И без того больную, оттолкнуть!

Где время то, когда, уединенный,

К нему я в даль объятья простирал,

Когда и он, любовью ослепленный,

Меня к себе под кров свой призывал?

Я наконец перешагнул Урал,

Перелетел твой лед, Байкал священный,

И вот свою суровую судьбу

Я внес в его смиренную избу!

Судьбу того, кто с самой колыбели

Был бед звездою всем своим друзьям;

За них, подъемля руки к небесам,

Молился, чтобы скорби пролетели

Над милыми, сердца их я же сам,

Бывало, растерзаю... Охладели,

Заснули многие; ты не отъят,

Ты мне один остался, друг и брат!

А между тем... Покинем и забудем,

Забудем бури, будто злые сны!

Не станем верить ни страстям, ни людям;

Оставь мне, отпусти мои вины;

Отныне в жизни неразлучны будем:

Ведь той же матерью мы рождены.

Сотрем же пятна с памятной скрижали;

Все пополам — и радость и печали.

8 сентября

Получил письмо от Юлии: матушка знает о разводе брата.

11 сентября

Ездил по мох. Физических сил, кажется, у меня больше, чем когда приехал: теперь я гребу довольно исправно.

13 сентября

Была мне сегодня поэтическая минута: работали у меня на чердаке и пели уныло-протяжно; погода была мокрая, осенняя, и читал я повесть, которая совершенно соответствовала и пенью, и погоде, а именно «Любовь и Смерть» Брамбеуса; да заснул за пеньем, погодою и повестью.

17 сентября

День Любви, Надежды, Веры.

Бессонница от забот; но благодарю господа за нее; я беседовал с самим собою, с совестью и с минувшим и укрепился в уповании на бога.

17 ноября

Опять два месяца, что я не писал дневник: да писать не было о чем, кроме горя.

21 ноября

Вчера определился ко мне работник, мальчик 15-ти лет; зовут его Харитоном Чирковым; я его погладил по голове, он потом погладил и меня по голове же.

Сегодня начал я свою автобиографию.

2 декабря

В первый раз не совсем неудачно вырабатывал 4-ю книгу «Вечного Жида». В «Телеграфе» на 1833 год попалась мне повесть «Живописец»,^[1197] которая очень недурна, особенно хорошо лицо старого иконописца. По слогу она что-то сбивается на манеру Одоевского.

1838 год

14 июня

12-го вечером родился у меня сын-первенец, мертвый. Вчера я его похоронил и при выносе дал ему имя Феодор.

19 октября

19 ОКТЯБРЯ Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,

Прекрасный, мощный, смелый, величавый

В средине поприща побед и славы,

Исполненный несокрушимых сил!

Блажен! лице его всегда младое,

Сиянием бессмертия горя,

Блестит, как солнце вечно золотое,

Как первая эдемская заря.

А я один средь чуждых мне людей

Стою в ночи, беспомощный и хилый.

Над страшной всех надежд моих могилой,

Над мрачным гробом всех моих друзей!

В тот гроб бездонный, молнией сраженный,

Последний пал родимый мне поэт...

И вот опять Лицея день священный;

Но Пушкина уже меж нами нет!

Не принесет он новых песней вам,

И с них не затрепещут перси ваши;

Не выпьет с вами он заздравной чаши:

Он воспарил к заоблачным друзьям!

Он ныне с нашим Дельвигом пирует;

Он ныне с Грибоедовым моим:

По них, по них душа моя тоскует;

Я жадно руки простираю к ним!

Пора и мне! — Давно судьба грозит

Мне казней нестерпимого удара:

Она того меня лишает дара,

С которым дух мой неразрывно слит!

Так! перенес я годы заточенья,

Изгнание, и срам, и сиротство;

Но под щитом святого вдохновенья

Но здесь во мне пылало божество!

Теперь пора! Не пламень, не перун

Меня убил; нет, вяну средь болота,

Горою давят нужды и забота,

И я отвык от позабытых струн.

Мне ангел песней рай в темнице душной

Когда-то созидал из снов златых;

Но без него не труп ли я бездушный

Средь трупов столь же хладных и немых?

22 октября

Хочу вести опять дневник не совершенно по-прежнему, однако, по крайней мере, отмечать все, что со мною случится мало-мальски примечательного, и суждения о том, что приведется прочесть не совершенно пустого.

Сегодня я был на горе довольно высоко; искал своего быка, да и нашел. При этом случае удалось мне насладиться прекраснейшим видом: все окрестные деревни и город, как на блюде. Устал я, между прочим, как собака, и потерял свой кушак.