-- Доля добычи?! Значит, их продадут в рабство?

-- Может быть. А что?

-- Ты считаешь это справедливым?

-- Ну, раз они столько лет прожили в роскоши, то отчего бы им не пожить в рабстве? Это, в некотором роде, справедливо.

-- Людей нельзя держать в рабстве. Никогда! Ведь это же не просто нищета, даже не просто лишение свободы.... Раб, прежде всего, лишён человеческого достоинства, с ним могут сделать всё что угодно, даже... даже самое постыдное. И что, теперь у нас в стране будет по закону рабовладение?

-- Ну, в других странах оно есть, люди же живут и ничего. Вполне возможно, что есть люди, для которых быть рабами не так уж страшно.

-- Не страшно?! А ты представь в рабстве себя или своих детей!

-- Послушай, ты... чего ты тут выступаешь? Ты здесь находишься только по моей милости!

-- Но ведь она права... -- растерянно вставила до того молчавшая Лама, -- если у нас будет рабовладение, то ведь в рабство могут продать любого из нас. А кроме того, она сегодня тоже пережила погром и видит ситуацию с другой стороны. Её ведь саму при этом чуть не обесчестили! Скажи, неужели и там... -- и Лама вопросительно посмотрела на супруга, не решаясь озвучить страшное подозрение. Луна в глубине души испытала к ней жалость: страшно ведь знать, что близкий человек может быть замешан в таком... И как жить с ним после этого? Луна точно знала, что не смогла бы разделить с таким мужем ложе. И вообще не смогла бы жить. Это... это ведь даже хуже смерти.

-- Ты не бойся, я ни в чём таком не участвовал, -- ответил муж, и Лама вздохнула с облегчением.

-- И ничего такого не было? -- добавила она уже для окончательной очистки совести.

-- Ну... вообще-то было. Захожу я в одну из комнат, а там женщина лежит. Подол порван, ноги раскиданы... Ну, явно с ней что-то такое делали.

-- Она была... уже мёртвая?

-- Я не понял. Может и мёртвая, а может, и просто в беспамятстве. Я не проверял.

-- И ты, значит, оставил эту несчастную умирать, хотя её ещё, может, можно было спасти?! -- ужаснулась Лама. -- Ты ведь стал убийцей!

-- Послушай, я не понимаю! Я что, с ней возиться должен?!

-- Ты оставил несчастную женщину умирать! Нас всех со школы учат, что если кто видит беспомощного раненого, то должен ему помочь! Может, она там так и лежит ещё, истекая кровью...

-- Да не лежит. Я видел потом, как какие-то люди её уносили.

-- Видно, нашёлся кто-то помилосерднее тебя. Знаешь что, уходи и свои несчастные блюда уноси!

-- Да куда же я уйду?! -- ошарашенно ответил муж.

-- А куда угодно, хоть к родителям! Если они твои "подвиги" тебе простят. А я тебя видеть не хочу!

-- Послушай, а какое право ты имеешь меня выгонять?! Мне этот дом дали от мастерской.

-- Нам дали. И дали инки, когда ты был честным тружеником, а не вором и убийцей! И я, когда выходила замуж, выходила за честного человека, -- Лама всхлипнула и, не выдержав, разрыдалась. -- Уходи, чтобы я твои бесстыжие глаза больше не видела.

Муж вышел за дверь, но с улицы добавил:

-- Послушай, а как ты собираешься обходиться без меня? Я думал, что раз власть инков свергнута, можно будет открыть свою маленькую мастерскую, и зажить припеваючи, а теперь? Я-то выживу, а ты без меня что будешь делать? Как ты выживешь? Как детям всё объяснишь?

-- Да уж как-нибудь выживу, как-нибудь объясню, -- ответила Лама, -- катись!

Когда негодяй ушёл, обе женщины, обняв друг друга, расплакались. "Я не знала, что он такой негодяй", -- причитала Лама. "Бедный Киноа", -- вздохнула Луна, -- "За что тебе такое горе!"

-- Киноа? -- удивилась Лама, -- а откуда ты знаешь, что это был его дом?

-- А не заметила, что на блюдах нарисовано? Плотины и растения полей, -- ответила Луна, -- я знаю, что эти блюда могли подарить только ему. Другим дарят с другими картинками.

-- А... Я не знала этих тонкостей. Но ведь вроде Главный Смотритель Плотин ни в чём не виноват?

-- Не виноват. Тем более его родные не виноваты. А что, твой муж давно мечтал о своей личной мастерской?

-- Да были такие разговоры уже несколько месяцев. Чтобы сам себе хозяин и никаких начальников над тобой. Ему часто казалось, что другие работают меньше, чем он, а получают столько же, мол, при своём хозяйстве он бы жил богаче. Я раньше ему верила, а сейчас думаю -- может, он просто свой труд и свои усилия ценил, а чужие -- нет. Ладно, выживем мы уж как-нибудь с тобой, ты ведь шить и вязать умеешь?

-- Как и любая женщина.

-- Ну, значит, проживём как-нибудь. Кстати, а твои дочери где?

-- Не знаю. Точнее, я знаю, где они были бы, если бы всё было в порядке. Я ведь только сейчас сообразила -- ведь они могут теперь любого ребёнка схватить и продать в рабство, -- Луна всхлипнула.

-- А ведь могут... Но зачем им столько рабов?

-- Ну, англичанам рабы всегда нужны. Я слышала, что они даже самых маленьких детей работать заставляют до смерти.

-- Я раньше считала все эти ужасы во многом преувеличенными, но теперь не знаю... Вот что, надо сходить до склада. Не надеюсь, что там что-то привезли, но, может, узнаем новости. Лучше вдвоём, чтобы нам не разделяться.

-- А склад далеко?

-- Нет, довольно близко, надо пройти мимо Казначейства.

-- Пошли, -- сказала Луна и решительно встала.

На улице Лама спросила её:

-- Послушай, а что ты так в лице переменилась, когда я Казначейство упомянула?

-- Я подумала... подумала, что его тоже должны были разгромить, и мы увидим развалины.

-- Наверное... Ты... только из-за этого?

-- Нет, моя младшая дочь сегодня утром, ещё до всего, отправилась туда к подружке. А теперь мне страшно думать, что она в рабстве. Одна надежда, что таких на малышек едва ли кто покусится.

-- Значит, ты водила дружбу с кем-то из его обитателей?

-- Водила. А ты там никого не знала?

-- Никого. У нас как-то считается, что... что это как-то не очень. Ну, то есть тебе, раз ты из дворцовых, можно, конечно.

-- То есть ? "не очень"?

-- Ну, считается, что те, кто работает в распределении богатств, хуже тех, кто работает на полях и в мастерских. Ведь производить много почётнее, чем перераспределять сделанное другими.

-- Ну... может быть. Только ведь без них всё равно нельзя.

-- Ну, вот как раз об этом многие и спорили. Раньше считалось, что нельзя, а потом, когда пришли белые люди, многим стало казаться, что лучше всего иметь своё мелкое индивидуальное хозяйство и самим продавать результаты своего труда, тогда этих распределителей не нужно.

-- А ты что думаешь?

-- Я раньше ничего на эту тему не думала, а сейчас не знаю. Наверное, раз всё рухнуло, всё равно придётся жить своими мелкими хозяйствами, потом поймём, насколько это лучше.

-- Чтобы вести своё хозяйство, надо уже что-то иметь, хотя бы жильё, а как быть тем, кто потерял всё? -- грустно сказала Луна. Они уже дошли до здания Казначейства, превратившееся в груду обгорелых развалин. Стены из прочной каменной кладки стояли на месте, но все перекрытия были сожжены. Жилая часть, находившаяся в глубине, пострадала вроде бы меньше, но едва ли и там что осталось нетронутым.

-- Я должна всё осмотреть, -- сказал Луна, -- может быть, на склад тебе лучше пойти без меня, так как я боюсь, что если про меня узнают, то пойдут слухи и сплетни, и мной может заинтересоваться кто не надо.

-- Но кто тобой заинтересуется? Ты не женщина инков, а простая служанка.

Луна зашептала:

-- Да если белые люди узнают, что я из дворца, они могут решить, будто я что-то про спрятанные сокровища знаю. Ну, им же всегда кажется, что они чего-то недограбили.

-- Наверное... -- сказала Лама, -- я как-то не подумала. А в руинах с тобой ничего не случится?

-- Я осторожно. А ты спроси, что тут произошло.

Луна прошлась по бывшему коридору Казначейства и заглянула в ответвления. Кое-где были видны обгорелые скелеты, но -- везде взрослых людей.