А после смастрячили шалаш. Натаскали туда мягких ивовых веток с листвой вместо подстилки. И завалились спать пораньше, так как под утро предстояла важная операция.

– Я посерединке не хочу, – проворчала Вера и придвинулась к краю ложа.

Пришлось мне посерединке. С одной стороны от меня теплая девушка, с другой стороны – кто-то пыхтит в ухо. Или Тулуш, или Мухтар, я в темноте не понял.

– Мне холодно, – продолжала капризничать Вера.

– Ну извини, одеяла нет…

На меня начало накатывать раздражение – сама ведь с нами просилась, что теперь?

– Ну так обнял бы хоть, – вдруг заявила она.

– Ну… если ты не против…

– Ой, Морозов… Мы лежим в лесу, в шалаше, с собакой и узбеком. А ты думаешь, что я недотрогу буду из себя строить? Давай уже грей.

– Ладно, не ворчи… – я придвинулся поближе и положил на нее руку.

Вера поерзала и прижалась ко мне упругой попой. Сон как рукой сняло. Еще немного поерзает, и я буду зол на Тулуша и Мухтара, что они здесь рядом сопят.

Я закрыл глаза в твердом намерении уснуть прямо сейчас, чтобы встать в подходящее время. Нет, у меня не было умения, как у Штирлица, просыпаться точно через заданный интервал, но я знал, что больше двух-трех часов не просплю. Когда я начеку, то организм быстро высыпается. Тулуш тоже заверил, что встанет без всяких проблем к нужному часу, поэтому проспать я не боялся.

Мне уже почти удалось уснуть, даже под сопение Мухтара и тонкий храп Тулуша (будто белка простыла и хрипит), как я почувствовал, что Вера повернулась ко мне лицом. Я думал она бок на земле отлежала, а она не мешкая вдруг обняла меня и поцеловала прямо в губы. Я не спешил ее отгонять. Приятно же… Целовались мы с минуту. Сладко и трепетно, как пионеры тайком в палатке.

– Спокойной ночи, – прошептала Вера и ловко отвернулась на другой бок.

– Спокойной ночи, – ответил я и тоже отвернулся, от греха подальше.

Поймал на себе чей-то взгляд. Оказалось, что Мухтар не спит, а смотрит на меня хитрыми глазками.

Я улыбнулся ему и подмигнул. Он моргнул одним глазом, получилось, будто тоже подмигнул.

– Саша! – воскликнула Алёна. – Ты целовал эту курицу? Как ты мог, Морозов?!

– Я… ты как здесь оказалась вообще? – дивился я, глядя как моя девушка перегородила в шалаше проход.

– Я не курица! – возразила Вера, притянула меня за шею к себе и стала демонстративно нацеловывать.

– Убери от него руки, курица! – Алена подскочила, перехватила у неё мою шею и сама стала истово меня целовать.

– Да хватит вам, девоньки! – мотнул я головой и проснулся, а рядом довольная морда Мухтара.

Судя по всему, он успел облизать мне все лицо. Его хитрый взгляд так и говорил, мол, извиняться не за что, хозяин. Ты во сне мычал, бубнил, сон, наверное, плохой увидел, вот я тебя и разбудил. И умыл заодно.

Вот хитрюга. Я поплевался маленько, но больше для виду, обтер губы рукавом олимпийки и посмотрел на часы. Полчетвертого, ага… Пора…

Вера мирно сопела, а вот Тулуша рядом с нами не оказалось. Черт! Куда он пропал?

– Сиди здесь и охраняй жилище, – приказал я Мухтару.

С собой я его не стал брать, под пули или дробь пускать не хочу. Сами справимся.

– Саныча… Вставай… Охота ждет, – на пороге шалаша появился Тулуш с ружьем на плече. – Роса выпал тяжелый. Это хорошо. Небо давит. Спать крепко они.

– Отлично, – потер я глаза.

Сон прошел, адреналин помог его прогнать, все же не на утреннюю рыбалку собираемся.

Боялся ли я? Да… Но не за себя, а за тех, кого мы вызволять будем. Как бы преступники не использовали их как живой щит – вот что меня беспокоило.

Я снял олимпийку и укрыл ею спящую Веру. Мне кофта ни к чему, чую, и так жарко будет. Несмотря на ночную прохладу, уши у меня горели, будто вспоминал кто-то. Ничего, пусть – со всеми, с кем нужно, ещё увидимся.

Я вышел из шалаша и посмотрел на небо. Все и вправду тучами затянуто, темно, как в бочке с гудроном. Но это и хорошо…

– Пошли, – скомандовал я.

Мы быстро приблизились к дому. Темно. Окна не горят, отблесков керосинок или свечей не видно.

– Странно… – прошептал я, таращась на будку, – почему собачки не слышно?

– Нету собачка, – даже в темноте я разглядел его белозубую улыбку. – Съел я собачка.

– Чего?

Я смотрел на Салчака огромными глазами. Сейчас, конечно, не время разбираться, но…

– Шутка… Живой он… В лес унес. Пока спал – сгреб, пасть зажал, в мешок посадил и унес.

– Вот это да. Не забудь потом выпустить, – нахмурился я.

Может быть, по прошлой жизни и недолюбливал я собак. Но теперь не хотелось даже представлять, как будет маяться пёс в мешке среди леса.

– Если жить будем, выпущу, – кивнул напарник.

– Значит, надо выжить… Готов? – я вытащил револьвер, а Тулуш снял с плеча ружье.

– Саныча, можно я первый пойду? Я бесшумный, как змея.

– Нет… У тебя волына ненадежная, с осечками. Первый я пойду.

Сказал так, потому что чуял, что без крови нам сегодня никак не обойтись. Надеюсь, это будет не наша кровь. Но загадывать не приходится.

– Пошли, – прошептал я и двинулся по направлению к черному в рассветной полутьме силуэту дома.

Тулуш тенью скользнул по ступенькам крыльца, и умудрился сделать это так, что ни одна доска не скрипнула. Он оглянулся и кивнул. Я дал отмашку.

Салчак должен был открыть дверь, а уже после я бы ворвался внутрь и взял бы беглецов, пока спят. Но дверь оказалась заперта.

Вот тебе и не запираются они в Мохово, вспомнил я слова Демидыча. Некстати я на него положился.

Я осторожно обошел дом, осмотрел его. Окна оказались еще и наглухо заперты на ставни. Забаррикадировались, гады. Если начну ломать ставни или дверь – непременно услышат и начнут пальбу. Нужен другой план… Ждать рассвета и, когда соизволят выйти, брать? Или что-то другое? Думай, Сан Саныч, думай…

Мы отошли от дома, чтобы всё обсудить.

– Дом деревяшка, поджечь нада… – вдруг предложил Тулуш. – Крысы выскочить – и тут мы! Хоба!

– Вместе с крысами и люди пострадают, и дом, само собой, – возразил я.

А сам призадумался, ведь ход мыслей напарника мне нравился. Его план с пожаром бы только доработать.

– Тогда ломать будем, – продолжал Салчак. – Пойду лом искать, или топор нада.

– Погоди, – я пригасил его рвение. – Есть одна мысль… Пожар мы и вправду устроим, вот только немного другой. И нам бы помощника – нет, помощница нужна. Иди срочно за Верой. Буди ее. Мухтара только не отвязывай, пускай там ждет.

Пока Тулуш ходил за Соколовой, я, стараясь максимально не шуметь, натаскал из леса хвороста и сложил ветки за домом, возле сарая. Добавил в кучу еще и несколько добрых березовых поленьев, что стянул у соседей. Хворост сухой и тонкий, вспыхнет, как порох – ярко, но слишком ненадолго. А вот поленья не дадут костру быстро прогореть.

Тем временем вернулся Тулуш с заспанной Верой.

– Вы что, без меня пошли? – негодовала она, потирая глаза.

– Ты так спала сладко, не хотелось будить, – усмехнулся я.

– А сейчас зачем разбудил? – с подковыркой спросила девушка, ежась от ночной прохлады и кутаясь в мою олимпийку.

– У тебя будет роль. Умеешь говорить по-старушечьи?

– Что?

– На пенсионерском скажи что-нибудь.

– Ну-у… пойду в собес схожу… Вот молодежь пошла, ни стыда ни совести… Нас-то по-другому воспитывали…

– Нет, я имел в виду, голос сможешь старый сделать?

– Зачем?

– Надо, Вер.

– Та-ак пойдё-от? – проскрипела Вера голосом Бабы Яги.

– Отлично, только сделай испуганным голос и кричи: «Пожар! Пожар!» Только тихо…

– Морозов, как можно кричать тихо? – снова возмутилась она.

– Тогда обойдемся без репетиций, – сказал я и подпалил пучок сена, а после сунул его в «пионерский» костер, сложенный шалашиком высотой почти с человеческий рост.

Пламя полыхнуло, огонек, бодро похрустывая, побежал по веточкам, лизнул поленья и занялся на бересте. Через несколько минут огонь полыхал так, что подойти ближе чем на пять шагов к костру было невозможно.