Чтобы как можно больше украинцев ощутило свою царственность, мы включили механизм непрерывной смены руководства, придерживаясь исконной традиции ежедневной смены казацких старшин.

Украина – страна массовой аристократии. Плебеи проживают только за границей. Сопротивляясь порядкам так называемого цивилизованного мира, наш коллективный украинский деспот использует все доступные средства, удачно камуфлируясь под европейского дурачка.

К сожалению, украинское счастье не может длиться бесконечно. Навязанная нам государственность делает свою чёрную работу. Рано или поздно мы трансформируемся в скучных швейцарцев или немцев, чья жизнь – сплошное стукачество на ближнего. Когда в Швейцарии кто-нибудь поставит велосипед не там, где положено, первый попавшийся гражданин, заметивший это, тотчас звонит в полицию. Это стандартное поведение дрессированного европейца. Ещё до недавних пор оно было омерзительно для нашего благородного народа. Но теперь, под давлением внешней пагубной среды, мы рискуем деградировать. Чего доброго, у нас возникнет «правова держава», о которой мы любим говорить только для вида, и тогда мы узнаем, что значит жить в пространстве полного бесправия. Россияне с их смешным «кріпацтвом» будут казаться ангелами.

Веками избегая регламентированной жизни, мы имели возможность наслаждаться ценностью собственных душевных порывов и философской лени. Раньше мы могли оправдаться виноватыми «чужинцями», а теперь мы будем вынуждены наступать на горло самим себе, и у нас не будет оправданий. Цивилизованное государство убьёт наше всеобщее творческое властное насилие, и мы перестанем мыслить по-царски. Когда нам приходится думать над размерами взятки, мы лично осуществляем политику разумного налогообложения. Это позволяет нам чувствовать себя не безмозглыми винтиками абстрактного государства, а быть конкретными властелинами своей территории. Во Франции только король мог сказать: «Государство – это я». У нас это – привилегия каждого.

Какое моральное удовлетворение может испытывать работник ГАИ, если он не имеет права сказать водителю, что у него глаза не того цвета? Народные налоги обогащают народ, а государственные только разоряют и унижают граждан. Казак нуждается не в государстве, а в привилегиях. Украинец привык быть вооружённым и лично свободным. Он не умеет платить подоходные налоги. Это государство обязано платить ему за то, что он умный и красивый. Когда мы получали жалованье от шепелявых поляков и пьяных москалей, всё было нормально. А теперь что делать? Где найти источник чуждой нам государственности, который будет нас финансировать за то, что мы ему морду не набили?

Сегодня земля уходит из-под ног. Подлое европейское сообщество заставляет нас, утончённых степных рыцарей-поэтов, сооружать тёплые платные туалеты, хотя вокруг достаточно зарослей экологически чистой кукурузы. Даже косоглазые друзья рискнули нас учить, на какой машине нам кататься. В общем, ничего хорошего впереди не предвидится. Единство наших коррумпированных рядов может пошатнуться, и власть украинской народной деспотии окажется под угрозой.

Мужчины, не способные отвечать за свои слова, не смеют называться баями, беками и ханами – они просто скромные дехкане. Однако скромность в условиях современной демократии считается недостатком, и господский титул примеряет всякий, кто остался без присмотра. С некоторых пор украинское общество утратило иммунитет к лидерам низкого качества.

Неустанно повторяем, что мы – дети казацкого рода, но нас, почему-то, не смущает тот факт, что члены запорожского рыцарского круга детей старались вовсе не иметь, тем более таких, как мы. Если бы хоть один запорожец появился сегодня где-нибудь на улице – современная публика наложила бы в штаны от страха. Какой там «Беркут», какая «Альфа»! Даже видавшие виды современники ужасались этому легиону экстремистов и высказывали своё сочувствие их старшинам. Ведь занимать какую-либо должность в пределах степных вольностей было смертельно опасно.

Казак – это не гопак, а (согласно научному определению) лично свободный и вооружённый мужчина. Подчиняться случайным людям было не в его правилах. Поэтому в основе школы запорожского лидерства лежала прямая угроза. Прежде чем выпячивать грудь и раздувать щёки, запорожец задавался вопросом: «А не тонка ли у меня кишка?» Исходя из многочисленных примеров, он знал, что завоевать здесь доверие общества и не оправдать его – означает верную гибель.

Каждый казак, решившийся выделяться своими достоинствами из общей массы, рисковал быть избранным на должность. При этом его согласия никто не спрашивал. Отказаться от предложенной чести можно было только символически, не более двух раз. Если кандидат начинал упираться по-настоящему, то, в лучшем случае, его могли сделать инвалидом, чтобы впредь не выдавал себя за крутого.

Принимая должность на годичный срок, запорожский лидер буквально ходил по лезвию ножа. Сотни глаз внимательно следили за каждым его движением. Малейшее нарушение действующих законов, или коллективных представлений о справедливости, немедленно бралось на заметку. За редким исключением, до окончания положенного срока должностное лицо считалось неприкосновенным. Но после очередных перевыборов грешное руководство кончали на месте. За теми, кто уцелел, пожизненно оставалось почётное право носить звание «Бывший кошевой» или «Бывший судья» и т. д. Это служило своеобразной компенсацией за вредность и проявленное мужество.

В то время в Украине даже самый признанный и сильный авторитет не мог чувствовать себя в безопасности. Богдан Хмельницкий, к примеру, носил под шапкой бронированную мисюрку. Потому что друзья-товарищи периодически норовили проломить ему голову в собственных апартаментах.

Украина была обществом вооружённых мужчин, и лидер получал обратную связь не газетными публикациями, а свинцовыми шариками. Это обязывало. Продуктивно работая на благо коллектива, казацкая старшина не расставалась с булавами и перначами, чтобы в любой момент принять критику народа.

Лидеры той эпохи были достойны своих избирателей. Сегодня тоже достойны, но качество избирателей другое. Лишившись права на владение оружием, наши мужчины изменились конституционально. Если раньше, вступая в диалог, украинец хватался за саблю, то сегодня он может хвататься только за сердце. Скорость выстрела мы заменили дальностью плевка. Лидеры не боятся возмездия. Беззащитность мужской массы разложила нацию. Мелочность угрозы определила новое качество элиты и, соответственно, нашей жизни.

Горе не в том, что у нас начальство слабое, а в том, что мы не разбираемся в нарезном оружии. Американской элите нетрудно оправдывать доверие народа. Там, где хранится 20 миллионов снайперских винтовок, иначе и быть не может. Ведь дело здесь не в политических убийствах, а в ощущении реального права личности на защиту своей жизни, чести и достоинства, минуя посредников. То, что нельзя защитить, люди предпочитают не иметь. Поэтому малейшее посягательство на личное оружие в США воспринимается как посягательство на всё, что есть у человека. Готовность индивидуума в любой момент превратиться в вооружённую оппозицию определяет степень его социальной полноценности. Чего можно ожидать от нации, когда в мужчинах воспитывают комплекс вины за естественное желание потрогать парабеллум? Ничего, кроме покорности тупого стада.

В результате юридических ухищрений украинский мужчина стал похож на петуха, которому отрубили клюв и вырвали шпоры. Имея право на протест (согласно Конституции), он не имеет права на оружие (за исключением охотничьего). То есть жениться можно, но секс запрещён. Украина – территория старых демократических традиций. Здесь понятие свободы было неотъемлемо от права владения оружием. Нет оружия – нет угрозы и, соответственно, нет смелых лидеров и прогресса. А самое главное – у нас нет чувства собственной значимости. Мы живём по законам, отрицающим нашу генетическую память. Отсутствие селекции угрозой опустило каждого из нас. Мужчины стали бояться того, чего раньше не боялись женщины и дети. Мы все разучились отвечать за свои слова и делаем вид, что так и было. Но так не было. И, возможно, не будет, если товарищ маузер поддержит нашу беседу.