Первое, что я сделала, вспомнив Ричарда и Жан-Клода — озаботилась контрацепцией. Это может дать вам представление о том, как они оба на меня действуют.

Чтобы не опасаться, или не опасаться в разумной степени, таблетки надо принимать хотя бы месяц до свидания. Пять недель, для пущей гарантии. И вот тогда я позвоню. Может быть.

Ронни побежала за мной, скрипя каблуками по гравию.

— Анита, Анита, подожди! Не злись на меня. Вся штука в том, что я на нее не злилась. Злилась я на себя. Злилась за то, что после этого полугода я все равно не могла выбрать одного из двоих.

Я остановилась, понуро сутулясь в своем костюмчике, с лебедем в руках. Стало достаточно холодно, чтобы пожалеть об отсутствии жакета. Когда Ронни догнала меня, я снова пошла вперед.

— Ронни, я не злюсь, просто устала. От тебя, от своих родственников, от Дольфа, Зебровски и всех, кто настолько лучше меня все знает. — Каблуки моих туфель резко щелкали по дорожке. Жан-Клод как-то сказал, что может понять, когда я злюсь, просто по стуку моих каблуков по полу. — Шагай аккуратнее. У тебя каблуки выше моих.

Ронни — девушка высокая, пять футов восемь дюймов, а на каблуках все шесть.

У меня каблуки были в два дюйма, и рост получался пять и пять. Когда мы с Ронни вместе бегаем, у меня нагрузка получается побольше.

Пока я возилась с ключами и обрывками фольги, в доме зазвонил телефон. Ронни взяла у меня обрывки, и я толкнула дверь плечом. Уже подбегая на каблуках к телефону, я вспомнила, что я в отпуске. Из чего следовало, что какова бы ни была причина звонка в два ноль пять ночи, это не моя проблема — по крайней мере еще две недели. Но старые привычки никуда не деваются, и я уже была возле телефона, не успев додумать эту мысль. Хотя я и дождалась, чтобы вызов принял автоответчик, но... но стояла рядом, чтобы схватить трубку — на всякий случай.

Грохочущая музыка — и мужской голос. Музыку я не узнала, но голос...

— Анита, это Грегори. Натэниел влип.

Грегори — один из леопардов-оборотней, которые достались мне по наследству, когда я убила их альфу, их вожака. Будучи человеком, я для этой должности не очень подходила, но пока нет замены, даже я лучше, чем ничего. Оборотни, лишенные доминанта, который их защищает, — добыча первого встречного, и если кто-нибудь кого-нибудь из них убьет, это будет моя вина. Поэтому я стала их защитником, но работа эта оказалась куда сложнее, чем мне могло присниться. Натэниел — ходячая проблема. Все остальные как-то устроили свою жизнь после смерти вожака, но не он. Жизнь у него была тяжелая: его обижали, насиловали, продавали и подавляли. Последнее значит, что он был рабом — рабом для секса и боли. Один из немногих истинных подчиненных, которых я знала — хотя, надо признать, в этой области у меня ограниченный круг знакомств.

Тихо ругнувшись, я сняла трубку.

— Это я, Грегори. Что на этот раз?

Даже я сама услышала, какой у меня усталый и раздраженный голос.

— Анита, если бы было, кому еще позвонить, я бы так и сделал, но ты у нас одна.

И у него голос усталый и раздраженный. Лучше не придумаешь.

— А где Элизабет? Сегодня ей полагалось его пасти.

В конце концов я дала согласие на то, чтобы Натэниел снова стал ходить в клубы доминантов и подчиненных, если его будет сопровождать Элизабет и хотя бы еще один леопард-оборотень. Сегодня на подхвате работал Грегори, но без Элизабет он не такой уж доминант, чтобы защитить Натэниела. Обычный подчиненный вполне может ничего не опасаться в таком клубе, если умеет сказать: «нет, спасибо, не надо». Но Натэниел практически не способен сказать «нет», и по некоторым штрихам можно судить, что понятия о сексе и боли у него экстремальные. Это значит, что он может сказать «да» на что-то такое, что для него будет очень, очень плохо. Оборотень может пережить страшные раны и выздороветь, но здесь тоже есть предел. Достаточно здоровый подчиненный может сказать «стоп», если почует что-то плохое, но у Натэниела на это здоровья в голове не хватит. И для того ему назначены стражи, чтобы ничего всерьез плохого с ним не случилось. И это еще не все: хороший доминант доверяет подчиненному, знает, что тот скажет «стоп», пока дело не зашло слишком далеко. У Натэниела нет этого предохранителя, а это значит, что доминант с самыми лучшими намерениями может нанести ему серьезный вред, пока поймет, что Натэниел себя спасать не станет.

Несколько раз сопровождала его я. В должностные обязанности Нимир-Ра вроде как входит интервью с будущими... временными владельцами. Я шла в этот клуб, готовая увидеть нижние круги ада... и была приятно удивлена. В обычном баре в субботний вечер куда больше хлопот с сексуальными предложениями. В этих клубах каждый очень старается не напирать и не быть назойливым. Круг этот достаточно тесен, и если заработаешь репутацию назойливого, то окажешься в черном списке и никто не будет с тобой играть. Постоянные посетители в таком заведении очень вежливы, и если дать им понять, что тебя эти игры не интересуют, к тебе никто не пристает, кроме туристов. Туда ходят такие, которые любят порисоваться, шляясь по таким местам. Они правил не знают и не хотят знать. Наверное, они думают, что если женщина сюда пришла, то она готова на все. Я внушала им обратное.

Но мне пришлось перестать ходить с Натэниелом. Леопарды сказали, что я излучаю такие флюиды доминанта, что ни один другой доминант даже не сунется к Натэниелу, если я рядом. Хотя нам и предлагали menage a troisв любых вариантах. Я мечтала заиметь кнопку, которая отвечала бы: «Нет, связываться с вами веревкой мне не хочется, но спасибо за предложение».

Элизабет считалась доминантом, но не настолько, чтобы подцепить Натэниела.

— Элизабет ушла, — ответил Грегори.

— Без Натэниела?

— Без.

— Ну, это уже другое дело.

— В каком смысле?

— Я на нее сержусь.

— Это уже лучше, — сказал он.

— И насколько лучше это может быть, Грегори? Все вы меня заверяли, что эти клубы безопасны. Немножко связывания, пара шлепков и щекотка. Вы меня уговорили, что я не смогу всю жизнь держать Натэниела подальше от них. Вы мне сказали, что там все под наблюдением, чтобы никому плохо не сделали. Это мне говорили и ты, и Зейн, и Черри. Черт побери, я сама это видела. Там повсюду камеры наблюдения, там безопаснее, чем бывало у меня на некоторых свиданиях. Так что там могло случиться?

— Это можно было предвидеть...

— Начни сразу с конца, Грегори, я уже устала от предыстории.

Молчание длилось дольше, чем следовало. Слышалась только излишне громкая музыка.

— Грегори, куда ты подевался?

— Грегори нездоров, — произнес мужской голос.

— Кто говорит?

— Меня зовут Марко, хотя вряд ли это вам что-нибудь скажет.

Культурный голос — произношение американское, но весьма рафинированное.

— Вы новый в городе? — спросила я.

— Нечто вроде этого.

— Добро пожаловать. Обязательно съездите к Арке, оттуда открывается чудесный вид. Но какое отношение имеет ваше прибытие ко мне и моим подопечным?

— Мы сначала не поняли, что нам попалась ваша зверушка. Он не тот, за кем мы охотились, но раз он к нам попал, мы его у себя оставим.

— Оставить не получится, — сказала я.

— Приезжайте и заберите его, если можете.

Странно-гладкая речь усиливала впечатление угрозы. В голосе не было злости, не было ничего личного. Очень по-деловому, а я понятия не имела, что все это может значить.

— Дайте трубку Грегори.

— Вряд ли это получится. Он прямо сейчас развлекается с одним моим другом.

— Откуда мне знать, что он еще жив?

У меня в голосе было не больше эмоций, чем у него. Пока что я еще ничего не чувствовала, слишком было все неожиданно. Как если включить фильм с середины.

— Пока что никто не умер, — ответил этот человек.

— Откуда мне знать?

Он секунду помолчал, потом ответил:

— Что же это за люди, с которыми вам приходится обычно иметь дело, если первый вопрос у вас — не убили ли мы его?