- А я слышала, что дети – это самые безгрешные существа на свете.

- Почти верно. Дети только лишь начинают свой путь по своей жизни. Поэтому они могут совершать нечестие только лишь по незнанию. Однако, у них есть предрасположенность к этому. Ведь, наблюдая за этим развращённым миром, они очень быстро впитывают этот нечестивый настрой. Однако стоит только поручить им какое-нибудь стоящее дело, как здесь приходится прилагать усилия. Начинаются самые настоящие препятствия. Им тяжело делать то, что нужно, даже с наставником, когда как ничтожные дела они принимают с большой охотой без наставника и даже преуспевают в этом, становясь ещё хуже своих предков.

- Хуже? Да нет же! Родители, наоборот, стараются сделать своих детей лучше. Каждый отец или каждая мать хочет, чтобы их чадо было во всём лучше их. Разве не так?

- Всё так. И они сосредотачивают всё своё внимание на том, чтобы дать ему лучше образование, найти лучшее место работы, устроить его жизнь так, что потоком ни в чём не нуждался. Но, представь, что у таких родителей есть один изъян. К примеру, они привыкли везде и во всём обманывать. Даже если их потоком и вырастет успешным, то над этим успехом он работал всю свою жизнь. Более того, он может оступиться, и в один миг лишиться всего этого успеха. С другой стороны, он совсем никаких усилий не прилагал к тому, чтобы учиться говорить неправду. Он вырастает с мышлением о том, что в неправде нет ничего зазорного, и пользуется ею везде. На опыт родителей накладывается его личный опыт, после чего в итоге получается первоклассный лжец. И этот порок получит продолжение в его потомке. Грех растёт и улучшается, когда как стремление к лучшему может в один миг угаснуть. Тому, кто имеет честную репутацию, хватит лишь единожды оступиться, лишь один раз поддаться слабости и сказать неправду, как на его репутации останется пятно. Да, конечно, все окружающие будут заверять его в том, что в этом нет ничего страшного, да и сам он постарается уверить себя в этом. Но если быть на чистоту, это пятно никуда не денется. Каждый будет помнить этот случай, а сам виновник так и вовсе будет на стену лезть от того, что он это когда-то свершил.

- Ого, а ты точно нежить, вестник смерти? Слишком уж глубоко мыслишь для того, кто является существом тлена и разложения.

- Скажи мне, чем пахнет?

Она принюхалась:

- Ничем.

- Верно. Запах трупного разложения очень резкий и неприятный. Если бы я был, как ты говоришь, существом тлена и разложения, тогда бы ты не могла находиться рядом со мной.

- Ну так, значит, ты умер уже давно, и вонять нечему.

- Ты была невнимательна, когда я тебе рассказывал о нашей сущности. Потому что мы не тлен и разложение. Эти процессы происходят как раз таки без нашего вмешательства. Там, где воняет гнилью, нас нет. Смерть у многих может вызвать разные ассоциации. Для кого-то она – это, и в самом деле, процесс истлевания. Для кто-то – конец. Для иных – начало. Но есть ещё одно. Смерть – это искупление. Это плата за грех. Это итог несовершенства. Умерев, существо, очищается от греха. А потому тот, кто с помощью зора – силы смерти – обращается в бессмертного, безгрешен. Отсутствие греха – это основание для совершенства. Наша сущность – итог совершенства. Мы лишены эмоций и чувств, у нас нет желаний и грёз – того, через что грех может вернуться в нас.

- Ого. Ты перевернул мой мир. Я всегда думала… Да и многие думали… Даже нет, многие были уверены, что нежить – это ходящие трупы, которые продолжают вонять и разлагаться. Но погоди, допустим, я умерла, лежу и медленно превращаюсь в скелет. Тут приходишь ты, воскрешаешь меня. И что получится? Я буду ходить как полуразложившаяся уродина?

- Плоть – ничто. Важен лишь дух. Зора – это дух или движущая сила, то, что заставляет твои органы работать и твоё тело двигаться. Без духа ты была бы просто телом с органами. Когда ты погибнешь, твой дух выйдет из тебя. Если я воскрешу тебя, зора войдёт в тебя и станет твоим новым духом. Он займёт его место и будет управлять твоим телом. Твоя душа и твой дух – вот вся ты. Процессы разложения остановятся. Ты можешь решить, как тебе быть с собственной плотью. Можешь избавиться от неё вовсе, чтобы стать духом, а можешь вернуть всё, как было, чтобы остаться такой, какой ты была до обращения в бессмертную. Ты будешь помнить всю свою жизнь, в тебе останутся все особенности твоей личности. Но только теперь не будет чувств. Если при жизни ты не можешь представить свой день без этих вкуснейших кака́дов, то после смерти ты будешь только лишь помнить, что они тебе нравятся. Но испытывать непреодолимого желания во что бы то ни стало съесть их ты не будешь.

- Вот как? А расскажи ещё, какого это, быть мертв… Прости, нежитью.

- Даже того, что я тебе описал, недостаточно. Мои слова не выразят всего величия, которое ты постигнешь, став одной из нас.

- Ты прям как реклама: раззадорил меня своими рассказами о том, что такое бессмертие, а теперь говоришь, чтобы продолжить, заплати. Ну уж нет. Пока весь мир не узнает, что твориться в Зарунде, я ни ногой в ваши эти некрополи.

- Да будет так. Предполагаю, таким образом ты дала понять, что собираешься продолжить восшествие на вершину Зарунды с целью разузнать побольше о планах этой фирмы.

- Правильно предполагаешь. Ничто так не бодрит и не располагает к действию, как откровение твоего нового друга.

- Отнюдь. Я вовсе не твой друг. Более того, тебе бы стоило бояться меня.

- Помню-помню, смерть – это противоположность жизни, и если бы не твоё милосердие, не снискать бы нам все тут своих голов. Просто мне нравится что-то новое. Это придаёт сил. И теперь я готова идти хоть до сотого этажа пешком. Только вот наш УДИ рассчитан до 50.

- Закончим сначала с исследованием их, а уж потом наметимся куда повыше.

- Ты прав, ты прав. Ладно, вперёд.

И мы покинули её квартиру.

Возле подъезда собрались люди, в числе которых были некоторые из друзей Авлии. Поняв это, журналистка хотела незаметно миновать их всех, чтобы не встречаться и не отвечать ни на какие вопросы, ведь никому из них она так и не ответила в своём коммуникаторе. Но это не получилось. Её тут же окружили все, кто её знал или хотел узнать. Тут же начались уговоры, чтобы она оставила затею исследовать Зарунду. А двое из парней так вовсе принялись удерживать её из лучших побуждений. Но разве это можно назвать лучшим? Ей это совсем не понравилось. А потому она воззвала ко мне. Так как я был незрим для всех, кроме неё, то и не вмешивался в людские дела. Но здесь и сейчас её друзья лишали её свободы выбора, диктуя то, что хотели сами. И я, конечно же, явился перед ними, разнося порывы ужаса, ограничившись простым ужасом. Их сковал страх, а зора усиливал это действие, наводя самый настоящий паралич. И теперь, когда они с замиранием сердца глядели на меня, воцарились порядок и тишина, лишь изредка нарушаемая шёпотом:

- В ней что, демон?

Человеческая душа – потёмки. Это непроглядный мрак, полный неожиданностей и, в частности, всяких ничтожностей. Сколько ещё не раскрыто в них, в этих существах? Одни полны сокровищ, когда как другие – лишь гнили. Есть такие, у кого на глубине души покоятся достойные качества личности. Но, к сожалению, существуют те, кто под завалами своих нечестий хранят лишь ещё большее нечестие.

Авлия, увидев, с каким трепетом на неё смотрят все эти люди, вначале растерялась. Но, глянув на меня, она возомнила себя владычицей смерти, некромантом, о чьём величии рассказал ей я. А потому, воздвигшись над ними, она принялась насмехаться над своими друзьями и остальными, кого она не знала. Такая театральность была излишней. И я пытался дозваться до неё. Однако ж голос гордыни, который звучал в её голове всё громче и громче, заглушал мой зов. А потому она лишь ещё сильнее принялась распаляться своим высокомерием, переходя всякие границы. Те парни и девушки и так пребывали в непередаваемом ужасе, она же не унималась. Жажда величия гнала её вперёд, превращая это невинное желание посмеяться над ними в нечто большее – в грех. Да, как я уже говорил, и она небезгрешна. Блуд, сквернословие, воровство – это стало неотъемлемой частью её жизни, они въелись в её дух, сплелись с ним, дополнили, из-за чего всё это стало сначала допустимым, потом – привычным и, в конце концов, даже обычным. Нет того, чей дух не запятнан этим природным изъяном. А потому мы и не стремимся вглядываться в каждую частицу их недостатков. Но, когда грех вершится таким диким образом, с такой жадностью и жаждой, то разве ему есть прощение? Авлия набросилась на своё высокомерие, словно дикий зверь на добычу. Гнев, алчность и безумие смешались в ней, уничтожив всю праведность и оставив лишь ничтожность. Сила смерти устремилась в неё и пронзила мятежный дух. И только, когда сознание кольнула мысль, что она умирает, оно прояснилось. Смерть – плата за грех.