– Как я понимаю, перед дорожкой выпиваете? – спросил он, сразу догадавшись о причине застолья.

– Без этого никак нельзя, – обескураживающе развел руками Климент Петрович и пододвинул свободный стул к столу. – Традиции надо уважать. Присаживайтесь. Заодно и познакомитесь с моими орлами.

– Не откажусь, – кивнул Еременко и ловко, даже изящно присел на краешек стула, сощурил глаза и пытливо поглядел в порозовевшие от первой стопки лица Орлова, затем Журавлева, с любопытством наблюдавших за ним, и охотно ответил, как само собой разумеющееся: – Наслышан я о ваших орлах. И об Орлове, и о его соколике Журавлеве.

Генерал понимающе хмыкнул, но ничего на это не ответил, догадавшись, что местная госбезопасность не дремлет, и этот вежливый, общительный и, по всему видно, простой и честный парень уже успел довольно близко познакомиться с делами его сотрудников. Прихватив двумя пальцами крошечный стаканчик, Климент Петрович приподнял его на уровень своих глаз, сказал с чувством, делая интонацией упор на то, чтобы все у этих компанейских парней, выпивавших с ним сегодня в первый и, дай бог, не последний раз, закончилось удачно в далекой Западной Латвии, где, помимо обыкновенных уголовников, развелось много националистических банд, с которыми справиться будет не так просто.

– Ну что ж, – закончил генерал свой милицейский тост на обнадеживающей ноте, – за хорошее дело, разом! Ух!

Пресняков смачно крякнул и сразу же разлил остатки коньяка поровну в стопки.

– Нечего… эти слезы… оставлять, – сказал он, с напускной бодростью выговаривая слова, стараясь, чтобы голос не дрогнул, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, а глаза начинает помаленьку щипать от мысли, что через час-полтора ему предстоит прощаться с молодыми коллегами. – Пускай хоть и хватит только язык намочить, зато… – не договорив, он плеснул в рот те несколько граммов, которые разлил, и резко поднялся.

Отвернувшись к окну, как бы вглядываясь в синюю зорьку, с шумом вздохнул. Но как старый генерал ни старался крепиться, все же его голос дрогнул, когда он негромко произнес:

– Особо на рожон там не лезьте… – и, помолчав, уже уверенным голосом распорядился, насупленно взглянув на оперативников из-под лохматых бровей: – А сейчас поезжайте с моим водителем домой, собирайте нужные вещи, которые возьмете с собой, и быстро назад. Лично провожу вас с аэродрома в Летке…

– Разрешите уточнить, товарищ генерал-майор? – Еременко аккуратно поставил на стол порожний стаканчик, не спеша поднялся, привычным жестом военного поправил выбившуюся из-за ремня рубаху, и когда генерал, разрешая говорить, утвердительно кивнул, сказал: – Парни, мы летим на бомбардировщике дальнего действия Пе-8 с аэродрома вашего летного военного училища. Борт выделен специально для нас. Но, чтобы не гонять самолет порожним в такую даль, по пути в Белоруссии, в Витебске, он заберет груз для воинской части в латвийском городе Лиепая. Нас же высадят на старом, но пока временно функционирующем аэродроме в лесу, в двадцати километрах от Пилтене. Там нас будет ждать машина. – Он перевел взгляд на Преснякова: – Ну, собственно, на этом и все.

Генерал в очередной раз кивнул, затем поочередно поглядел на Орлова и Журавлева, задержав на каждом внимательный и, как им показалось, сочувствующий взгляд.

– Слышали, какая на вас ответственность возложена? – спросил он, и красное от коньяка и высокого давления полное лицо генерала стало неприступно суровым. – Так что не подведите… – Он устало махнул рукой. – Поезжайте.

Неловко улыбаясь одной стороной лица, Журавлев стремительно поднялся со стула и быстрым шагом, грохоча ботинками по деревянному полу, направился к двери, торопясь к себе в отдел, где находилась его милицейская форма. Проводив взглядом его нескладную в женском одеянии фигуру, Еременко сокрушенно мотнул головой, улыбаясь одними глазами.

– Между прочим, Илья в этом обманном обличье пару часов назад одного серийного убийцу взял, – сухо проговорил Орлов, заметив насмешливый взгляд московского гостя, круто развернулся и следом за Журавлевым вышел из кабинета, у двери пробурчав себе под нос: – И непонятные ухмылочки тут вовсе не к месту.

– Орлов, – с напускной строгостью прикрикнул Пресняков, – разговорчики!

Но Еременко на слова строптивого майора ничуть не обиделся.

– Хорошие ребята, – сказал он. – С такими хоть в огонь, хоть в воду Ледовитого океана.

– Да-а уж, – неопределенно протянул генерал, прислушиваясь к шуму снаружи, где стоял его автомобиль.

Снизу донеслись невнятные мужские голоса, глухие удары закрываемых дверей, затем, удаляясь, пророкотал мотор, наступила тишина.

– Присаживайся, капитан, – предложил генерал и первый грузно опустился на скрипнувший под ним стул, неловко избоченившись, взглянул на циферблат напольных часов: – Есть немного времени поговорить.

Сухощавый и ладный Еременко с такой ловкостью присел на краешек стула, что у генерала невольно возникла легкая зависть к его поджарой фигуре. С восхищенными огоньками в глазах поглядывая на парня, сидевшего немного подавшись вперед, словно готовый взлететь молодой орел, Пресняков удовлетворительно крякнул.

С минуту он помолчал, задумчиво почесывая указательным пальцем бровь, потом шумно вздохнул, колыхнув широкой грудью, и негромко, как-то по-отечески, попросил:

– Капитан, не в службу, а в дружбу, ты бы мне коротко рассказал об обстановке, которая на данный момент сложилась в Западной Латвии, куда направляются мои сотрудники.

Еременко открыто поглядел в его окруженные мелкими морщинками припухлые усталые глаза, не мигая застывшие в ожидании сообщения, затем взглянул в сторону окна, за которым уже стало заметно рассветать, и от воспоминаний на его впалых щеках проступили женственные ямочки.

– В войну мне приходилось бывать в тех местах. Тогда я был оперуполномоченным в составе дивизионного отдела контрразведки СМЕРШ, – ответил он, оживляясь. – Когда десятого октября сорок четвертого года части советской 51-й армии вышли к побережью Балтийского моря в районе города Клайпеда, около четырехсот тысяч солдат армий «Север» оказались отрезанными в Западной Латвии, в Курляндии. Так возник «Курляндский котел». Он просуществовал вплоть до самого разгрома нацистской Германии, потому что Красная армия не стала задерживаться в Латвии. Выделив силы, достаточные для удержания в «котле» сил противника, она продолжила развивать свое наступление.

После же капитуляции Германии группа армий «Курляндия» во главе со своим последним командующим генералом Карлом Хильпертом сдалась. В общей сложности в советском плену оказались сорок два генерала, сто восемьдесят девять тысяч солдат и офицеров противника. Несколько тысяч смогли эвакуироваться в Германию из Лиепаи и Вентспилса до занятия их Красной армией или сбежать на подручных транспортных средствах в Швецию. Были и те, кто не сложил оружия. Двадцать второго мая отряд из трех сотен солдат 6-го корпуса СС, пробивающийся в Восточную Пруссию, наткнулся на подразделения Красной армии и был полностью уничтожен. Командир корпуса обергруппенфюрер Вальтер Крюгер застрелился прямо во время боя.

Многие из оказавшихся в «котле» латышских коллаборационистов, в частности, из 19-й добровольческой пехотной дивизии СС, ушли в леса вести партизанскую войну против советской власти. Вот их-то теперь нам и предстоит уничтожить…

На улице неожиданно раздался призывный длительный сигнал автомобиля.

– Вот мы и посидели перед дорожкой, – со вздохом сказал генерал, ладонями звучно ударил себя по коленям и тяжело поднялся. – Пошли, Еременко!

Они молча прошли безлюдными коридорами управления: высокий седой генерал, неповоротливый и надежный, и невысокий молодой человек с фанерным чемоданом в одной руке, с пиджаком, перекинутым через другую руку, со стороны очень похожие на отца с сыном. Вскоре они вышли под крышу вычурной ротонды.

Утро было прохладное. Между могучими тополями в парке напротив пластался легкий белесый туман. Тяжелая роса на резных листьях клонила тонкие ветви книзу, с шорохом капала в траву. Пресняков зябко повел широкими плечами.