Не мы одни мерзли в тот год, когда президент Трумэн перевозил по воздушному мосту еду и одежду для спасения Европы от «коммунистического рабства».
Так как фабрики не работали, людям нечем было платить за квартиру, и домовладельцы при помощи полиции выкидывали их вместе с мебелью прямо на улицу в холодный снег. Кровати, стулья, столы, а также камины и одеяла валялись грудами перед домами. Некоторым людям некуда было податься, и они так и стояли в снегу, охраняя свою собственность, будто это были драгоценности.
Октавия и другие безработные, не имея денег, не могли внести очередной взнос за вещи, купленные в кредит. И если какой-нибудь неосторожный жилец открывал дверь на стук и впускал в квартиру кредиторов, то он сразу же оставался без мебели и других вещей.
Однажды, когда мы сидели дома, кто-то постучал в дверь.
— Миссис Адамс, миссис Адамс, вы дома? Я из мебельной фирмы, можно войти?
Все время, пока он стучал в дверь, Октавия стояла, приложив палец к губам, чтобы мы молчали.
Много лет спустя в Западном Берлине я шел по Ханденбергштрассе мимо отделения ЮСИА — американского пропагандистского центра. Какой-то тип, напоминающий Франца Йозефа Штрауса, подошел ко мне и стал восторгаться тем, что Америка «спасла Западный Берлин от коммунизма». Я так разозлился, что приподнял его и вытряс из него
всю эту чушь.
Мне еще не было тринадцати лет, когда меня назначили в отряд блюстителей порядка в школе. Таким образом я попал в своего рода школьную элиту Атланты. Блюстители порядка носили белую накидку на плечах, точно такую же, как военная полиция, и помогали полицейским при переходе улиц до и после занятий. Они имели различные звания. Капитан» носил голубой знак, «лейтенант» — зеленый, «сержант» — красный.
Однажды нашу школу посетил белый инспектор. Учительница пригласила его посмотреть, как поступают в нашей школе с прогульщиками. Два самых сильных блюстителя порядка содрали с ребят рубашки, брюки и, зажав их головы между колен, стали их пороть. Когда они закончили экзекуцию, ребята ревели от боли, а потом не могли сидеть.
В июне того же года я сдавал первый экзамен в школе. Экзамен проходил в Алленс-Темпл — самой большой африканской методической церкви в Саммерхилле. Белый бургомистр Атланты Марвин Хартсфилд произнес речь по случаю окончания учебного года. Присутствующие спели негритянскую песню «Подними свой голос и пой», после чего бургомистр раздал дипломы.
В то же лето я хорошо уяснил одну важную вещь: не все черные бедны. Я начал продавать газеты для цветных в четвертом районе и в Вест-сайде Атланты. Здесь, на Оберн-авеню, расположились банки, страховые конторы, кинотеатры и рестораны, принадлежащие черным, красивые жилые дома черных богачей. В этом районе в большом трехэтажном доме жил Мартин Лютер Кинг, на углу Джексон-стрит находилась церковь его отца.
Вест-сайд, где жил Эндрю Янг, будущий представитель США в ООН, являл собой черный вариант страны обетованной.
Я продавал «Чикаго дифендер» и «Питтсбург курир» — две самые крупные буржуазные газеты для черных в Америке, — продавал в Атланте — мировой столице черной буржуазии. В городе имелись: пять высших учебных заведений для негров — заведений, существовавших на дотации фонда, созданного кланом Рокфеллеров, — пять банков и столько же страховых компаний, владельцами которых были черные, а также длинные очереди черных безработных.
Наиболее доходное место для продажи газет находилось у подъезда большого здания, этажи которого кишели черными адвокатами, терапевтами и стоматологами. Здесь в числе других была контора Джона Доббса, известного политика и отца оперной «звезды» Матильды Доббс. Класс всегда остается классом, и цвет кожи не играет при этом существенной роли. И Матильда Доббс, и я — оба черные, уроженцы одного города, и оба живем теперь в Стокгольме. Я живу в маленьком студенческом общежитии в Халлонсбергене, а миссис Матильда Доббс, прибывшая из богатого черного Вест-сайда, расположилась в роскошном Сальтшёбадене.
Но в то время, которое я описываю, я продавал в Атланте газеты, а деньги отдавал маме. Осенью мне исполнилось тринадцать лет, и мама подумывала над тем, чтобы опять отправить меня к Октавии.
Бобби Дальтон и бокс
На севере страны положение стало улучшаться. У людей появились деньги, снова был подключен к домам газ и свет. И все это благодаря тому, что Гарри Трумэн послал массу солдат и танков в страну со странным для американского уха названием — Корея.
Октавия опять работала на фабрике «Ундервуд», которая вновь начала производить оружейные детали. Осенью я должен был пойти учиться в среднюю школу Генри Бернарда-младшего, а пока помогал Октавии, зарабатывая продажей газет и чисткой обуви.
Однажды, когда я чистил ботинки, ко мне подошел человек по имени Мерик и приказал следовать за ним, сказав при этом, что я задержан. Я не поверил своим ушам, так как у меня была лицензия на эту работу. Мерик объяснил, что многие хозяева магазинов обвиняют чистильщиков в том, что, располагаясь на тротуарах, они затрудняют покупателям доступ в торговые помещения. Прежде чем я успел что-либо сообразить, два здоровых парня схватили меня и втолкнули в машину. Я закричал:
— Мои вещи, они стоят кучу денег!
Мерик бросил их в машину и захлопнул дверь.
В полицейском участке я вычистил не одну пару обуви, прежде чем туда вошла сестра Джексон, знавшая меня. Она спросила полицейских, почему они всегда нападают на бедных людей, вместо того чтобы арестовывать воров. Она заявила, что видела, как они меня схватили, и поспешила оказать мне помощь. Когда мы покидали полицейский участок, она назвала его сборищем гангстеров.
В сентябре я пошел в школу Генри Бернарда-младшего. Октавия хотела, чтобы я был первым из нашей семьи, кто получит высшее образование и станет адвокатом, чтобы защищать черных в судах.
Но моя школа была похожа на тюрьму, как и все школы в Америке. Она находилась вблизи Виндзор-стрит — там собирались наркоманы, сутенеры и пр. Среди школьников были итальянцы, черные, евреи, русские, поляки, ирландцы. Пару раз в неделю меня били. Я не носил с собой денег, так как боялся, что меня ограбят. В школе верховодили банды итальянцев и черных. Я подвергался нападкам тех и других, пока не встретил Бобби Дальтона.
Бобби был 28-летним боксером из Чикаго, на его лице остались следы от сотен ударов. В нашей школе учились также два других боксера — Вальтер Наррис и Эрни Стивенс. Они ходили в школу с боксерскими принадлежностями, и, когда проходили по школьному двору, никто не осмеливался «стрельнуть» у них денег или как-то иначе пристать к ним, даже учителя смотрели на них с уважением. Вот почему я сразу же согласился носить перчатки и сумку Бобби Дальтона.
День, когда я впервые попал в спортивный клуб «Чартер Оук», был едва ли не самым важным днем моей жизни. Там я впервые увидел профессиональный бой и решил стать боксером. Владелец клуба разрешил мне бесплатно тренироваться за то, что я убирал в нем, и даже давал за это еще пару долларов.
Бобби и другие боксеры должны были драться в Нью-Йорке. Моя задача заключалась в том, чтобы держать наготове бутылки с водой. Все наши боксеры выиграли и получили по 60 долларов, но деньги ушли на оплату врача, который залечивал их травмы.
Тренировочный зал закрывался около 10 часов вечера, но я успевал поужинать и сделать домашние задания.
Занятия боксом сделали меня мужественным и сильным человеком.
Однажды, когда я сидел в школьной библиотеке, ко мне подошел здоровенный парень и сказал:
— Эй ты, ниггер, а ну-ка дай четвертак!
Я хотел было отдать, но передумал.
— У меня нет денег, — сказал я, трясясь от страха.
— О’кей! Я подожду тебя у выхода!
Я сидел в библиотеке до самого закрытия, пока библиотекарь не выгнал меня оттуда. У выхода стоял верзила.
Как только я вышел, он попытался ударить меня по голове, но я сделал шаг в сторону, поднял руку и избежал удара. Все-таки он попал мне в лицо, и я почувствовал вкус крови. Драка продолжалась. Я было подумал отдать четверть доллара, но он показался мне усталым, постоянно промахивался. Я вспомнил, чему учили боксеров в клубе, и попытался применить эти приемы. Верзила был уличным бойцом и не знал боксерской техники.
