Снаружи дом обступала ночь, полная неясных шорохов и тревожных теней. Но сейчас, за этим столом, в мягком свете керосиновых ламп, они были вместе. И для Дюпона это значило больше, чем он готов был признать самому себе.

Люк поднес к губам чашку с вином и позволил себе улыбнуться — впервые искренне за долгое время, почувствовав, как внутри него на мгновение стихла давняя, всегда готовая разгореться война с самим собой.

— Спасибо, — тихо сказал он, глядя на Коумбу и Мари, на Жоэля и Серафину, и на отца Гатти. — Спасибо, что дали мне почувствовать это снова.

Мари ласково улыбнулась, словно прекрасно понимая, о чем он говорил:

— Мы всегда ждем тебя, Люк. Здесь ты дома. Помни это.

Её слова отозвались в глубине души тихим эхом, и он на миг закрыл глаза, стараясь сохранить это ощущение как можно дольше, зная, что завтра уже может оказаться совсем другим днем.

Но сейчас было тихо, и мир на несколько мгновений замер, оставив Люка Огюста Дюпона наедине с чувством, почти забытым, но оттого еще более ценным — чувством, что где-то на этой разорванной конфликтами земле у него всё же был дом и были близкие, ради которых стоило бороться и жить дальше.

После того, как закончился ужин и тарелки были убраны со стола, разговор неизбежно перешёл на тему, которая давно уже висела над ними тяжёлым облаком — политическая ситуация в стране. Тишина наполняла комнату, прерываемая лишь тихим потрескиванием керосиновой лампы и гулом ночных насекомых за тонкими стенами дома.

Коумба Макаса, старейшина деревни и глава семьи, заговорил первым. Он поднял тяжёлые веки, и Дюпон увидел в его глазах усталость и одновременно решимость человека, который никогда не позволит страху овладеть собой.

— Повстанцы уже появились в округе, Люк. Они ищут сторонников. Генерал Н’Диайе скоро начнёт действовать, — сказал Коумба, не отрывая взгляда от огня лампы. Его слова звучали словно пророчество, в котором не было места сомнениям.

— Люди устали от того, что происходит в стране, — заметил Жоэль, сцепив пальцы и положив их на стол. — Президент Мбуту держится за власть, словно бешеная собака. Он не отдаст её просто так.

Дюпон внимательно посмотрел на Жоэля. Сын Коумбы вырос в атмосфере политической борьбы, он хорошо понимал, о чём говорил. Но его молодость и горячность пугали Дюпона — он слишком ясно видел, во что превращается юношеский идеализм на полях реальных боевых действий.

— Да, Мбуту не сдастся без боя, — кивнул Люк. — Но вы уверены, что генерал лучше него? Смена диктатора на другого диктатора не принесёт добра.

Жоэль нахмурился, но ответил не сразу, будто обдумывая каждое слово:

— Генерал обещает справедливость и порядок. Люди поверили ему. Они устали жить под гнётом, Люк.

— Люди всегда устают жить под гнётом, — спокойно вмешался отец Гатти. Его голос звучал тихо, но каждое слово было весомым. — Но всякий раз, когда один тиран сменяет другого, страдают простые люди. Я видел это слишком много раз, поверьте.

Священник говорил с тихой болью, почти физически ощутимой в его голосе. Он помнил свои собственные ошибки прошлого, свою юность в фашистской Италии и последовавшее за ней раскаяние. Этот опыт делал его осторожным и подозрительным к любой перемене власти, особенно той, что обещала рай на земле через кровопролитие.

— Люк, — сказал Коумба, глядя прямо в глаза Дюпону, — что ты думаешь? Ты знаешь генерала. Ты знаешь, на что он способен?

Дюпон сделал глубокий вдох, на секунду закрывая глаза и собираясь с мыслями. Он хорошо знал генерала Армана Н’Диайе — человека харизматичного, безжалостного, обладающего той особой способностью внушать людям веру в свои идеалы, даже когда за ними скрывалась лишь личная жажда власти и богатства.

— Генерал Н’Диайе опасен, — ответил он медленно. — Я видел таких людей раньше. Они обещают многое, но в конце концов страна погружается в хаос и кровь. Он использует разочарование людей, чтобы получить власть. А власть для него — это только средство для обогащения и удовлетворения амбиций.

— Ты говоришь так, будто у нас есть выбор, — проговорил Жоэль с раздражением, чуть повысив голос. — Но выбора нет, Люк. Или мы выступаем сейчас, или Мбуту окончательно задушит страну. Что ты предлагаешь — просто ждать и смотреть, как гибнут люди?

В комнате снова воцарилась тяжёлая тишина. Дюпон видел в глазах Жоэля гнев и нетерпение, видел разочарование и усталость в глазах старейшины и понимал, что любое решение, которое примет он сейчас, повлияет на жизни этих людей.

— Я предлагаю быть осторожными, — произнёс Дюпон, стараясь звучать убедительно. — Генерал не тот, за кого вы его принимаете. Да, он обещает свободу и справедливость, но поверьте — единственное, чего он хочет, это заменить французские компании на английские. Поверьте, ему наплевать на страдания народа так же, как и Мбуту.

— А что тогда делать? — спросила вдруг Серафина. Её голос прозвучал неожиданно резко, и все обернулись к ней. — Просто ждать? Пока нас всех не убьют или не прогонят?

Она смотрела прямо на Дюпона, и в её глазах блестели слёзы ярости и страха. Она была молодой и наивной, и оттого её слова были особенно болезненны. Люк почувствовал, как внутри что-то сжалось — её вопрос был тем самым, который мучил его каждую ночь, когда он лежал без сна в своей комнате в Вилль-Роше.

— Нет, — сказал он тихо, — ждать нельзя. Но и доверять генералу нельзя. Нужно искать другой путь.

— Какой? — спросил Коумба, тяжело вздохнув.

— Я пока не знаю, — признал Дюпон, и эти слова дались ему с трудом. — Но я знаю одно — если мы ошибёмся сейчас, цену за это заплатят не политики и не генералы, а простые люди. Такие, как вы.

И снова тишина накрыла комнату, погружая всех в мучительное осознание неопределённости будущего, которое уже дышало им в затылок.

История Флёр-дю-Солей, как и многих других африканских стран, была полна несбывшихся надежд, жестоких потрясений и обещаний, которые никогда не предназначались для исполнения. Эта земля, ныне носящая столь поэтичное название, веками была населена гордыми и воинственными племенами — гбайя, банды, манза, сара и влиятельными мамбуту.

В конце XIX века сюда прибыли французы, движимые неутолимым голодом к природным богатствам Африки. Колонизаторы быстро осознали, что земля, покрытая буйной зеленью и, казалось бы, дикой, неприрученной природой, скрывает в своих недрах неисчислимые сокровища — алмазы, золото и редчайшие металлы, без которых развитие их технологичной цивилизации было невозможно.

Назвав эту страну Флёр-дю-Солей — Цветок Солнца, французы романтизировали завоевание, словно оно было не жестокой эксплуатацией, а героическим приключением. В действительности же их правление было построено на рабском труде и бесконечных лишениях местного населения. Сотни тысяч жителей погибли от болезней, голода и непосильного труда на рудниках и плантациях кофе и какао.

К середине XX века терпение народа лопнуло, и волна антиколониальных выступлений поднялась по всей стране. Среди лидеров борьбы был и молодой Жан-Батист Мбуту — харизматичный представитель племени мамбуту, человек с европейским образованием и исключительной способностью манипулировать настроениями людей. Он умело играл на всех досках сразу: перед французами он предстал сторонником разумного компромисса, перед соотечественниками — бесстрашным борцом за независимость.

Когда в 1960 году страна получила свободу, именно Мбуту оказался во главе государства, быстро утвердив свой режим с благословения Парижа. Франция, формально дав свободу, сохранила жесткий контроль над алмазными рудниками и золотыми приисками, обеспечивая стабильность нового диктатора, взамен получая неограниченный доступ к природным ресурсам.

Мбуту провозгласил себя «отцом нации», и под этим лозунгом страна быстро превратилась в авторитарное государство. Противников режима преследовали и уничтожали, а любые попытки протеста подавлялись с жестокостью, достойной колониальных времён. Президент правил благодаря жестоким методам и широким связям во Франции, которая регулярно закрывала глаза на массовые нарушения прав человека в обмен на экономические привилегии.