Так могли бы кричать мертвые, если бы вдруг воскресли.

Рано или поздно приходится расплачиваться за совершенные прежде ошибки. Орк выступил в качестве наглядного доказательства старого правила: не нужно пытаться прыгнуть выше головы.

Он возомнил о себе слишком много – и поплатился. Не исключено, что виной тому была уязвленная гордость. Никогда орки не подчинялись приказам людей. Воевали с ними, убивали их – да. Но не служили под их началом. С точки зрения орков, люди были ни на что не годными ничтожествами, достойными лишь смерти. И вдруг такой страшный удар судьбы: оказаться в подчинении человека.

А может, Олитунг преследовал какие-то одному ему понятные цели. В любом случае, он зашел слишком далеко и был поставлен на место.

Утанги знают о боли все. Сильный воин, захлебывающийся собственным криком, убедился в этом на собственном опыте. Не думаю, чтобы у него возникло желание когда-нибудь повторить страшный урок. Боль не просто приносит страдания, порой она сводит с ума.

Впрочем, мне не было жаль кота, искалечившего мышь. Он получил по заслугам. И себя, ставшего во главе экспедиции в никуда, мне тоже не было жалко. Даже отряд, обреченный на верную смерть, не вызывал жалости.

Мое сердце остановилось, превратившись в кусок мрамора, крошащегося от немилосердных ударов судьбы. Пройдет немного времени – и от чудовищного удара оно расколется на тысячу мелких частей, рассыплется пылью по дну пропасти.

Но это – в будущем. А пока я смотрел на бьющегося в агонии орка, не испытывая чувств и эмоций. Страшный крик не трогал мой разум. Человек может оставаться самим собой до определенного момента. Есть некая черта, перейдя которую безвозвратно теряешь что-то важное. То, без чего жизнь теряет всякий смысл.

Бесстрастно взирая на мучения Олитунга, я неожиданно понял, что пересек эту черту. Впереди – пустота. Мосты сожжены. Назад дороги нет. Случись чудо и попади я прямо сейчас домой, даже это уже ничего не изменит. Первое время можно казаться своим, но в деревнях и небольших племенах люди чувствуют чужаков. Сочувственные взгляды, шепот за спиной и тяжелые вздохи в конечном итоге превратятся в кривые ухмылки и откровенную враждебность. Паршивой овце нет места в стаде. Ее удел – одиночество и смерть.

Это унылое место… Этот летающий остров… Изуродованный Айвель. Бьющийся в судорогах орк. Динкс, вызвавший крысу Хаоса. И, в конце концов, я сам, превращенный стрелой в непонятное существо. Все это как нельзя более кстати подходит для…

– Стрела! – Озарение пришло неожиданно. – Как же я раньше не догадался!

– Ты о чем? – Возглас привлек внимание Свена.

– О стреле!

– И что с ней?

Было очевидно: старый друг устал от загадок.

– Она связана с Мефисто.

– Островом?

– Именно. А главное, я чувствую: все ответы находятся там.

– Ты хочешь привязать к стреле бечевку и запустить ее на…

– Нет.

– Тогда…

– Подожди.

Я вытащил из колчана обломок стрелы и бросил его на землю.

– Ты это видишь?

– Нет. А разве что-нибудь изменилось? Кинув на землю обломок, ты ждешь чуда?

– Я ничего не жду. И это не чудо, а скорее проклятие. Хотя… К чему пустые разговоры?

Озарение миновало так же быстро, как и пришло, не оставив после себя и следа.

Устало махнув рукой, я наклонился, чтобы поднять стрелу.

– Если начал, должен закончить.

В словах Свена определенно был смысл.

– Хорошо, – впервые за долгое время я выдавил из себя некое подобие улыбки, – раз ты просишь, закончу. Не могу отказать старому другу.

– Ты должен сделать это не ради меня или себя, а ради всех.

Свен мог бы добавить, что не испытывает чувств к оркам, гоблинам, имурам и дроу, но перед лицом общего врага нужно действовать сообща.

Мог бы, но не стал. Потому что знал: слова ни к чему. Если я захочу понять, то пойму. В противном случае не пошевелю и пальцем.

– Ладно, будем считать, что я пойду на это ради всех.

Распрямившись, я сделал осторожный шаг вперед. И сразу в подошву сапога вонзился острый обломок. Проклятая стрела явно жаждала крови.

Помочь могли только железные ботфорты. Жаль, что поблизости не было рыцарей. Они остались там, на том страшном поле, где бесславно погибли лучники племени Сави.

Я осмотрелся, пытаясь найти что-нибудь полезное, и увидел как раз то, что требовалось.

– Мне нужен щит.

Красноречивый взгляд Свена ненадолго задержался на моей ноге, зависшей в нескольких сантиметрах от земли, но комментариев не последовало.

– Лучше два, – попросил я вдогонку. – Чем меньшего размера, тем лучше.

– Хоть пять. – Он сходил за щитами гоблинов, так как они были самыми маленькими.

– Если понадобится, могу собрать и принести еще.

– Не стоит. Вполне хватит пары.

У меня не было уверенности, что это сработает, но раз начал, нужно довести эксперимент до конца. Широко расставив ноги, я встал на щиты и попробовал двинуться вперед. Тщетно. Стрелу не обмануть. Игра должна быть честной. Кровь – в обмен на возможность дойти по воздуху до заданной точки: до Мефисто, острова, куда невозможно долететь.

– Может, объяснишь, что все это значит?

Свен выражал общую точку зрения. Израненный Айвель и корчащийся в судорогах орк отошли на второй план. Взгляды присутствующих были прикованы к человеку, способному подарить даже не шанс, а скорее призрачную надежду на спасение.

– Я могу попытаться дойти до острова.

– По воздуху?

– Не совсем. Хотя это не столь важно.

– Тогда почему не делаешь этого?

– Я сказал – попытаться. Здесь передо мной десятки метров, утыканных острыми копьями.

– Копьями?

– Их вижу только я.

– Надеюсь, ты прав, но тогда…

– Даже если я доползу до острова, то потеряю столько крови, что буду не в состоянии ничего сделать.

– Привязать веревку к дереву – разве это так сложно?

Ни Свен, ни остальные не могли понять главного. Речь не о наших жалких, никому не нужных жизнях. На карту поставлено нечто большее. Я не мог бы объяснить, откуда взялось это чувство, но догадывался – не последнюю роль здесь играл обломок проклятой стрелы.

– Нет, не сложно. Только в одиночку мне не справиться. И самое главное, я до сих пор не могу найти достаточно веской причины, чтобы отправиться на остров. Смерть поджидает везде. От нее не уйти. Даже если мы переправимся на Мефисто, это ничего не изменит. Незначительная отсрочка перед казнью, не более. Зерна, попавшие в жернова мельницы, будут перемолоты. Чуть раньше или чуть позже – не имеет значения.

Я видел, Свен хочет что-то сказать, но не решается. Пожалуй, на его месте я тоже не стал бы посылать старого друга на пытку во имя призрачного шанса выжить.

В воздухе повисла напряженная пауза. Равнодушные утанги примут любое решение командира. Кламст отдавал себе отчет в том, что слова гоблинов не будут приняты во внимание. Пара орков подавленно молчала – они не способны думать самостоятельно, а Олитунг находился не в том состоянии, чтобы поддерживать разговор.

– Истинный воин всегда подобен канатоходцу. – Откровенно говоря, я не ожидал, что в разговор вступит молчавший до сих пор имур.

Пропасть, разделявшая нас, была слишком широкой, для того чтобы попытаться сделать шаг навстречу друг другу.

– Он идет над бездной, держа в руках шест, одна половина которого зовется долгом, а вторая – честью.

Я хрипло рассмеялся:

– Пустые красивые слова, лишенные смысла. Где были имуры, когда убивали моих людей? Стояли в стороне, разрываемые между долгом и честью? И что в конечном итоге победило? Долг или честь?

– Ты недослушал.

– Ах, прости! Сейчас ты скажешь нечто по-настоящему важное, и я все осознаю и прощу.

Не обращая внимания на насмешку, Лам продолжил:

– Шесты Валда, Айвеля и большинства дроу состоят из одной лишь чести. У моей расы – только из долга.

– Значит, ни имуры, ни темные эльфы не могут считаться истинными воинами?