Но посыльный имел место быть. Злой, в оборванной и грязной форме бородач, не стесняясь, обложил офицера тааакими выражениями… Что сразу стало понятно: у них с капитаном был общий учитель. Джонни Бурелом обычно использовал десятков пять слов, но оперировал ими весьма энергично, и вколачивал вместе с навыками рукопашки.

Катачанские выкормыши двух полков на Кохинуре друг друга сторонились, но узнать друг друга были вполне способны.

Новости впечатляли. Значит, полк не разгромлен, а просто сдался… Как это мило.

А сиринцы готовы вытащить их из этой задницы… Ещё милее. Вот только уходить, не нагадив любезным однополчанам, было немного грустно.

В агитационных фильмах очень любят показывать, как Василиски, эти страшные само-ходные орудия, извергая тучи дыма, стреляют за горизонт…

Вот только не показывают, во что превращается местность после такого обстрела…

Когда пристрелочные легли на склоне холма, стало малость страшновато. Снаряды вырвали воронки, в которых могли поместиться Леман Рассы.

Но когда, отсекая от противника непроницаемой стеной, с воем стали падать десятки таких же, бояться было уже некогда, страх кончился. Холм ходил ходуном. Ошмётки тел и куски техники долетали до позиций роты. Усеивая страшным дождём позиции.

Карминцы спешно грузились в Химеры. Машин хватало с избытком.

Небольшой рейд к площадке, где стояла полковая техника, дала результаты: эти бараны её даже не охраняли. Ну может ли считаться охраной два десятка обкуренных придурков?

Колонны не получалось, драпали как Император на душу положит, свальным цугом ломились Леманы, Хелы, Химеры. Уже по пути выстраиваясь в разношёрстную колонну.

Уже на середине пути колонну стали догонять снаряды Хаоситов: заградительный огонь слабел, артиллерия явно начинала беречь снаряды.

Чапай наблюдал за подходом техники с полкового НП, в бинокль с тепловизором.

Сидящий радом радист вдруг заржал в голос.

— Чё ржёшь?

— Послушайте, товарищ полковник!

Чапай прижал к уху гарнитуру:

— Мля!! Капитан, я отстаю, проходи ты первый!

— Какого демона?! Рехнулся?

— На мои борта посмотри, нас же свои накроют!

Изумлённые Лукиарии наблюдали странные перестроения на ходу: голова подходящей колонны вдруг свернула в сторону, пропуская хвост, и пристроилась в конец.

Только стоящие у самого прохода в минном поле сапёры с усмешками разглядели на хвостовых машинах корявые, спешно намалёванные звёзды Хаоса…

— Ну… Печёнка Императора… Арррриссстократы, так их мать… Без антраша балетного и здесь не могут….

Два карминских капитана сверлили друг друга взглядами. И минимум один хотел крови второго.

— Так значит говоришь, Лючино так вот открытым текстом и выдал, пошли, мол, все к хаоситам, споём осанну дедушке «как его там хрен с рогами»!

— Как вам угодно, можете мне не верить, если вам не верится, то можете вернуться и спросить его лично.

— Спрошу! Можешь не сомневаться! Ох как спрошу, за каждого из погибших ребят спро-шу! Но сначала тебя спрашиваю, ты! Момент штабной! Чего ж ты со своим дорогим полковничком под тёплое крылышко вместе не дёрнул? Ты ж его верный адъютантик!

— Диего! То, что я являлся личным адъютантом полковника Лючино Сальваторе, не даёт вам права…

— Даёт! МНЕ ВСЁ ДАЁТ ПРАВО, ШЛЁПНУТЬ ТЕБЯ НА МЕСТЕ!!!

— Весь персонал штаба полка здесь, все секретные документы, шифровальные таблицы уничтожены! А вот где был бы ты, если бы не пришел мой посыльный…

— Твой посыльный не дошел. Если он вообще был. Тревогу подняло мое охранение… — Веласкес ухмыльнулся в лицо адъютанту. — А у меня была высотка подготовленная к круговой и лес в полукилометре. Уж я-то со своими не пропал бы.

— Значит, вы сразу готовились биться в окружении, — стоявший рядом комиссар вмешался, пока дело не дошло до крови. — Вы ожидали предательства?

— Такого, — карминец сплюнул. — Я и от Лючино не ожидал. Но если бы полк продержался больше трех-четырех часов, был очень удивлен.

— А ты, красавчик, побыстрее пальцы восстанавливай. Восстановишь, поговорим обстоятельней, — Капитан сплюнул и пошел к своим бойцам.

Вечером следующего дня к позициям полка подкатила машина с восьмиконечными звёз-дами.

Изрытая воронками земля и горы трупов не давали подъехать близко.

Да и побаивались сидящие в машине подъезжать. Хоть и знали, что у обороняющихся почти не осталось снарядов, патронов, батарей к лазганам. Людей тоже почти не осталось.

Дневные атаки прорвали первую линию обороны.

Все траншеи были завалены трупами.

В окопах стояли покорёженные Василиски, расчёты которых дрались до последнего. Минные поля собрали обильную жатву, и горы трупов покрывали все подходы к позици-ям истерзанного, но не сдавшегося полка.

В полуосыпавшейся землянке, на подстеленной шинели лежал седой старик, в одной на-тельной рубахе, с забинтованной грудью. Закопченное лицо было спокойным, глаза закрыты.

У входа простучали сапоги, в землянку, сгибаясь, спустился Юрий.

— Господин полковник, там парламентёры приехали.

Чапай открыл глаза и, булькая кровью в пробитой груди, выдохнул:

— На….й.

— Слушаюсь!

К вышедшему из блиндажа капитану подошли выжившие офицеры.

— Ну что?

— Как он?

— Что сказал?

— Приказы?

Капитан обвёл взглядом измученных, с грязными лицами, в изорванной форме людей, снял с головы шлем. И вдруг, улыбнувшись, спросил:

— Ребят, чистое у всех есть?

Люди молча стали расходиться. Один Диего продолжал стоять перед землянкой.

Диего Веласкес, проваливаясь и спотыкаясь, шел по изрытой замле к машине парламентеров. Лючино был ублюдком, но, увы, не идиотом и встал так, что снайперы достать его не могли. Оставалось только выманивать на живца. Капитан подошел к заранее примеченному холмику и встал, ожидая. Лючино не мог знать, что в двух метрах отсюда начинался ход сообщения, выводящий в небольшую складку местности, по которой можно было выйти на вторую линию обороны. То есть теперь уже первую. От машины парламентеров в сторону капитана пошел культист в своем дурацком балахоне. Диего медленно поднял лазган и дал предупредительную очередь.

— Я буду говорить только с Лючино, — заорал карминец. Культист вернулся к машине и еретики стали совещаться. Наконец один из предателей в грязном балахоне толкнул бывшего полковника в сторону капитана. Тот брезгливо сморщился и, обходя трупы, пошел к Диего.

Когда Сальваторе прошел сотню метров, в микробусине почти одновременно раздались два щелчка. Снайперы сообщали о готовности. Капитан подождал, пока предатель приблизился еще метров на двадцать, и длинным прыжком ушел за возвышенность. Он не видел, как вспыхнуло преломляющее поле, отражая импульсы лонгласов, но мат снайпе-ров в наушнике и вопли Лючино заставили злобно выматериться.

Когда капитан вышел к своим окопам, его ждал Юрий.

— А ведь я почти тебя пристрелил, — задумчиво сказал он. — Бойцам своим спасибо скажи, не дали. Объяснили…

— Бывает, — равнодушно ответил Диего.

— Понимаю, счет к Лючино у тебя большой. Жаль, что не вышло.

— Еще доберусь до него.

— А ты выжить надеешься? — С ироничным изумлением спросил Лукиарий.

— Я знаю, что выживу. Мне на роду написано выйти в отставку полковником. А я пока только капитан, — карминец всмотрелся в ошарашенное лицо Юрия и, расхохотавшись, хлопнул его по плечу.

Траншеи окутала ночь. У костров, разведённых из посечённого осколками кустарника, сидели выжившие солдаты, кто-то зашивал форму, кто чиркал карандашом на бумаге. Не-которые молились. Кто-то чистил штык. А большинство просто спали, измученные боем.

А в госпитале стоны раненых смешивались со звуком отходных молитв, звяканье извле-чённых осколков о тазы, со скрипом зубов…