Поэтому план Амхерста предполагал, что три важнейших западных форта — Ниагара, Детройт и Питтсбург — удастся удержать до следующего лета, когда они станут базами, с которых можно будет отправлять карательные экспедиции. Такое предположение было достаточно легко сделать, поскольку Амхерст не сомневался, что Буке вскоре освободит форт Питт, а подкрепление Дейлилла позволит Гладвину сохранить контроль над Детройтом. (На самом деле инструкции Амхерста для командиров двух экспедиций предполагали, что они смогут предпринять ограниченные наступательные действия против индейцев еще до конца лета; Буке, например, должен был подняться по Аллегени и Френч-Крик, вновь захватить форты Венанго и ЛеБойф, а также, по возможности, форт Преск-Айл). Опираясь на контроль над этими стратегическими пунктами, план Амхерста состоял из трех частей. Во-первых, как можно скорее сэр Уильям Джонсон должен был использовать свое влияние на Шести Народов, чтобы гарантировать, что те Сенеки, которые присоединились к восстанию, будут изолированы от остальной части Конфедерации. После этого, в кратчайшие сроки в 1764 году, одна экспедиция регулярных войск и провинциалов из Нью-Йорка и Нью-Джерси двинется на запад от Ниагары до Детройта и приведет индейцев Великих озер в порядок. В то же время вторая экспедиция, состоящая из регулярных войск и провинциалов из Пенсильвании и Виргинии, двинется на запад от форта Питт и приведет к покорности индейцев Огайо. Только тем индейцам, которых предварительно наказывали и заставляли вернуть пленных, разрешалось заключать мир^[714].

Стратегический план Амхерста имел смысл в свете уроков, которые он извлек из войны с чероки, но его главная политическая цель — насильственное установление британского суверенитета над индейцами — отражала его упрямство более четко, чем любое понимание истоков войны или культурной динамики. Как могли бы объяснить ему Джонсон, Кроган и другие люди, имевшие непосредственный опыт общения с индейцами, британский суверенитет был корнем, а не решением индейских проблем. Французы, к которым индейцы привыкли, выступали в качестве торговых партнеров и патерналистских посредников в спорах между индейскими группами, но они редко пытались насильственно вмешиваться в жизнь индейцев. Их сравнительно щедрое отношение к подаркам, терпимость к индейской культуре и готовность перенять индейские общественные нравы, предпочтение торговли земледелию и сопутствующее отсутствие настойчивых требований к индейцам уступить им большие участки земли — все это поддерживало стабильные отношения между индейцами внутренних районов и их французским «отцом» Ононтио. Завоевание Канады Британией и экономичные реформы Амхерста поставили под угрозу каждый из этих элементов стабильности. В самом деле, как смутно понимали даже Джонсон и Кроган, причиной нападений индейцев на британские посты на западе стало известие о том, что Британия и Франция наконец-то заключили мир.

Ни Понтиак, ни другие важные индейские вожди pays d'en haut не верили, что Ононтио может передать восточную часть Северной Америки под контроль британцев. Индейцы знали, что они никогда не были побеждены, и лишать их земли белых людей, подписывающих бумаги за морем, не имело смысла. Поэтому их восстание представляло собой попытку «разбудить» Ононтио, который каким-то образом уснул: попытку возродить Новую Францию как ритуальными средствами — церемониями с использованием униформы, флагов и других символов власти Франции, так и военными действиями, чтобы победить британцев и позволить французам вернуться из-за моря.

Когда британские офицеры услышали сообщения о том, что Понтиак и другие индейские вожди говорили о возвращении французов, они предположили, что такие разговоры доказывают, что французские провокаторы спровоцировали заговор против британского контроля. Как еще, задавались вопросом Амхерст и его коллеги, столько разнообразных индейских групп могли действовать согласованно против них? Англичане, запертые в своем представлении об индейцах как о детских, жестоких существах, не могли объяснить, что произошло с ними на западе, если не допустить, что за всем этим стоял французский заговор. Они так и не поняли, что очевидно синхронизированные нападения были слабо скоординированными местными восстаниями, все из которых реагировали на общие стимулы завоевания, вторжения белых и индейской политики Амхерста, все были оживлены религиозным возрождением с пан-индейским подтекстом, и все были мотивированы желанием вернуть в Северную Америку сочувствующую европейскую державу, чтобы действовать как противовес британцам и их многочисленным, агрессивным колонистам^[715].

ГЛАВА 57

Отзыв Амхерста

осень 1763 г.

Предположение Амхерста о том, что Детройт, Питтсбург и Ниагара продержатся до начала кампании 1764 года, казалось достаточно разумным человеку, сидящему за письменным столом в Нью-Йорке. В каждом из трех важнейших фортов перспективы казались менее определенными. Выживание гарнизонов в первую очередь зависело от запасов продовольствия — фактора куда более значимого, чем запасы оружия и боеприпасов. Поскольку осаждающие сильно уступали им в численности, гарнизоны также нуждались в подкреплениях. Каждая стычка приносила не только прямые потери: с каждым раненым или убитым все более тяжкое бремя ложилось на плечи оставшихся в живых, которые должны были нести круглосуточную охрану и проводить местные патрули за стенами. И если необходимое подкрепление прибывало без провизии, достаточной для пропитания как его самого, так и солдат и беженцев, уже находившихся в фортах, это было хуже, чем полное отсутствие помощи, поскольку неизбежно привело бы к быстрому истощению запасов продовольствия. До конца лета хитроумный расчет численности личного состава и провизии даст защитникам всех трех фортов повод для серьезного беспокойства.

Конвой капитана Джеймса Дейлилла достиг форта Детройт 28 июля. Прибыв с двадцатью бато и 260 людьми, включая различные роты, которые он собрал по пути из 55-го, 60-го и 80-го полков, а также отряд рейнджеров под командованием майора Роберта Роджерса, Дейлилл привез с собой немного провизии, но огромное желание заслужить славу в бою. Поскольку его положение сына баронета и помощника Амхерста давало ему влияние, несоизмеримое с его скромным рангом, Гладвин не мог помешать ему приказать отряду, который он привел, напасть на индейцев. В 2:30 утра 31 июля он возглавил вылазку из форта в составе 247 человек, чтобы напасть на лагерь Понтиака. Менее чем через час, у ручья, который вскоре назовут Кровавой рекой, он направил их прямо в засаду Понтиака. Когда в восемь часов вечера выжившие наконец вернулись в форт, 20 человек были убиты, 35 ранены (трое из них достаточно серьезно, чтобы вскоре умереть от ран), и около 100 человек были взяты в плен. У Дейлилла, застреленного в бою, вырезали сердце, а его голову насадили на кол в лагере индейцев^[716].

Таким образом, с прибытием экспедиции Далелла Гладвин обнаружил, что у него в два раза больше ртов, чем раньше, и в два раза хуже, чем прежде. Если бы в июне шлюп «Мичиган» не доставил груз провизии с Ниагары, а шхуна «Гурон» не продолжила высаживать припасы в сентябре и октябре, Гладвину пришлось бы оставить Детройт или увидеть своих людей голодающими. Как бы то ни было, его войска оставались на коротком пайке и в столь значительном меньшинстве, что, кроме патрулей возле форта, они больше не пытались вступить в контакт с врагом. Не давление британцев заставило Понтиака снять осаду 15 октября, а стечение обстоятельств, которые Понтиак не мог контролировать: отказ французского коменданта в Стране Иллинойса поддержать восстание, растущие внутренние разногласия среди индейцев и необходимость начать зимнюю охоту. Никто в индейском лагере не знал об этом, но в тот день, когда Понтиак наконец предложил перемирие, в Детройте оставалось меньше двух недель муки и не было никаких перспектив пополнения запасов^[717].