— Налетали?
— И не раз. Чаще всего бомбили «дымы» — пустой лагерь...
— Ну, а с мужиком?
— Тут сначала идет предыстория. Операцию по захвату оружия тогда возглавил сам командир отряда, Бикбаев.
...Село Новопалкино, куда под вечер командир привел группу партизан для засады, вытянулось одной улицей вдоль безымянной, заросшей ивняком и ольхой речушки. Окруженные садами и огородами дома поставлены были редко. Почти против каждого — бани с предбанниками: к воде поближе и от пожара подальше. Самая крайняя, если смотреть от речки, воткнулась в конце картофельного поля, за ним изгородь из ровно подпиленных сверху еловых колышков, серая крыша над зеленью яблонь и вишен. Как раз неподалеку от банешки Бикбаев велел Мишке Шенделеву и его напарнику пулемет поставить.
— Телебай со своими хлопцами, как ты знаешь, в саду засел. Он фашистов, когда они выедут, пропустит, огнем своим отсечет от села. Федя Володин с Халиловым и Кирпичниковым будут у тебя на левом фланге. Ты в центре. Подпусти поближе и ударь пожарче, но только по лошадям не стреляй, по возчикам бей.— Командир нарисовал Шенделеву полную картину, как может развернуться бой во всех деталях и подробностях.
— Понял, товарищ командир, встретим как надо,— ответил Шенделев, прилаживая на треноге трофейный пулемет в старом окопе, на бруствере которого успели вырасти крапивка и молодой ушастый лопушок. Срубив его тесаком, Мишка лег рядом с напарником, ватник которого был множество раз перекрещен запасом пулеметных лент с цепочками блестящих на закатном солнце медяшек.
— Сектор обстрела хорош. Встретим, Саша,— моргнув карими глазами, проговорил Шенделев убежденно.
— Лады, дружок мой, лады. Мы с Аркашей по ту сторону бани, в кустах. Держи связь.
— Само собой,— снова кивнул Шенделев.
Тем временем Аркадий успел оборудовать окоп, травки нарвал, веток срезал и постелил на влажное дно полузасыпанного окопа. Крапиву выдернул.
— Махонькая, зараза, а злая, кусается, аж все руки пожег,— сказал он подползшему командиру.
Наблюдая за крайним домом, откуда должен появиться обоз противника, командир промолчал. А для Аркашки молчание хуже пытки.
— А почему мы от банешки сюда отползли?
— Отползли...
— Можно было туда забраться, стекло выдавить — и готов капэ, наблюдай сколь хошь. Маскировка опять же что надо, и от пуль какая ни на есть защита.
— Плохая защита, во-первых. Во-вторых, там пулеметная точка близко. А сама баня — это мишень. Врежет одну хорошую мину — и привет.
— Это точно,— быстро согласился адъютант, размышляя, каким бы еще разговором занять командира.
— Скоро они появятся, как ты думаешь?
— Не знаю.
— А что разведка говорит?
— Разведка говорит, чтобы ты помолчал. Хватит бормотать. Наблюдай как следует: вправо, влево поглядывай, назад, чтобы за ноги не утащили...
— Ишо чего, за ноги, да я...
— Ты да я и еще милашка твоя. Подсмотрел, поди, ту, какая с веснушками?..
— Ну и скажет же...
— Наблюдай хорошенько, вот что я еще раз скажу. — А я что делаю?
— Языком треплешь и мне мешаешь.
— Ладно, буду молчать до конца войны...
— Вот и отлично.
Терпения у Аркаши хватило на полминуты, не поворачивая головы, сказал:
— Ну и вредный же...
— Кто это вредный, интересно?— командир приподнялся на локте.
— Муравьишку поймал... кусачий такой, стервец!..
— Выкрутился, хитрован... Ладно, ладно...
— Говорю, муравей же!
— Еще поймаешь, насыпь ему в ноздри махорки...— Всякий раз перед боем у командира обнажалось особо братское, теплое чувство к парнишке. Он жалел и, наверное, любил его больше, чем кого-либо, стараясь не проявлять этих своих чувств на людях. Да разве скроешь такое. Аркадий чувствовал это особое расположение к себе храбреца командира, и если злоупотреблял им, то самую малость — мог вести иногда вольные, панибратские разговоры, зато в бою шел за своим командиром в самое пекло. Как-то Бикбаев решил не брать Аркадия на одну слишком опасную операцию. Куда там! Полный день, обиженный, ни с кем не разговаривал. К вечеру на листке из ученической тетрадки написал рапорт и принес начальнику штаба, Сергею Садрову, просился зачислить его в разведывательную роту. С той поры стал ходить с командиром всюду...
Близился вечер. На крыши домов падал отсвет багрового заката. Огнем горела на картофельной ботве предосенняя желтизна. «Только бы радоваться такому закату»,— подумал Саша, а вслух тихо сказал:
— Красиво дыг...
— Ты о чем?— спросил Аркаша.
— Солнышко уходит. Скоро спать ляжет...
Пока Аркадий собирался с ответом, в это время забаней громоподобно бабахнул карабин Шенделева, и тут же во всю мощь застучал и Михаилов пулемет.
Залюбовавшись закатом, командир едва не прозевал момент, когда подводы выехали из-за крайней хаты и поравнялись с баней. Пулеметы теперь били с трех точек. Фашистов как ветром сдуло с повозок.
Кони по инерции шагали без управления. Передняя пара крупных белогривых, куцехвостых тракенов, запряженных в длинную, на высоких колесах, фуру, привыкших к выстрелам, вдруг круто свернула с дороги и стала щипать нетоптаную, буйно растущую тимофеевку, срывать придорожные колосья ржи. За ними последовала и вторая низкорослая пара.
— Ой, ой! Уууу!— вдруг истошно закричал Аркаша, дергая командира за рукав бушлата.
— Ты что?— испуганно повернулся к нему Бнкбаев.
— Сюда, Саша, гляди! Ой-ей! Вот это да!— взывал Аркадий и хохотал как помешанный.
— Сдурел, парень!— командир тряхнул адъютанта за плечи.
— На картошку гляди! Вперед! Чего ты меня трясешь!
Гляди же, гляди же! — стонал Аркашка от хохота.
Командир повернул голову и едва не задохнулся от удивления. По картофельному полю, сверкая обнаженной спиной и черными пятками, увертливо прыгая через борозды и увядающую ботву, удирал совсем голый мужик с веником под мышкой.
Бикбаев поначалу не поверил своим глазам. Нечасто увидишь такое.
Цокнув языком, сказал сквозь смех:
— Откудова он, бедолага?
— В бане парился. Вот убегает, аж зад блестит!— Возмущенный прыжками голого мужика, Аркашка улюлюкал ему вслед до тех пор, пока дядька, прижимая веник, не перемахнул через ограду и не скрылся в садовой зелени.
