— У каждого свои недостатки.

— Это точно. Не повторишь, что ты там про хмельную ночь сочинил?

— А я что, вслух говорил?

— Да.

— А-а… видать, старею.

Мои слова вызвали у парней бурю веселья, и они сразу постарались откомментировать их с присущим молодости максимализмом. Потом поручик стал выяснять, какие станки на путиловском заводе делают и нельзя ли какие-либо из них предоставить конному полку для испытаний, хм… бесплатно. Дело в том, что Теренин занимает должность помощника полкового ремонтёра, вот и проявляет заботу о полковых мастерских. На это я ему в шутливом тоне резонно заметил, что он нахал, каких поискать, недавно всего сто рублей просил взаймы, а теперь уже станки ему бесплатно подавай. После мы просто веселились, вспоминая полковую гулянку.

А рядом продолжал кружиться, шуметь и блистать дворянский бал.

Обстановка на балу обычная, большинство присутствующих мне знакомы — с кем-то встречался, кому-то песни пел, а с кем-то у меня уже не одна бутылка шампанского распита. И вроде я рад танцам, во всяком случае отплясываю все современные танцевальные па совершенно свободно, без напряга, и, что примечательно, с удовольствием. Правда, скачу не так рьяно, как некоторые, но… как оказалось, я всё же козлик ещё тот.

Только вынужден признать, меня всё это великолепие начинает утомлять. Я в последнее время стараюсь игнорировать приглашения на балы. Сначала объяснял это для себя рабочей загрузкой, но потом понял, что мне всего этого просто много. Наверно, в моём понимании, большие балы должны быть всё-таки редким, праздничным событием, чтобы люди к ним не успевали привыкать.

Хотя о чём это я? Для основной массы общества всё так и есть, у них нет средств на частое посещение балов. О, блин! Надо же, как выразился. Это я что, совсем одворянился, что ли? Или, точнее, овеликосветился? Обществом считаю всего лишь крохотную часть населения страны? Вот ведь что великокняжеское общение с нормальным человеком делает! Девяносто восемь процентов жителей империи о балах и не мечтают, а я на них скучаю. Да, Сашок, похоже, ты стал слишком много кушать. В смысле зажрался.

— Алекс, ты обещал новый анекдот про охоту рассказать, — отвлёк меня от размышлений о жизни Никола…

— Да, точно. Не совсем про охоту, но, в общем, слушайте. Заблудился как-то мужик в лесу, встал и кричит на всю округу: «Э-ге-гей, кто-нибудь, услышьте». Тут к нему медведь выходит и спрашивает человеческим голосом: «Ты чего орёшь, мужик?» А тот от неожиданности растерялся и отвечает: «Заблудился я. Думал, услышит кто.» На что ему медведь говорит: «Ну я услышал, легче стало?»

Смех моих собеседников звучал недолго, его прервал неожиданный вопрос баронессы Кошелевой, подошедшей незаметно:

— У вас все шутки об охоте?

Вот чёрт! Я и приход кисы умудрился проворонить. Впрочем, судя по удивлению, промелькнувшему на лицах собеседников, не я один.

— Здравствуйте, господа.

Мы в ответ, конечно, поприветствовали баронессу, но она на наши приветствия обратила мало внимания. Скорее всего, киса подошла не просто так, а с определённой целью: на меня наехать.

— Александр, вы не так давно высказали неумную шутку об охоте с махоркой, и некоторые господа решили вашу шутку поддержать, обманывая глупостями доверчивых девушек.

— А-а…

— И не смейте отрицать свою причастность к этому. Вы знаете, что сочинил позавчера один гусар, подражая вам?

Кажется, мой ответ на вопрос не требовался, и я благоразумно промолчал, но вклинился Никола:

— А что он сочинил?

— То, как отбивался от стаи волков. Да, господа, он, видите ли, всю ночь стрелял из ружья.

Окинув строгим взглядом наши недоумённые физиономии, киса пояснила:

— Он согнул ствол, и пули из его ружья стали якобы летать по кругу. Этим «находчивый» гусар и воспользовался: стрельнёт разок и, пока пуля вокруг летает, отгоняя волков, заряжает ружьё по новой.

Никола с поручиком после слов баронессы синхронно усмехнулись и почему-то посмотрели на меня. Да не, ребята, нечего на меня смотреть, я такую хрень и по пьяни-то выдумать не смог бы, а уж говорить о ней женщинам и подавно. Жестами я постарался дать понять, что к данному творчеству никакого касательства не имею, но и Никола, и поручик продолжали смотреть на меня с явным сомнением.

— Александр, вы понимаете, что этот ваш проступок низок?

— Простите, с каких пор невинные шутки стали низостью? — попытался возразить я кисе, но её было не унять.

— Вы что, не понимаете? Это наглость, Александр! Нет, воспользоваться женской доверчивостью — это, пожалуй, даже сверхнаглость.

— По-моему, сверхнаглость — это несколько другое.

— Неужели? И как же вы себе представляете сверхнаглость?

От такого вопроса я несколько растерялся и, не придумав ничего оригинального, брякнул шутку своего детства:

— Ну, например, бежать навстречу идущему паровозу и кричать «Задавлю!».

Киса пару секунд с укором меня рассматривала, интенсивно махая веером, потом резко его сложила и поклонилась князю:

— Всего хорошего, Ваше Высочество.

Со мной и с поручиком не попрощалась. Чёрт, похоже, я откровенно ступил и пал в глазах кисы ниже плинтуса. Наша тройка не сговариваясь проводила уходящую баронессу взглядами, и Никола задумчиво мне сказал:

— Знаешь, Алекс, я могу тебе подсказать ещё один вариант сверхнаглости.

— Да? И какой?

— Приглашать взбешённую баронессу на танец.

Ой, как же я так оплошал-то? А поручик, вторя князю, ещё и добавил:

— Алекс, ты ей хотя бы песню какую-нибудь новую посвяти, а то ведь совсем тебя доконает…

Слова «вздорная баба» в конце фразы поручика остались недосказанными. О-о… мать твою… Теперь и конногвардейцы о моём интересе к баронессе знать будут.

— Мне кажется, при общении с ней тебе раскованнее себя вести надо, лучше водки предварительно выпей.

Ха, что ещё мог посоветовать гвардейский поручик.

— Ну да, ну да. Мужество, честь и отвага — три признака алкогольного опьянения.

— Вот-вот!

Ребята поулыбались очередной моей шутке из прошлого-будущего, а мне при виде удаляющейся баронессы вспомнились слова Уильяма Шекспира, недавно прочитанные сестрёнкой на вечернем семейном застолье: «Мои глаза в тебя не влюблены, они твои пороки видят ясно. Но сердце ни одной твоей вины не видит и с глазами не согласно».

А песню баронессе мне всё-таки спеть довелось. Когда мы с Николой, устав от танцев, уединились в дальней комнате с бутылкой шампанского и гитарой, она к нам и присоединилась. Причём одна, без обычной для неё свиты поклонников. Я заметил, она иногда бросает ухаживающих за ней господ и присоединяется к другим компаниям. Поклонники расходятся, но стоит кисе освободиться, решив какие-то свои вопросы, и они опять собираются возле неё.

На этот раз баронессе понадобилось прояснить у великого князя пару моментов из дворцовой жизни, а узнав, что хотела, она обратила внимание и на меня:

— Что-то больно грустную мелодию вы, Александр, наигрываете. Где же ваше веселье?

Не успел я придумать, что ответить, как вклинился Никола:

— Александр сочиняет песню для вас, и, если вы не хотите слушать грустную, он может спеть и весёлую.

Нет, я точно убью этого балбеса.

— Если песня о любви, то я послушаю.

Вот, блин, и слова не сказал, а как дурак выгляжу. Эти двое меня когда-нибудь доконают. Но чего же спеть-то? Хм… ну разве что:

Сталь подчиняется покорно:

Её расплющивает молот,

Её из пламенного горна

Бросают в леденящий холод14…

Ох, с какой милой улыбкой киса песню слушает! Похоже, очередную подколку для меня готовит.

Вот как моё пытают сердце:

Воспламеняют нежным взглядом,

Но стоит сердцу разгореться,