По одной из лестниц я поднялся к старшему в конторе белому боссу и протянул ему свое направление. Когда босс, взяв мое направление, ушел в ангар, ко мне подошел один из чернокожих и зашептал:

—      Мы бастуем, здесь только забастовочные пикеты. Поступать сюда на работу довольно рискованно. Легко можно поскользнуться или упасть с лестницы, как случилось на днях с одним беднягой — его пришлось отвезти в больницу.

Ему не следовало рассказывать дальше. Несмотря на то что я был голоден как волк, у меня не было абсолютно никакого желания становиться штрейкбрехером. Пришлось сказать боссу, что мне не подходит работа потому, что находится слишком далеко от города. Он долго смотрел на меня, а потом сказал:

— Так, значит, они и тебя запугали!

В конце концов удалось устроиться посыльным в одной экспедиторской фирме на бульваре Пико. Поступая туда, я совершил большую ошибку, так как пришлось предъявлять документы.

Поскольку мне было только шестнадцать, обо мне сообщили в комиссию штата Калифорния по детскому воспитанию. Проклятая комиссия утверждала, что я нарушил законы Калифорнии, не посещая школу, и заставила меня учиться четыре часа в неделю в школе «Метрополитен». Это была школа для второгодников и прочих типов. Полицейские в штатском патрулировали коридоры. Никто не обращал на меня никакого внимания.

Я сбежал оттуда и одновременно ушел с работы.

Среди отверженных

Как же я сводил концы с концами в самом богатом капиталистическом государстве мира в то время, когда США бились за свободу, справедливость и демократию в далекой Корее?

Я был тогда молод, крепко сколочен и силен. Сначала внимательно знакомился с объявлениями о приглашении на работу: «Предлагается место рассыльного», «Требуется чистильщик обуви», «Требуется уборщик» и т.д. Все эти места не предоставляли никаких пособий по болезни, никаких отпусков или других профсоюзных прав. Лучшим видом работы была та, которая за день изнурительного труда приносила несколько монет прямо в карман, как, например, чистка обуви или работа в ресторане. Выручки от чистки ботинок хватало на обед, а после нескольких часов мойки посуды всегда можно было получить тарелку еды на ужин.

Иногда я заменял кого-нибудь из утренней смены и получал в качестве платы два яйца, масло, картошку и поджаренный хлеб. Некоторые владельцы ресторанов в центре Лос-Анджелеса были настолько скупыми по части еды, что не давали даже и трех ломтиков бекона. О глотке сока нечего было и думать.

Если я не встречал объявлений о найме, то пытался найти хоть что-нибудь, что дало бы возможность заработать немного денег, не слишком нарушая законы. Так, на всех автобусных станциях были

будки чистильщиков обуви, где можно подработать, и жесткие скамейки, на которых можно спать. Кроме того, удавалось поднести чемоданы от поезда к остановке такси.

Важнее всего было остерегаться полицейских. Я всегда имел при себе билет до какого-нибудь места поблизости на тот случай, если полицейские начнут бить дубинками по подошвам ног, когда ты лежишь на скамейке и спишь.

Кроме того, я носил с собой письмо, адресованное мне из провинции, а также десятидолларовую бумажку, чтобы доказать, что я не бродяга.

Когда я оказывался совсем на мели, то обычно перелезал через забор на автобусную станцию, отыскивал пустой автобус и укладывался на заднее сиденье. Иногда мой глубокий сон нарушался другими неграми или мексиканцами, храпевшими внутри автобуса. Если нас обнаруживали полицейские, они нас задерживали, если же частные охранники, нужно было выложить десять долларов и убираться прочь.

Жизнь на улице означала необходимость быть все время в напряжении.

От автобусной станции я шел к бару Гарольда на углу Шестой улицы и Мэйн-стрит. Там всегда что-нибудь происходило. У Гарольда было открыто круглые сутки, за исключением одного часа, между пятью и шестью, в соответствии с законами Калифорнии. Затем снова разливалось виски для моряков, отпущенных на выходные в увольнение, гомосексуалистов, проституток, туристов, сыщиков в штатском и всевозможных других персонажей. Если у Гарольда было тихо, я продолжал путь вверх по Мэйн-стрит, проходил заведение со стриптизом и попадал к джазовому подвалу, который охранялся двумя бывшими боксерами и где пиво и виски лились рекой. Клиентура здесь была примерно такой же, как у Гарольда, и всегда играло трио.

Между двумя и тремя ночи было лучшее время на Спринг-стрит. Там располагались «блатные» отели, сдававшие комнаты на один день или на одну ночь, бары, гриль-бары и винные магазины, зажатые между китайскими ресторанчиками. Собственно говоря, ресторанами

владели американцы японского происхождения, но из-за сохранившегося со второй мировой войны предубеждения им приходилось выдавать себя за китайцев.

Я взял за правило наблюдать за тем, что происходит в доме номер 326 на Спринг-стрит. Там находился клуб гомосексуалистов, который всегда был набит до отказа. Опоздавший не имел никаких шансов попасть внутрь, особенно в те вечера, когда Сумасшедший Джек выступал в баре, играя одновременно на трех инструментах — саксофоне, трубе и пианино, лупя одновременно по стойке бара, наступая людям па пальцы и сталкивая на пол множество стаканов.

Там можно было купить всевозможные наркотики, такие, как бенцедрин, кокаин и героин, по два доллара за штуку или от двадцати до ста долларов за заветный пакетик, и наработать пятерку или десятку на их перепродаже.

Я сиживал там за кружкой пива или стаканчиком виски, когда имел чем расплатиться. Сюда приходило удивительно много известных киноактеров, которые держали за руку какого-нибудь штангиста или боксера, и красивых блондинок, сидевших на коленях у растрепанных девиц в кожаных сапогах и куртках.

Когда я уходил оттуда, солнце уже всходило, и веки начинали тяжелеть. Самыми популярными кабаками для этого времени суток были: «1, 2, 3», «Топ Хэт» и некоторые мексиканские заведения, открывавшиеся рано утром.

«1, 2, 3» отличали выкрашенная в золотой цвет стойка, грязные стены и двое черных гомосексуалистов, которые смешивали напитки. Волосы у них были уложены, как у певицы Дайны Вашингтон, и они все время подмигивали и флиртовали. Публика состояла из не имеющих занятий мелких мошенников, а также обыкновенных воров. Я сам видел, как там грабили пьяниц прямо за столом, в то время, как женщина из Армии спасения ходила вокруг и гремела своей копилкой.

Рядом с «1, 2, 3» располагался «Топ Хэт», размалеванный светящейся оранжевой краской. Барменом был цветной гомосексуалист с крашеными рыжими волосами, а барменшей — лесбиянка с огромным, как автомобильные баллоны, бюстом. Здесь проститутки и сутенеры выпивали последний стаканчик, прежде чем завершить свое ночное бдение.

Если вечер удавался и я получал немного деньжат, я пытался найти хорошую комнату за один или два доллара с ванной и чистыми простынями. Затем лежал, обдумывая полученные предложения, и пытался уснуть.

Компании белых парней требовался поворотливый шофер, который возил бы их по Лос-Анджелесу, когда они грабят винные магазины. Несколько мексиканцев рассказывали, что можно получить работу на ферме вблизи мексиканской границы. По меньшей мере пять гомосексуалистов предложили мне пять долларов, а двое дошли до десяти долларов. Я взял у одного из них десятку и сказал, чтобы он ждал меня в туалете, а сам удрал через заднюю дверь.

Старый грабитель, потерявший силы, просил помочь ему ограбить одного моряка, который только что вернулся с Тихого океана с карманами, полными денежных купюр. Другой тип искал помощников, чтобы грабить солдат-отпускников, а компании карманников нужен был видный парень, который заговаривал бы с туристами, отвлекая их внимание от собственных бумажников.

Пожилая чернокожая дама, хорошо сохранившаяся, убеждала меня поселиться у нее и обещала обеспечить едой и одеждой. Я позволил ей угостить меня несколькими стаканчиками виски и, наверное, пошел бы к ней домой, если бы она не ссылалась все время на Библию.