Я поднялся по скрипучему крыльцу и постучал. Никакой реакции. Я осмотрел дверь и понял, что было не заперто. Кто-то внутри явно есть… Я это чуял.

Хотел еще постучать, но замер – нехорошее предчувствие не дало этого сделать.

Кивнул Тулушу, чтобы тот обошел дом и проверил окна. Тот понял меня без слов. Кинулся вокруг сруба. Бесшумно оббежал периметр и жестом показал, что никого не увидел, а окна заперты.

Признаться, я сам удивился, как мы легко понимали друг друга, я почувствовал себя таким же Салчаком-охотником из его рода-племени.

Держа наготове револьвер, я резко распахнул дверь и вошел. Тулуш юркнул за мной. Оказались в избе с массивной русской печкой. Стол струганый, лавки, на стене висит ружье. А в углу, на стуле, тоже самодельном, покачивается женщина, держа сверток с грудничком. Одета в простенькое старомодное платье, больше похожее на халат, на голове белая косынка.

– Тише! – зашипела на нас женщина, окинув каким-то недобрым и одновременно очень грустным взглядом. – Разбудите…

Я прижал руку к сердцу, сделал легкий поклон головой, мол, извиняйте, барышня, что врываемся, и шепотом спросил:

– День добрый, чужаков не видели в деревне? Пришли только что? Кто у вас в поселении старший? Как его найти?

Выдал сразу все вопросы, чтобы не отвлекать потом от дитятки.

– Нет здесь никого чужих, кроме вас… уходите, – змеюкой шипела тетя.

Глаза у меня привыкли к полумраку, солнце еще не село, но в доме темно. Окна, по-деревенски маленькие, еще и в занавесках, пропускали мало света, а электричество в деревне вырубили, ожидая затопления, и теперь вдоль улицы торчали лишь покосившиеся столбы электролинии без проводов.

– А как старшего найти? – еще раз уточнил я, незаметно оглядывая обстановку в доме и подмечая детали.

Из помещения выходят еще две комнаты, наглухо завешенные шторами. Одна из них нижним углом задралась вовнутрь. То есть туда кто-то вошел и протащил шторину. Я глянул на обувь у порога, про себя отметил некоторые странности. Мотал на ус, а внешне держал дежурную лыбу.

– Отец мой старший в деревне будет, нет его. За рыбой по реке пошел, не скоро вернется. Завтра или послезавтра придет. Уходите, – настаивала женщина.

На вид ей было за тридцать, но с деревенской жизнью в глухом углу не угадаешь – она могла быть гораздо моложе.

– Все, хозяйка, мы уходим… – я выставил вперёд ладонь. – Последний вопрос, как зовут ваших детей?

– Вам зачем? – нахмурилась тетя. – Гриша его зовут.

Что и требовалось доказать. Один у нее ребенок. Теперь я был уверен в своих догадках.

– Извините, все, мы пошли, – я кивнул Тулушу на дверь. Направился на выход и уже на пороге остановился, развернулся и почесал макушку. – Ах да… Нам бы еще лодку моторную с провожатым раздобыть… Чтобы до Михайловска добраться. Не подскажете?

– У пристани, первый дом слева. Спросите Демидыча. Он всегда дома. За небольшую мзду хоть в ад увезет, – мрачно выдала она.

– Отлично… В ад мы не торопимся, а вот в Михайловск нужно поспеть… Причем срочно, – понизив голос, я проговорил: – И если что, гражданочка, будьте аккуратнее. Дверь заприте, в окрестностях у вас беглые зэки объявились. Скорее всего, они в Михайловск двинули, но мало ли?

– Зэки? – переспросила женщина, а я подумал, может, и слов они таких здесь не знают. Темнота… И добавил: – Каторжники беглые. Ферштейн? Еще раз звиняйте, хозяйка, мы ушли.

И мы с Тулушем вышли, а я поплотнее прикрыл дверь. Напарник семенил за мной, что-то пытаясь мне сказать. Торопливо и сбивчиво.

– Не сейчас, друг, – осадил я его. – Нужно сделать все быстро и четко… Иди за мной и не болтай.

– Но, Саныч, тама… – пытался возражать Тулуш.

– Тише! Тише… молчи… У меня план! Ты все испортишь.

– Я хотел сказать, что там… – пытался донести до меня Тулуш, но навстречу нам попался местный житель. Парнишка лет пятнадцати. Интересно, как он в школу ходит? На лодке?

– Эй, пацан, – окликнул его я, и тот с радостью к нам подошел.

Для местных любой гость был в диковинку и вызывал сильнейшее любопытство.

– Здрасьте, – улыбнулся он и сверкнул на солнце кляксами веснушек.

– Где Демидыча найти?

– А на кой он вам, дядя? – спросил ушлый паренек, при этом с нескрываемым интересом разглядывая Тулуша.

– Лодка нужна до Михайловска, с мотором, – громко и четко произнес я, чтобы вся улица меня слышала.

Она вроде и пуста, но я знал, что сейчас из-за шторок и оконных «паутинок» на меня таращатся несколько пар глаз из окрестных домов. Здесь нет телевизора и кинотеатра, и самое лучшее развлечение для местных – это смотреть в окно, особенно в такой момент, когда на улице «показывают» разных чужаков и Тулушей.

– Дай рупь, провожу, – нагло щурился рыжий.

– Харя не треснет? Много тебе будет, на вот мелочь, – я отсыпал ему в ладонь медяков, которые завалялись в кармане олимпийки.

Конечно, Демидыча я бы и сам нашел, сказали же – у пристани, первый дом слева, но нужно разыграть перед деревней представление, иначе не поверят.

– Вот ты жмот, дядя, – цокнул парень.

– Поговори еще, – я отвесил ему легкий профилактический подзатыльник. – Веди к Демидычу.

– Пошли… – почесав затылок, парень присмирел и повел нас к реке.

На пологом берегу лежала россыпь самодельных деревянных лодок разной степени потертости. Длинные и узкие, как африканские гавиалы. Борта изнутри и днище у наиболее старых залиты гудроном, как черным панцирем. Некоторые лодки метров по семь-десять длиной. Для местных лодка – это все, и машина, и грузовик, и средство связи с внешним миром. На такие деревяги они грузили до тонны груза. Ходили они на них на покосы, возили сено, доски, сопровождали сплав бревен. Ну и, естественно, рыбачили. Ставили сети и рыжовки.

– Эво его дом, – махнул рукой на хибарку почти на самом берегу пацан.

– Свободен, спасибо.

– Дядь, дай сигаретку!

– Мал еще, пшел! – изобразил я городского пижона (а в понимании местных – наверное, скорее, барина), который простой люд не только не признает, а вообще презирает.

– Ну точно жмот! – прокричал пацан и рванул бежать прочь.

– Зачем так громко говорить, Саныча? – дивился Тулуш. – Вся деревня знать, что мы здесь. И хуже – что мы плыть собрались.

– Так нужно, – я хотел уже было объяснить ему мой план, но из-за ветхой изгороди, больше обозначавшей границы, чем защищавшей участок, выглянула бородатая морщинистая морда в картузе и с цигаркой в зубах.

– Чаво нать, городские? – прошамкала морда полубеззубым ртом.

– Привет, отец, ты будешь Демидыч?

– А кто спрашает?

– Да нам до Михайловска нужно. Срочно! Туристы мы. Заблудились. Леший водил.

– Врешь, – шипел старик. – Не туристы вы… Шпиёны вы!

Он вдруг достал откуда-то двустволку и направил прямо на нас.

– А ну, хенде хох! Китайцы!

– Слышь, Демидыч! – я на всякий случай поднял лапы в гору и Тулушу кивнул, чтобы повторял за мной (он уже зорким глазом примеривался, какой взять камень с земли, чтобы вырубить деда). – Какие на хрен мы тебе китайцы? Ты хоть раз их видел? Русские мы…

– И он русский? – недоверчиво ткнул стволом в Салчака Демидыч.

– Еще какой русский. С чего ты взял, что мы китайцы? Где Китай – и где Мохово? И вообще, даже если и было бы так… Русский с китайцем – братья навек! Забыл? Эх, деревня…

Я аккуратно усмехнулся, делая вид, что я парень простой, что твои две копейки.

– Служил я на китайской границе, – продолжал гудеть тот. – Знаю, какие они хитрожопые. Не братовья они нама! А ну пущай по-русски этот что-нибудь сбалакает.

– Тулуш, скажи по-русски, – повернулся я к напарнику. – Ну!

– Матрешка, балалайка, водка, – выдал тот с улыбкой.

Юмор у Тулуша определенно есть, а вот дед не оценил.

– Я же говорю, иностранец! – вскинул он еще более рьяно ружье, хотя куда уже больше. – А ну носом в землю! Лягайте, я сказал!

– Твою мать, отец… ладно, смотри… Я медленно сейчас достану из кармана докум́ент. Не дёргайся.