Я уже неоднократно обращал своё внимание на весьма юморные названия магических конструктов, подчерпнутых мной в книге заклинаний Афанасия Никитина. «Гуси Рима» были этакой охранной сигнализацией, предупреждающей мага о постороннем вторжении в его «личное пространство». Ведь все же знают легенду[49] о том, как когда-то гуси спасли Вечный город[50].

В общем, активировав заклинание, которое предупредит меня о появлении в кабинете главврача любого постороннего (хоть он меня всё равно даже не увидит), либо самой хозяйки, я постарался немного вздремнуть и хоть немного восстановить силы. Прошедшая ночка выдалась на редкость тяжёлой.

Пусть сон мой был чуток, но мне удалось неплохо выспаться до тех пор, пока в моей голове не раздалось громкое гоготание римских гусей. И тут Афанасий оказался верен себе — «звуковой сигнал» в виде птичьего гогота меня весьма позабавил. Не дёргаясь понапрасну, я приоткрыл один глаз, оценивая окружающую обстановку.

В кабине оказалось двое: Глория и крепкий седовласый Stabsarzt[51] с эмблемой Эскулапа[52] на полевой форме и багровым лицом любителя крепкой выпивки. А поскольку проблем со спиртом в медицинских частях вермахта не наблюдалось, то этот дядя мог предаваться своему любимому пороку в любое время.

Он и сейчас страстно хотел выпить… Вернее, похмелиться после вчерашних вечерних посиделок с раненными офицерами — пациентами полевого госпиталя. Которым он же, собственноручно, и продал хорошую долю спирта. Это я мгновенно прочитал у него в голове, но еще раньше меня накрыло таким смрадом застарелого перегара, что впору было закашляться.

Состряпав невозмутимый покер-фейс, прожжённая ведьма лишь покосилась в мою сторону, а после принялась филигранно отчитывать своего подчинённого — любителя основательно заложить «за воротник». Некоторые из её оборотов на немецком я бы с удовольствием записал для памяти, поскольку раньше с такими ругательствами не встречался.

Физиономия медика-капитана всё сильнее и сильнее краснела, пока не сравнялась по цвету с варёной свёклой. Но он стойко терпел и не возмущался, поскольку этот залёт у него далеко не первый и, скорее всего, не последний. И именно от старой ведьмы полностью зависела его дальнейшая судьба.

Мой ментальный дар спокойно считывал эту информацию из головы выпивохи. Тля! Да у него даже мысли отдавали похмельным перегаром! Или это просто мои синестетические способности так реагировали на его алкогольный профессионализм? Я насильно притушил своё восприятие, чтобы не чувствовать всего этого смрада, и мне немного полегчало. Настолько противных ощущений мне уже давно не приходилось испытывать.

— Schnapsleiche[53]! — прошипела напоследок рассерженной гадюкой Глория, выпроваживая штабс-артца за дверь.

Тот что-то невнятно бормотал в своё оправдание, божился, что больше ни-ни — ни капли в рот этой гадости не возьмёт, клялся, что это в последний раз. Но я, как и Глория понимали, что этого горбатого только могила исправит. Что он будет бухать до тех пор, пока, действительно, не щелкнет ластами.

И осталось ему не так уж и много — не смотря на внешнюю крепость, организм алкаша был уже основательно изношен. Такие как он обычно не переживают сорока лет, либо переживают этот рубеж, но ненадолго. К слову сказать, старая ведьма могла легко излечить своего подчиненного от этого пагубного недуга. Но не собиралась этого делать. Ведь каждый такой «разбор полётов» даровал ей малую толику сил. И я видел, как она тянет силы из этого алкаша. И таких алкашей под её «крылом» хватало.

Глория захлопнула дверь за медиком, провернула ключ в замке и повернулась ко мне:

— Приветствую вас, Месер! Я так рада, что вы обо мне не забыли…

Наша встреча меня весьма порадовала, как и то, что Глория так и не успела воспользоваться моим смертельным прощальным подарком для фашистов, который я оставил ей, отбывая на выручку деда в Берлин. Зараженная туляремией мышь до сих пор продолжала мерно посапывать в специальной коробочке где-то в подвале под кабинетом ведьмы.

Уходя, я не торопил Глорию срочно запускать болезнь в части и соединения вермахта. Я дал ей время разобраться со своими делами. Было лишь одно условие — успеть до наступления холодов. А до них было еще далеко. Так что я с облегчением выдохнул — ведь вместе с немцами погибли бы и пленные партизаны. Ну, если они, конечно, живы.

— Простите, Месер, но я не успела преподнести бошам ваш сюрприз… — Глория как-то предугадала моли мысли, хотя никаким ментальным талантом не владела.

Однако, когда на протяжении трёх сотен лет приходится выживать в магическом мире среди настоящих акул, поневоле станешь неплохим психологом и физономистом. Вот только направление моих мыслей она угадала не совсем верно.

— Наоборот! — Качнул я головой. — Всё складывается удачно! Было бы хуже, если бы ты уже выполнила моё поручение.

— А что случилось, Месер? — С удивлением взглянула на меня старая ведьма, которая в данный момент выглядела весьма молодо и аппетитно. Но я настолько устал за последние дни, что практически не реагировал на женские прелести. К тому же, у меня есть любимая женщина, которая ко всему тому, носит моего ребёнка. И это для меня очень многое значит!

— Тебе что-нибудь известно о партизанском отряде товарища Сурового? — спросил я Глорию. — Их должны были не так давно доставить в Покровку.

По скорбному виду колдуньи, который она на себя напустила я понял, что похоже, опоздал. А вот сама Глория «внутренне» была куда спокойнее, чем это хотела показать — судьба неизвестных ей людей её особо не волновала. Куда больше старую прохвостку интересовало моё отношение к её «состраданию».

Надо было решить эту проблему раз и навсегда, чтобы в дальнейшем у нас не возникало таких разногласий. Ведь я собирался включить Глорию в состав своей команды советских энергетиков, со всеми вытекающими… И я должен быть в ней уверен на все сто процентов, чтобы доверить прожжённой ведьме ни много, ни мало, а будущие судьбы граждан самой лучшей страны на свете. А что наша страна таковой станет с моей помощью, я ни капли не сомневался.

— Вот что, дитя моё, — подражая своему «соседу», тягуче произнёс я, глядя в мудрые глаза старой чертовки, — давай мы с тобой кое о чём договоримся на будущее…

— Месер, я вас чем-то расстроила?

— Нет, — мотнул я головой, — но кое-что в нашем общении мне совершенно не нравится.

— Скажите, Месер, что я сделала не так? — чуть не взмолилась ведьма.

— Я хочу, чтобы ты была со мной искренна, — произнёс я.

— Но я никогда…

— Послушай, что я тебе скажу, — ненавязчиво перебил я колдунью, а она послушно замолчала. — Тебе же плевать на этих партизан? Не так ли? Это для меня они многое значат, а вот тебе они даром не упали. Какие-то смерды-простаки, фу-фу-фу! Я прав, Глория?

— Вы правы, Месер. — Ведьма даже спорить не стала.

— Тогда к чему эта наигранная скорбь? Тебе же всё равно?

— Я хотела угодить вам…

— Не надо, Глория! — Я покачал головой. — Я всё вижу! Я всё чувствую! И провести меня очень сложно, если вообще возможно! — Немного приукрасил я свои возможности.

— Простите, Месер! — виновато произнесла она, потупившись.

— Прощаю, дитя моё! Но в последний раз! Ты же знаешь, как маленькая ложь может незаметно вырасти, а притворство превратиться в предательство. Хочешь быть рядом — будь со мной искренна! Иначе, нам лучше разойтись, пока не стало слишком поздно…

— Я буду, Месер! Буду! Только не прогоняйте, прошу!

— Я и не собирался, просто расставил все точки над «и». А теперь продолжим о партизанах. Что тебе известно?

— Их привезли в местное отделение Гестапо несколько дней назад, — нейтрально ответила Глория, на этот раз не изображая вселенскую скорбь. — А спустя пару дней их начали вешать на центральной площади посёлка…