К тому времени, когда она вышла на камбуз, чтобы окинуть на прощанье взглядом деревянную камеру, в которой она провела, казалось, целую вечность, чистя и готовя, крик Гейл стал совсем истерическим. Она взяла большой глиняный горшок с травяной смесью и вытащила оттуда толстую пачку лалондских франков. Это был всего лишь один из тайников, которые Гейл устроила по всему судну. Она запихала хрустящие пластиковые банкноты в задний карман, а затем, совершенно неожиданно, прежде чем выйти на палубу, прихватила коробок спичек.

«Куган» уже стоял у причала, а Лен пытался закрепить один из тросов вокруг кнехта. Лицо Гейл под панамой было красным, как помидор.

Чтобы оценить наряд Мэри, ей было достаточно одного-единственного взгляда.

— С чего это вдруг ты, черт бы тебя драл, так вырядилась, а, маленькая шлюха? Тебе надо помочь Ленни загрузить мясо. Мой бедный Ленни не может сам перетаскать все эти огромные туши. И куда это, чтоб тебе пусто было, ты намылилась со своей сумкой? Ну-ка покажи, что там у тебя?

Мэри улыбнулась ей той своей ленивой улыбочкой, которую ее отец называл невыносимо праздной. Она чиркнула спичкой о стену каюты.

Они обе смотрели, как фосфорная головка оживилась пламенем, желтое пламя вгрызлось в дерево и устремилось к пальцам Мэри. По мере того, как Гейл начинала соображать, что происходит, ее рот открывался все шире и шире.

— До свиданья, — сказала Мэри. — С вами было так приятно познакомиться.

Гейл панически взвыла, когда спичка исчезла под ворохом ее тряпок и кружев. Вверх взметнулось яркое оранжевое пламя.

Мэри твердым шагом направилась к пристани. Лен стоял на ее пути с мотком силиконовой веревки в руках.

— Уходишь, — только и сказал он.

Вслед ей Гейл выкрикивала целую тираду из оскорблений и угроз. Послышался громкий всплеск воды, когда коробка со столь драгоценным шитьем шлепнулась в воду.

Она так и не сумела изобразить пресыщенность, как хотела. Только не перед ним. На осунувшемся лице старика появилось странное выражение испуга.

— Не уходи, — попросил он.

Таких жалобных ноток в его голосе она еще не слышала.

— Почему? Ты что, еще чего-то не получил? Ты забыл попробовать что-нибудь еще?

Ее голос вот-вот готов был сорваться.

— Я избавлюсь от нее, — с отчаянием сказал он.

— Ради меня?

— Ты прекрасна, Мэри.

— Правда? И это все, что ты мне можешь сказать?

— Да. Я думал… Я никогда не обидел тебя. Ни разу.

— И ты хочешь, чтобы все это продолжалось? Ты этого хочешь, Лен? Чтобы мы с тобой вдвоем плавали вверх и вниз по Джулиффу до конца наших дней?

— Пожалуйста, Мэри. Я ее ненавижу. Мне нужна ты, а не она.

Она стояла всего в десяти сантиметрах от него и даже чувствовала из его рта запах фруктов, которые он ел за завтраком.

— Это действительно так?

— У меня есть деньги. Ты будешь жить как принцесса, я тебе это обещаю.

— Деньги — это ничто. Меня будут любить. Я и сама отдам все, что у меня есть, человеку, который будет меня любить. А ты меня любишь, Лен? Ты, правда, меня любишь?

— Люблю, Мэри. Господи, люблю. Пожалуйста. Пойдем со мной!

Она провела своим пальцем по его подбородку. На его глаза навернулись слезы.

— Тогда наложи на себя руки, Лен, — хрипло прошептала она. — Потому что она — это все, что у тебя есть. Она — это то, что у тебя вообще когда-либо было. И до конца своих дней, Лен, ты будешь жить, зная, что я всегда была выше тебя.

Она подождала, пока на его лице выражение трагической надежды превратилось в полное смирение, и рассмеялась. Эта сцена принесла ей намного больше удовлетворения, чем если бы она заехала ему коленкой в пах.

По грязной главной дороге в направлении на запад двигался фургон с силосом. Фургоном управлял четырнадцатилетний парень, время от времени подхлестывая лошадь по большому блестящему крупу. Мэри подняла большой палец, и парень с готовностью кивнул головой, восторженно выпучив на нее глаза. Мэри заскочила в повозку, не дожидаясь, пока та остановится.

— Далеко до Даррингема? — спросила она.

— Пятьдесят километров. Но так далеко я не поеду, только до Мепейла, — покачал головой парень.

— Для начала и это сойдет.

Она уселась на жесткое дощатое сиденье. Подпрыгивающие на неровностях колеса заставляли ее раскачиваться из стороны в сторону. Солнце жарило, повозку трясло, лошадь воняла. Но Мэри чувствовала себя великолепно.

Гигантику было более семи тысяч лет, когда Латон и маленькая группа его последователей прибыли на Лалонд. Он рос на небольшом пригорке, отчего его трехсотметровый ствол еще выше поднимался над джунглями. Его вершину сломала буря, и теперь там образовался узел из переплетенных, торчащих в разные концы сучьев с пучками листьев. Птицы превратили этот своеобразный купол в целое поселение из гнезд, они потихоньку клевали древесину, и за столетия она оказалась вся усыпана мелкими дырками.

Когда шел дождь, вода скапливалась в толстых мохнатых листьях гигантика, под ее весом сучья изгибались и прижимались ближе к толстенному стволу. Затем, спустя несколько часов, вода скатывалась с листьев, осушая гигантик, начиная с макушки, и ветви снова медленно выпрямлялись. Если в этот момент оказаться на земле около ствола, то попадаешь в небольшой мощный водопад. Последние остатки почвы из-под ветвей были вымыты несколько тысячелетий тому назад. Все, что там теперь осталось, — это переплетение толстых изогнутых корней, раскинувшееся по округе на сотню метров и покрытое скользким налетом, как прибрежные скалы.

Черноястреб доставил Латона на Лалонд в 2575 году. В это время на планете было не больше сотни людей, команда, обслуживающая лагерь и посадочную площадку. Группа экологического обследования закончила свои анализы и удалилась; инспектирующих комиссий из Конфедерации в ближайшие несколько лет не ожидалось. Он достал копию секретного доклада компании: планета вполне подходила для обитания и должна была получить сертификат Конфедерации. Здесь непременно должны были появиться колонисты: грязные невежественные бедолаги, не обладающие никакой прогрессивной технологией. Прикинув собственный вариант развития событий, он пришел к выводу, что здесь появится вполне подходящая для внедрения культура.

Они приземлились в горах в восточной части Амариска; двадцать человек и семь вездеходов, загруженных всем необходимым для того, чтобы обеспечить им вполне сносное существование в изгнании. Среди прочих жизненно необходимых запасов были малогабаритные кибернетические системы и его генетическое оборудование. У него также имелось девять яиц черноястребов, извлеченных из яичников и помещенных в ноль-тау камеры. Черноястреб был отправлен в забвение на одну из горячих бело-голубых звезд, а небольшой отряд начал пробираться сквозь джунгли. Два дня они потратили на то, чтобы добраться до притока, который впоследствии получит имя Кволлхейма. Три дня они плыли по реке (вездеходы имели корпус амфибий), после чего оказались в районе Шустера, где почва была достаточно твердой, чтобы выдержать гигантики. Новое путешествие по джунглям, и через полдня он нашел то, что определенно было самым большим гигантиком на континенте.

— Это нам вполне подойдет, — сказал он своим товарищам. — На самом деле, это именно то, что нам и надо.

Когда Квинн Декстер и Клайв Дженсон подошли к скользкой паутине корней гигантика, ветви дерева были еще согнуты под тяжестью воды после недавно прошедшего дождя. В сени огромных взъерошенных ветвей был постоянно мерцающий свет. Вода капала с листьев и образовывала ручейки, которые с журчанием пробивали себе путь среди переплетенных корней.

Квинн еле сдержался, чтобы не втянуть голову в плечи, почувствовав падающие ему на голову большие капли воды. То ли споры, то ли какие-то соки смешивались с водой, отчего она становилась липкой. В тени было прохладно, причем настолько, что такой прохлады на Лалонде, пожалуй, больше и не встретишь.