Вот такими были первые годы детства Тони и Светланки, двух подружек.

* * *

Сначала нельзя было понять: это белые гребешки волн или стайка чаек взлетела над морем.

Тоня щурила глаза, и ей начинало казаться, что и на берег прилетели и сели белые чайки. Она улыбнулась сама себе — да это же дети в белых майках.

—Я тоже как чайка. — Наверное, люди с того парохода думают, что она тоже чайка. Ей казалось: стоит взмахнуть руками, и руки превратятся в крылья, и она полетит, полетит над морем, куда ветер погонит.

Но и руками взмахнуть было лень.

—      Нет, не хочу. Тут так хорошо. Может быть, мне все это снится?

Ей вдруг стало страшно. А что, если это и вправду снится? Что, если ей все только приснилось-пригрезилось: и детдом, и школа, и санаторий над морем, и дети в белых маечках и синих трусиках?

Пароход прогудел и важно пошел дальше. Куда он? Может, в чужие земли? Тоня вздрагивает. «Чужие земли» у нее связываются в мыслях с той «чужой землей», на которой она была. Ей кажется, что везде за рубежами родной земли — страшно, темно и одни люди ненавидят и мучают других. Нет, нет, она никуда не хочет. Если бы только кто знал, как ей хорошо здесь!

Морские волны набегают, целуют, ласкают камешки и откатываются, словно играют. И о чем-то все говорят-говорят. Мелкие камешки тут же засияют на солнце, будто обрадуются, да вмиг высыхают и ждут новой волны.

Тоне кажется, что ее ласкают море, и солнце, и небо.

Рядом лежит Зиночка, и у нее такое блаженство на лице написано, что даже затрагивать ее разговорами не хочется.

—      Дети! Все легли на живот! Быстренько! — подает команду воспитательница, и все переворачиваются, кроме двух шалунов.

Тоня удивленно смотрит на них. Как это можно здесь не слушаться? Тоне даже стыдно иногда, что все так нянчатся с ней и с каждым из детей. Она лежит себе на берегу моря, маленькая Тоня Мидян, и о ней все заботятся. Тоне кажется, она всех так любит!

Как Тоне хочется учиться, чтобы вырасти и хорошо работать! Кем?.. Она не знает. Ведь все интересно, лишь бы хорошо работать. Может, она будет новатором на заводе или учительницей, а может... может, она будет писать книги? Об этом она никому не говорила, даже Светланке, она для нее просто придумывала бесчисленное множество сказок и разных историй. При мысли о Светланке в груди стало тепло-тепло. Жаль, нет ее рядом, Светланки. Когда они вырастут, они никогда не будут разлучаться, они вдвоем везде будут ездить, вдвоем работать. Придумывает всегда Тоня, а Светланка, конечно, со всем соглашается. «И я!» — говорит она.

Тоня так замечталась, что и не заметила, как дети поднялись и побежали под душ.

—      Я сейчас! Сейчас! — закричала она и бросилась догонять стайку ребятишек.

После душа идут домой — в санаторий, красивый белый дом с колоннами, балкончиками, верандами. Повсюду, на всех балкончиках, по всем стенам вьется зелень, цветут розовые и фиолетовые цветы. «Как дворец из сказки», — думает Тоня, глядя на это здание, на кипарисовую аллею, ведущую к нему.

На веранде уже ждет обед. Тоня и Зиночка серьезно и торжественно пообещали Марине Петровне обязательно поправиться и потому, даже если и не хочется, съедают все, напоминая друг дружке о данном слове.

Вот только Зина заметила, что Тоня не ест шоколадных конфет, которые всегда дают на полдник.

—      Я потом съем, — сказала Тоня, когда ее Зина об этом спросила, и отвела глаза.

Зина не очень приставала. Так многие делают, а потом, уже укладываясь, тайком от дежурной няни жуют конфеты.

Но Тоня совсем не ела конфет. В маленьком чемоданчике, где лежали письма от детей, картинки, камешки с пляжа, хранился и мешочек, сшитый из платочка, и в него Тоня складывала конфеты, чтобы отвезти их в подарок Светланке.

Иногда ей самой хотелось съесть, но нет, она даже кусочка не откусила. Если она там, в концлагере, всегда бо́льшую часть свеклы или картошки отдавала Светланке, то разве не легче во сто раз не есть этих конфет? Здесь ведь дают и фрукты, и пирожные, и разное сладкое печенье, значит, не так уж трудно отказаться от конфет. Она лишь однажды лизнула разок — но не откусила ничуть, просто попробовала.

А как это будет приятно — она приедет с моря с подарком, целой сумочкой шоколадных конфет!

Когда никого нет, она иногда пересчитывает их — к отъезду наберется 90! Вот обрадуется Светланка! А камешки она раздаст всем девочкам и немного оставит себе на память о сказочном белом замке над морем, о стайке белокрылых чаек и о детях в синих трусиках и белых маечках — ребятах из разных городов Советского Союза, которых прислали сюда поправляться, хотя ни у кого из них нет ни матери, ни отца...

* * *

В детский дом часто приезжали корреспонденты газет, фотокорреспонденты, что, по правде говоря, начинало уже немного раздражать воспитателей и старших детей.

Это всегда нарушало режим дня, пробуждало тяжелые воспоминания, ведь каждому корреспонденту самому хотелось услышать рассказы о концлагере, поговорить с детьми, и собственными глазами увидеть выколотые номера. Марина Петровна понимала, какое большое значение имеет освещение в прессе работы дома, но ей было жаль детей.

Когда приехал из детской газеты тоненький черненький юноша, вооруженный фотоаппаратом, дежурная Лина Павловна встретила его не очень любезно:

—      Извините, пожалуйста, мы сегодня ужасно заняты и не сможем уделить вам внимания. Может, в другой раз? Сегодня наши дети возвращаются из санатория в Крыму.

—      Так это же чудесно! — обрадовался юноша, черные глаза его забегали, и он сразу напомнил Лине молодого охотничьего песика, который еще не умеет охотиться по-настоящему, но прекрасно чует дичь.

Лина немного ошиблась. Фотокорреспондент был хотя и молодым, но достаточно опытным в газетном деле.

—      Чудесно! — воскликнул он. — Пожалуйста, я даже прошу вас, не обращайте на меня никакого внимания, разрешите мне лишь поснимать детей и вас.

—      Но мне же некогда! — пожала плечами Лина.

—      Пожалуйста, занимайтесь своими делами, вы и не заметите, как я вас увековечу на пленке.

—      Возможно, совсем не тогда, когда мне хочется, — засмеялась Лина.

—      О, не волнуйтесь! Я привезу все кадры и увеличу то, что вам понравится. И давайте познакомимся. Вадим Гаркин — фотокорреспондент пионерской газеты. А сейчас, имея ваше официальное разрешение, я бегу к детям.

Лина махнула рукой и заспешила по своим делам.

Вадим совсем не был похож на взрослого, просто веселый парнишка, и он совсем не надоедал вопросами, а лишь обещал всем и каждому сделать отдельное фото и научить фотографировать, если ему помогут. И дети с удовольствием повели его по всему дому, саду. Через полчаса он казался им своим человеком, никто из взрослых не обращал на него никакого внимания, тем более тогда, когда машина с «курортниками» подъехала к дому.

«Чудесно! — с восторгом думал Вадим. — Какой фитиль всем газетам и журналам!».

И он щелкал, щелкал непрерывно, извинялся, ласково улыбался и ко всей радостной суете одним своим присутствием прибавил что-то своеобразное, веселое и необходимое каждому празднику. Что за праздник или парад без настырных фото- и кинокорреспондентов? Он и сам увлекся встречей, кричал вместе с ребятами: «Ура, курортники!», восхищался тем, как поправились Зина, Гришин, Маня, Тоня, хотя раньше их никогда не видел. Но об этом кричали дети, и он не хотел отставать от них. Но более всего его растрогал один «кадр». Из машины выпрыгнула темноглазая девочка и остановилась, отыскивая глазами кого-то в толпе детей. Все закричали:

—      Вот, вот Светланка! — и тут же вытолкнули вперед белокурую розовую девочку с двумя большими бантами на голове.