Тем временем с борта парохода спускали пневмо-мотособаки с карбидными прожекторами. К ним то и цепляли легкие, раскладные сани с дружинниками и с мортирками на круговом лафете. Пневматическими, с глушителями и парой баллонов чтобы хватило на десяток залпов. Взлетела зелёная ракета, сигнализируя что второй отряд с «Енисея» успешно высадился и обошел лагерь с невольниками с тыла.

— Пошли! Пошли! Пошли! Не зевай робяты! Опосля отоспимся.

Связисты взялись разматывать катушку с кабелем. Десятки одни за другим исчезали в темноте двойным кольцом окружая лагерь. А с кем им там сражаться? Бойцы в охране хреновые, доспехи тряпочные, настоявшее отребье, собранное по сусекам. Несколько десятков, в лучшем случае сотня бойцов. Надсмотрщики не в счёт. Тотальное численное, техническое и тактическое преимущество на было нашей стороне. Любое движение гасили арбалеты, сбившихся в отряды отрабатывали мортирками, старясь не доводить до прямого столкновения. Попытки прорыва встречали алебардами или слитным залпами арбалетов. Хлипкие плетни лагерной ограды валили лебёдками. Фонари и плотные загонные цепи, двойное кольцо оцепления сводили шансы на прорыв к нолю.

И сами рабы, поняв куда идёт дело, не зевали. Истощенные, босые, в грязных лохмотьях они не знали пощады. Долго же эти ребята ждали своего шанса. Они набрасывались на мучителей, рвали их зубами и голыми руками. Дружинники тащили напильники, кузнечные клещи, ножи. Освободившись от цепей и колодок, невольники воспрянули, снова почувствовали себя людьми. В измученных голодом и болезнями телах горячо заструилась кровь, и им вновь захотелось жить. Что могло остановить, преградить путь тем, кто после долгой ночи увидел перед собой свет?

Ревущая, вопящая толпа, вооруженная палками, обрывками цепей, отобранным оружием зачищала лагерь куда лучше карательной команды. Люди, которые еще вчера мечтали о смерти, как об избавлении от мук и страданий, вновь обрели свободу. Они не знали, что будет с ними в скором времени и удастся ли им встретить восход солнца, но радость переполняла сердце каждого, и пленники ради свободы готовы были жертвовать жизнью. Резне мы не препятствовали, но и освобождённых невольников не выпускали. С пароходов им споро подвозили горячую еду, теплую одежду, дрова, ножи и топоры.

— Русичи есм⁈ — по лагерю ходил громадный воин, закованный в черную броню. Зазывал, заглядывал к кострам, кого-то искал. — С Новгорода, али Вятки⁈

— С Рославля мы. Осьм мужиков, — отозвались от одного из костров. Всё же русские, как прочие народы старались держаться друг друга.

— C Нижнего.

— С Перунова погоста, тот что под Клином.

— С Ярополча азм.

— Горын?

Гигант обернулся к кучке оборванных, худых словно скелеты мужиков, от коих осталась кожа да кости. Пленники в окровавленных рубахах чего-то усердно наворачивали хотя ещё были в кандалах. Видно очередь на расковку ещё не дошла. Неверующим взглядом великан всмотрелся в лик окликнувшего и наклонился ближе.

— Пе-ре-свет?

— Не признал, да! А-а-а. Вижу что не признал. Звиняй, Горын. Мы тута на невольных харчах сидели.

— Пересвет!!! — Горын схватил, словно пушинку, мослатого мужика по видимости ранее не уступавшим ему в габаритах и сжал в объятьях. — Нашёл. Нашёл-таки!

— Полегче, брат, полегче. А то сжал аки медведь.

Горын увидел поднимающихся ушкуйников.

— Крив, Истома, Лад, Некрас, Ратко! Живы бродяги!

— А што нама сделается то? Ждали братов и как вишь, дождалися.

— Где же остальные. Храбр, Первак, — на лицо Пересвета набежала тень. Горын замолчал

— Никого не осталось, брат. В прошлую зиму многие богу душу отдали. Десяток Первака как и твой бежал… Пытался. Счастья спытать хотел, да видно удача стороной обошла. Поймали их татары. Лютой смертью казнили. Ратко вон один в живых остался, но ему за то в пятки конского волоса напихали и в колоду посадили. Ходить тапереча не может, косолапит.

— Горын, а ты никак воеводой заделался, а? И что с тобой за вои, все в тряпках замотаны и не по-нашему разговаривают, — спросил Истома.

— Об сим позже, а то, что косолапит, ништо. Медикусы княза и не такое лечат. Да что это я! — Горын хлопнул себя по лбу. — Братки, минута, я за кузнецом.

— Что за минута то, а, Пересвет?

— Не ведаю. Странный он какой-то стал. Не тот что ранее.

Не один лишь Горын по лагерю ходил. Агитаторы на разных языках выспрашивали кто и откуда, в целях конспирации. Отчаявшихся людей подкармливали, давали денгэ, одевали вооружались и предлагали действовать по обстоятельствам. Кое-кого перевозили на другой берег, другие самостоятельно захватывали мелкие стойбища, перехватывали и грабили санные и речные караваны. Зима выдалась тёплой и Волгу в низовьях едва прихватило льдом, так что захваченные суда ордынцев работали на нас по полной программе. Никто восстание Спартака устраивать не планировал, но дать людям больше шансов мы имели возможность, и давали. С собой забирали русичей, литву, чудь и поляков. Их оказалось немного, в лучшем случае шестая часть от невольников. Эвакуировать несчастных в Воронеж задача посильная, а там уже по накатной схеме. На Севере месте всем хватит, спрячем.

Глава 9

На что уж я привычен к большим городам, но Сарай меня впечатлил. Не размерами, хотя сам город был на порядок больше Переяслава, а самобытной, если не сказать больше, инопланетной архитектурой. За всё время пребывания в столице «сюзерена-врага» я неплохо изучил местные достопримечательности.

Золотая Орда по сути своей являлась искусственным и непрочным объединением, население которого было пёстрым, словно персидский ковёр. В оседлых областях проживали волжские болгары, мордва, русские, греки, хорезмийцы. Основную массу кочевников составляли тюркские племена половцев, кипчаков, канглыев, татар, туркмен, киргизов. Монголов, отличавшихся богатыми одеждами и надменным видом осталось мало, хорошо если десятая часть и то, в городах. Тем не менее своё они урвали. Львиная доля земель и пастбищ сосредоточилась в руках монгольской феодальной знати, в пользу которой и несло повинности остальное население. Это отражалось на городе, куда сбежала большая часть ремесленников и мастеров, породив уникальный феномен в истории средних веков. До половины населения Орды проживало городах, против десятой части и то с натяжкой, Руси.

Сарай-Бату не имел какой-либо фортификации, что определило его относительно свободную застройку и планировочную структуру. Город посреди степи начинался рядами глинобитных домов, образующих многокилометровые стены трущоб, перемешанных со стоянками скота и кочевьями. Дома небогатых горожан и ремесленников вплотную примыкали друг к другу, образуя сплошные стены по обеим сторонам улиц. Улицы-стены разделяли кварталы ремесленников-мастеров кузнечного, замочного, ювелирного, кожевенного, сапожного, гончарного дела. Следом начинались торговые кварталы — китайский, генуэзский, венецианский, персидский, индийский, византийский, русский… Город пересекала густая сеть оросительных каналов. Причудливо извиваясь, они устремлялись к берегам Ахтубы, где были сосредоточены сады и дворцы знати, главные общественные здания — мечети, минареты, мавзолеи, бани.

Богатые горожане строились из обожженного кирпича, рядовые жилища возводили из сырца, на кизяках с использованием деревянных каркасных конструкций. Дома торговцев напоминали высокие, причудливо раскрашенные муравейники, утыканные палками, а шапки снега и черные провалы дымоходов делали их похожими на индейские тотемы. Вход в караван-сарай столицы венчал грандиозный портал высотой с пятиэтажный дом, под которым могли пройти за раз несколько рядов верблюдов. Это массивное сооружение, украшенное вязью и цветными изразцами, опиралось на причудливые цилиндры, настолько тонкие, что я не мог понять, как они ещё не обрушились под тяжестью камня. Торговый квартал представлял собою сеть из рынков и складов, что проистекали один из другого словно ходы муравейника. Тысячи и тысячи людей создавали гул, и даже начавшаяся непогода не снижала накала торговых операций.