, не говоря уже о пренебрежении долгом.
— И то, и другое для Салданы просто невозможно.
— Да. Слишком легко мы на все это смотрели.
— Вернее сказать, не очень серьезно.
— И все же, если я хочу снизить потери, мне нужно обратиться к эденистам, подбодрить их. Знаешь, что больше всего меня беспокоит? Люди. Они ждут от меня действий. Я Салдана, а они эденисты. Что может быть проще?
— Ну, сержанты не совсем эденисты.
— Мы понятия не имеем, кто они теперь такие. Не зря же Экейша об этом обмолвилась. Если они настолько встревожены, что рассказали мне об этой проблеме, значит, это немаловажный факт. И я не могу не учитывать его из гуманистических соображений. Отчего, черт возьми, они не простые автоматы?!
— Подготовка к кампании проходила в спешке. Если бы генетикам с Юпитера дали время подумать, они создали бы такую модель солдата, что и проблемы бы не возникло. Но нам пришлось позаимствовать их у Повелительницы Руин. Послушай, ведь генералу Хилтчу поручено командование всей операцией. Пусть он и принимает решение. Он за это и деньги получает.
— А я спрячусь, — пробормотала она. — Нет, Эдвард. Ведь это я настаивала на уменьшении потерь. Значит, я и несу ответственность.
— Ты создашь прецедент.
— Вряд ли такая ситуация повторится. Все мы вступаем на новую, чрезвычайно опасную территорию. И здесь требуется надежный лидер. Если я не смогу стать им сейчас, тогда семья потеряет лицо. Мы потратили четыре столетия на то, чтобы занять такое положение, и я не стану уклоняться от решения в ответственный момент. Ведь это трусость, и я не допущу, чтобы в ней обвинили семейство Салдана.
Он поцеловал ее в висок.
— Хорошо, знай, я тебя всегда поддержу. Позволь только высказать последнее соображение. Личности, заложенные в сержантов, — добровольцы. Они отправились на войну, сознавая, какой может быть их судьба. Цель эта крепко засела в их подсознании. В этом они похожи на солдат конца двадцатого века. Такие же беспокойные, даже испуганные, но решившиеся. Так что дай им время собраться, взять себя в руки, а потом используй их для задачи, ради которой они и созданы, — спасения жизни настоящим людям. И если они способны на эмоции, то испытают удовлетворение оттого, что задачу эту решат.
Ральф ел холодный завтрак в столовой командного комплекса Передового форта, когда в его нейросеть поступило сообщение.
— Замедлите наступление, — сказала княгиня Кирстен. — Я хочу, чтобы цифра потерь снизилась до самого минимума.
— Да, мадам. Слушаюсь. И благодарю вас.
— Вы этого хотели?
— Мы здесь не для того, чтобы вернуть землю, мадам. Освобождение касается только людей.
— Знаю. Надеюсь, Экейша нас простит.
— Я уверен в этом, мадам. Эденисты прекрасно нас понимают.
— Хорошо. Еще я хочу, чтобы взводам сержантов дали передышку между атаками.
— Это еще больше замедлит наше продвижение.
— Знаю, приходится с этим мириться. Не беспокойтесь о политической и технической поддержке, генерал. Надеюсь, вы получите все до самого конца, каким бы он ни был.
— Да, мадам, — сообщение закончилось. Он оглядел старших офицеров, обедавших рядом с ним, и медленно улыбнулся. — Все в порядке.
С высоты на землю смотрели холодные немигающие глаза машины. Мультиспектральное зрение, свободно проникая сквозь редеющие облака, различило маленькую группу теплых фигур. Но именно здесь отчетливость и пропадала. Вокруг все просматривалось до мелочей: и запутанные корни упавших деревьев, и четырехколесный вездеход, почти всосанный серо-голубой грязью, и даже вывернутые из земли большие камни, уносимые вдаль быстрыми ручейками густой грязи. Фигуры же обволакивал мерцающий воздух. Инфракрасные лучи были здесь не полезнее горящих свечей. И какие бы фильтры ни применял AI, определить хотя бы количество шедших по грязи фигур не удавалось. Судя по ширине искажающего поля и замерам термального отпечатка, остававшегося позади, число это могло быть от четырех до девяти.
Стефани знала: спутники-шпионы здесь, вот они, выгнулись дугой от горизонта до горизонта. И дело было не столько в их физическом присутствии (ощущение это пропало вместе с облаком и ментальным единством одержимых), она чувствовала их непреклонное намерение, нарушавшее гармонию мира, поэтому держалась настороже. Приятели ее испытывали то же самое. Ощущения эти мешали им, словно надоедливые мухи, от них хотелось отмахнуться рукой. Правда, не спутники были их главной проблемой. Куда большая опасность исходила от сержантов, приблизившихся к ним на расстояние двух миль. Они подходили ближе, все ближе. В стремлении своем они были настоящими машинами.
Сначала Стефани старалась не обращать на них внимания. Это была бравада, почти ей не свойственная. А когда добрались до укрытия (сухого!) в виде амбара, осмелели и остальные. Амбар находился на невысоком холме, низенькое строеньице с каменными стенами и плоской крышей. Добирались они до него с тех пор, как вышли из долины, пять нескончаемых часов. Макфи считал это лишним доказательством того, что шли они по дороге. Спорить с ним больше никому не хотелось. Никто не произнес ни слова. Ноги дрожали от изнеможения, и даже энергистическая сила была им уже не помощницей. Они давно поняли, что за приращение сил им придется потом расплачиваться.
Амбар встретился как нельзя кстати: силы их были на исходе. Увидев сквозь пелену дождя его темные, неясные очертания, они пошли к нему угрюмо и целеустремленно. Поначалу помещение мало чем защищало от погоды: многочисленные панели сорвало ветром, а пола под толстым слоем грязи не было видно. Все это, однако, не имело значения: в их положении это было настоящее спасение.
Все исправила энергистическая сила. Грязь с пола поднялась на стены и, заклеив пробоины, превратилась в камень. Дождь они отогнали и даже завывание ветра утихомирили. Чувство облегчения вновь их объединило. Об унизительном бегстве из долины почти забыли. И даже старались не обращать внимания на звучавшие в мозгу время от времени ужасные крики: это очередная душа в ноль-тау вылетала из одержанного ею тела. Выйдя из помещения, пошли на разведку в поисках еды, вычистили перепачканные грязью овощи, вымыли и приготовили мертвую рыбу.
