«Кто поедет и кто останется?» – нервно спросил Ясношвили. От прежнего веселья не осталось и следа. Он имел свойство в минуты сомнения и тревоги стремительно набирать возраст. Вот и сейчас он выглядел не на свои сорок, а на все шестьдесят. Орлиный нос навис баклажаном.
«Поедешь, конечно, ты, брат, – мягко сказал Ген. Он и в самом деле за эти годы полюбил однокурсника по-братски. – Останусь я. В назначенное время мы придем с Ашкой в свинарник. Немедленно после допроса мы выйдем с тобой на связь».
«Я знаю, почему должен ехать я, а не ты. – Гурам поднялся со своего места и быстро стал ходить, почти бегать по кабинету. – Тебе кажется, что я в Москве подвергаюсь большей опасности, чем ты; признайся! Хочешь вывести меня из-под огня? Это после стычки с тем миошником в Кремле, с Ихтой, ну да? Я не могу об этом даже думать; вы понимаете, Ген Эдуардович? И вы все, комса, как я могу отсекаться от вас?! Все! Я ухожу!»
И вылетел в дверь, не завершив одного из своих стремительных кругов.
Через несколько минут Ген позвонил ему на мобильный. Послушай, Ясно, давай встретимся сегодня вечером у нас. Нет-нет, Ген, только не сегодня, ответил тот. Я на ходу. Ты где? Да вот сейчас, вот в эту говенную минуту, выезжаю из гаража. Еду в Нахабино. В Нахабино? Вот именно в Нахабино.
В аристократическое общество? Ты правильно понял, в него, в сердцевину! Пока, я тебе отзвоню завтра утром.
Не отдавая себе отчета, не понимая зачем, Ген быстро прошел к стеклянной тонированной стене. Ах да, вот в чем дело – надо посмотреть, он сам за рулем или едет с шофером.
Через минуту из гаража выехал любимый вездеход Гурама, «Хаммер» оливкового цвета. Он сам сидел на заднем сиденье. За рулем был телохранитель Глеб. Больше вроде бы никого в этой огромной тачке не было, если никто не лежал на полу. Дикое предчувствие охватило Гена. Неужели это может произойти вот прямо сейчас под нашими окнами? Он услышал за спиной стук каблучков Ашки. На бегу она кричала: «Сук! Немедленно! Высылай ребят!» Сук тоже подбегал к стене, кричал в свою рацию: «Разыщите Подцероба, пусть выезжает с тремя ребятами. Догнать машину Ясно! Оранжевая готовность! ОО на изготовку!»
Оливковый вездеход описал полудугу, огибая клумбу. На выходе из полудуги под кузовом, между колесами, полыхнул огонь. Взрыв оказался настолько сильным, что машина взлетела в воздух и только после этого упала на бок, на клумбу. Затем взорвался бензобак, залитый «под завязку». Из гаража не на колесах, а на своих родных двоих выскакивала команда Подцероба. Увы, они не успели обеспечить оранжевую готовность и защитить председателя Ясно. Из-за затемненных окон пятнадцатого этажа все это было похоже на компьютерную игру.
VII. Прокуренция
Среди промелькнувших во мраке портретов одним из самых ярких для узника Стратова был слегка пошевеливающийся портрет замглавпрокурора генерала-лейтенанта Колоссниченко Светланы Устиновны. Если взвешивать на патриотический манер, в ней было пудов ажник семь. На общепринятый манер можно было килограммчиков десять сбросить. Так или иначе, в своем голубом мундире с двумя большими звездами, с миленькими сережками-слезками в сочных мочках чуть-чуть подсохших ушей, с солидной башней начесанных волос, сближавшей ее с античным женским персонажем по имени Лизиска, в цейсовских очках, за которыми то расширялась, то сужалась негустая голубизна ее очей, Светлана Вячеславовна естественно олицетворяла стабильность да, пожалуй, и непреклонность нашей правоохранительной системы. Экий монстр, поскрипывал зубами узник, экая «Славянская Джоконда»; любила ли она, страдала ли, рожала ли, производила ли детей?
В тот день, когда Ген предстал перед ней в качестве свидетеля, Колоссниченко продемонстрировала ему всю массу своего женского обаяния. Он очень ей понравился, этот зловещий ультрабогач, враг трудового народа. По секрету говоря, Коллегия давно уже его приговорила, а вот Светлане он понравился, такой, каким он оказался, – по-юношески худой, с седыми висками, похожий на одного кинорежиссера-невозвращенца, которого так и не удалось осудить за измену Родине.
«Очень приятно с вами познакомиться, Геннадий Эдуардович», – сказала она.
«Я не Геннадий, а Ген», – поправил он.
«Ой!» – всплеснула руками она.
«Что „ой“?» – поинтересовался он.
«Да ведь у нас вы по всем бумагам проходите как Геннадий. Признаться, думали, что Ген – это кличка».
«Нет, это не кличка, а имя».
«А ведь в святцах, наверное, и нет такого имени, Ген Эдуардович? Ген Стратов – это ваше собственное имя или такой псевдоним интересный? Стратовы – это какого же корня фамилия?»
«Из греков».
«Это надо же, как интересно! Вы, значит, из греков?»
«А что в этом особенного? Ведь вы, кажется, тоже из греков?»
«Я?! Из греков?!»
«Да я вот на ваших дверях заметил фамилию – Колоссниченко, с двумя „с“. Разве это не от Колосса?»
«Ой, а я-то всю жизнь думала, что от колоса хлебного».
«Значит, не от Колосса Родосского?»
«Да что это вы, Ген Эдуардович, так странно подшучиваете над… – Она чуть не промолвила „над бедной женщиной“, но вовремя проскочила опасный риф: – Над государственным прокурором?»
Молчание. Он разводит руками. Она углубляется в какие-то бумаги. Он покашливает и в ответ на ее взгляд делает прелюбезнейший жест ладонью: дескать, алле-оп!
«Так что ж, господин Стратов, давайте по делу?»
«Давайте».
«Жаль все-таки, что вы один пришли».
«Но вы, конечно, знаете, почему Ясношвили не пришел».
«Я что-то слышала, но не совсем в курсе. Может быть, просветите?»
«Он попал в теракт».
«Во что попал?»
«В террористическую акцию. Его автомобиль был взорван».
«Ах да, я что-то слышала. Но ведь, кажется, остался жив, верно? Все в порядке с ним?»
«Жив, но не в порядке. Погиб Глеб».
«Это как понять? Какой еще Глеб?»
«Это наш друг, водитель».
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Не пойму, какого цвета у него глаза: то зеленые, то темнеют до карих.
«А вы знаете, господин Стратов, мы с вами чуть было не познакомились однажды. В девяностом году меня послали из Пролетарского райкома ВЛКСМ на ваш семинар в ЦК. Кажется, на тему о молодежных движениях Запада. Я так это событие предвкушала, однако попала в затор из-за демонстрации. Помните этот кошмар – миллионные толпы на улицах?»
«Значит, вы тоже из комсомола? – Он усмехнулся. – Любопытное совпадение, вы не находите?»
«Да, – с какой-то отрешенностью произнесла она. – Любопытное, любопытное совпадение».
Странная бабища, подумал он, то подбирается, как кот к добыче, то разыгрывает советскую светскость, то зловещина в ней мелькает, то простоватость.
«Жаль, конечно, что с Гурамом Ушангиевичем стряслась такая беда, – сказала прокурорша и заглянула в бумаги явно для того, чтобы проверить, правильно ли назвала грузина. Да, не ошиблась: У-шан-ги-евич. – Конечно, если бы вы были вдвоем, Ген Эдуардович, больше бы было пользы делу. Двое свидетелей, как вы догадываетесь, всегда дополняют друг друга».
«Да я как раз вдвоем к вам пришел, госпожа Колоссниченко. Мы вместе с женой приехали, с Аш… то есть я хотел сказать, с Натальей Стратовой».
Некоторые реакции генерала-лейтенанта при всех ее габаритах своей молниеносностью заслуживали истинного восхищения. В данном случае она мгновенно перекинула налево несколько листов бумаги, уперла указательный палец в нечто искомое и тут же разыграла неслыханный восторг:
«Как? Наталья Анатольевна здесь?! Да где же она?!»
«Она у вас в приемной. Со мной ее не пустили».
Светлана Вячеславовна тут вскочила и прямо побежала через весь кабинет. Обута она была в огромного размера кроссовки «Найк». Распахнула дверь, басовито возмутилась: «Да вы что, девчонки, „Аргументы и факты“ не читаете?! Госпожу Стратову не узнали?! Наталья Анатольевна, милости просим!» И даже дверь попридержала, чтобы пропустить столь желанную гостью.
Ашка быстро вошла, вся в тщательно подобранных туалетах от «Селина». Почему-то первым делом осмотрела стены: Путин, Дзержинский, Столыпин. Позднее она сказала мужу, что отбор лиц был явно не случайным. Три исторических деятеля были связаны друг с другом каким-то странным способом. Даже Столыпин? Вот именно и Столыпин тоже. Крутизной обладал, не дай Боже. Вспомни: «столыпинский галстук», «столыпинский вагон»… В кулисах где-то припрятан злодей Богров. Его не успели замочить в сортире.
