* * *

Узбека мучил кошмар. Ему казалось, что тело наполнилось тяжестью, он попытался встать, позвать слуг, но не смог и лишь бессильно сжимал пальцы. Неожиданно чьи-то сухие, сильные ладони вдруг сжали ему горло, и он рванулся всем телом, пытаясь освободиться от них. Рот его открылся в крике, но из горла вырвался только страшный, сдавленный хрип.

От этого хрипа хан и проснулся. Глаза его лихорадочно шарили вокруг, пытаясь увидеть врага. Тело тряслось, а рука искала кинжал, спрятанный под ковром у изголовья. Но во дворце никого не было. В тонких, как стрелы, лучиках солнца, падающих сквозь отверстие в своде, клубились золотистые пылинки, и слышно было, как за тонкими стенами перемещались туленгиты, охраняющие покой великого хана Золотой Орды.

Узбек вытер выступивший на лбу пот, шепотом прочитал молитву и провел по лицу сложенными ладонями. Проклятый сон уже не первую ночь мучал самого могущественного правителя на планете.

Ему удалось сохранить и славу, и богатство, и мощь Золотой Орды. Но где-то подспудно хан чувствовал, как надвигается на Орду невидимая постороннему глазу опасность. Все меньше настоящих, чистокровных монголов оставалось в его окружении, все меньше придерживались люди законов, оставленных великим Чингиз-ханом. К трону незаметно подползала, окружала его знать из местных, когда-то покоренных родов. Теперь при дворе можно было встретить кипчаков и алшинцев, урусов, кереев и найманов. Не было больше улуса Джучи, где единственными правителями и хозяевами жизни были монголы-чингизиды. За местной знатью стояла большая сила — племена и народы, населяющие Дешт-и-Кипчак. Оттого она все чаще стала вмешиваться в дела хана, безболезненно подавать советы.

— Мой повелитель, — в покои боком протиснулся визирь. — Войска ожидают вашего напутствия….

Хан вышел на балкон и сердце его наполнила радость. На площадь дворца Сарай ал-Махруса уже упали первые хлопья снега. Впервые за много лет он собрал воистину огромную армию, шесть тюменов! Извиваясь по узким, кривым улочкам Сарая и растянувшись от одного конца города до другого, мимо его золотых коней ползла огромная змея, поблескивая на Солнце, словно чешуйками, остриями отточенных копий.

Длиннохвостые, короткогривые кони, привыкшие к дальним походам, шли неутомимой рысью, а сидящие на них всадники были веселы и беззаботны — впереди их ждали победы, богатая добыча и красавицы из Ташкента и Бухары. Никто не сомневался в успехе, потому что вел своих бесстрашных воинов его сын Тенибек, что ехал впереди на гнедом длинношеем скакуне, и ветер играл над его головой белым знаменем. Сын остановился, коротко кивнул и отсалютовал.

Справа у пояса висел подаренный ханом меч из дамасской стали в ножнах, украшенных золотой арабской вязью, слева — длинный нож с рукоятью из желтоватой слоновой кости. Седло все в золотых драконах и серебряных бляхах. Слева к нему был приторочен железный щит, а за спиной висел саадак, полный красных стрел с оперением, сделанным из соколиных перьев. Крепкое тело облегала кольчужная рубашка с накидкой из черного соболя, голову украшал черный железный шлем с золотыми насечками и тамгой Чингизидов. Хан прослезился и помахал наследнику, пожелал доброго пути и победы…

В поход на Чагатайский улус шли его самые преданные эмиры, нойоны, батыры. У каждого второго воина хорошее оружие, выданное из ханской казны, кольчужные нагрудники поверх одежды, заводной конь. Что может остановить таких воинов — бесстрашных и быстрых, готовых повиноваться каждому жесту, каждому слову его любимого сына?

А ведь такие доспехи могли быть у каждого! Если бы не некоторые поганые темники, такие как Берди! Узбек злостно сплюнул. Его палачи наконец развязали язык этой отрыжке Орды-Ежена и опальный темник соловьём заливался о том, ЧТО утаил от своего хана. Почему же нет вестей от верного сотника и этого жирдяя Октая. Где обещанные дерюгой караваны с железом, как кровь, необходимые его тюменам?

Сейчас, именно сейчас, когда одним ударом можно преломить хребет его злейшим врагам Чагатаям они ему особенно нужны. Чёрная смерть и грызня за ханский престол превратили беспокойного соседа, раскинувшегося от пустыни Гоби до Кабула и широкой Амударьи в лоскутное одеяло ханств. Самое время откусить жирный кусок от этого пирога и осуществить давнюю мечту. Из медленно текущего ручейка вновь превратить Великий Шёлковый путь в полноводную, широкую реку.

* * *

Войска хана ещё не скрылись на бескрайних просторах Дешт-и-Кипчак, а в лагерях невольников, тех, что стояли на восточном берегу Итиля начали происходить странные события.

На базарных площадях Укека и Сарая можно было купить невольников из всех земель, куда только ступало копыто монгольского коня. Здесь продавали рыжебородых орусутов и чернобородых кипчаков, дехкан Мавераннахра в пестрых тюбетейках и туркменских аламанов в высоких лохматых шапках… Отсюда живой товар перепродавался в Китай и Египет, в Индию и Венецию. В этот год из-за слухов о чёрной смерти не приехали за живым товаром купцы из Египта, Персии и Генуи. Китайские «товарищи» отобрали немного молодых мужчин и красивых девушек, но это так, капля в море. Техже на кого не нашелся покупатель, хозяева держали впроголодь. Держать невольников в столице, вне «сезона», выходило накладно и несчастных сгоняли в лагеря на берегу Итиля где вчерашние ремесленники, дехкане, воины десятками, сотнями умирали от голода и болезней. Число не проданных в зиму невольников достигло внушительной цифры, шестнадцати тысяч. Некоторые из них настолько обессилели, что уже не могли самостоятельно подняться с земли. Лишь тем, кого возили в города и кочевья на подработки выпадал счастливый билет. Если повезёт, наниматель их мог досыта накормить. Жаль это не касалось лихих людей, ушкуйников. Из-за скверного норова брали их неохотно, а зимой работы на соляных озёрах прекращались. В скверных погодных условиях и сырости даже самые крепкие и выносливые мёрли словно мухи.

Рядом с одним таких лагерей со стороны Итиля глубокой ночью появились огни. Сквозь снежные буруны они были плохо видны, но из лагеря их заметили и сразу же отправили десяток. Мало ли что? Может наниматели заплутали.

Лёд у берегов жалобно трещал. Молодые батыры раскрыли глаза от удивления. Корабль похожий на большой плот его ломал! На парусах горел демоническим огнём знак заключенный в красный треугольник. Нос судна украшала голова дракона и его глаза тоже горели! Всадники испугались, отошли назад и наложив стрелы на тетиву замерли в ожидании. В окрестностях столицы грабителей давно не встречалось, но уж больно необычное судно.

С носа на лёд откинули трап и навстречу вышли люди в цветных халатах с широким рукавами, а на их головах были малые, чудные шапки, подвязанные под подбородком. Вышедшие смеялись, приветливо махали и что-то лепетали на ломаном кыпчакском, активно жестикулируя и показывая ларцы с бусами. Само радушие.

— Фу-у-х, — десятник расслабился. — Гучуд, убери саадак. Это китайские торговцы.

— Наверное заблудились?

— Может быть.

— Никогда таких кораблей не видел.

Огни, освещавшие берег, переместились на всадников. Люди невольно подняли руки и прищурились.

— Ей! А ну-ка быстро убрали факелы!

Нукеры, щурясь и ругаясь подошли ближе. Любопытно же, да и торговцы дали понять не прочь вручить взятки. А вот дальше события понеслись галопом. Улыбающиеся, усатые лжекупцы откинули шкатулки, под которым оказались компактные арбалеты. Взвизгнула струна, выпуская вперёд смертоносные подарки. Одновременно, по татарам ударили с борта, в том числе картечью из пневмомортирки. За несколько мгновений десяток утыкали тяжелыми болтами превратив в ежей. Доспехов то ладных у них сроду не водилось, а ватники, арбалеты с усилием сто двадцать килограмм не держали, от слова вообще. Болты легко прошивали тела насквозь, шпиговали нукеров, словно шпажки гурмана нежные грибы.